Протокол для гувернантки - Гийом Лавенан
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вы положите руки на удобное кожаное сиденье, которое начнет нагреваться под вашими пальцами. Мужчина с женщиной спереди обменяются несколькими пустыми фразами. Перед вашими глазами поплывут знакомые вам улицы. Она заметит, что ужасно рада отправиться в ресторан, поесть итальянскую еду, давно мы этого не делали, скажет она ему, как бы ища его согласия, и он кивнет, признавая это, и они разыграют свой тихий спектакль: он будет подтверждать, а она поддакивать, а затем сделает радио громче, и вы втроем будете слушать музыку популярной радиостанции.
Сперва вы не сможете облечь в слова ощущение, которое будет накатываться на вас волнами, но потом оно слегка отстоится и вы осознаете: они слушают музыку без удовольствия или, вернее, для них слушать музыку – это работа, они работали и учились ее любить, но она никак не связана с тем живым, что еще бьется у них внутри – тут Льюи стало бы очень смешно: у людей внутри ничего нет, у них внутри лишь изменения химического равновесия, но то, что вы поймете в этот день, ни Льюи, ни Скай, ни кто-либо другой на вашей памяти никогда не замечал. Вам покажется, что мужчина и женщина слушают то, что нужно слушать, что слушают – без удовольствия – в соседних машинах, что они любят то, что нужно любить, ту музыку, которую слушают в этом районе, и им даже не придет в голову мысль ехать в тишине, без единого звука разглядывая одинаковые улицы их района, парфюмерный бутик, книжную лавку, теннисные корты, изгороди, кусты, лужайки, им непременно нужно чем-то заполнить этот момент и заодно показать вам, какую музыку они слушают, какую музыку надо слушать, и внезапно вы догадаетесь, что они вас воспитывают, начинают вас принимать, и это значит, что они начинают вас любить, а впрочем, подумаете вы, может быть, они и не слушают по-настоящему радио, а просто включают его, чтобы, как это принято в некоторых странах, заглушить крамольные разговоры, вот только тут радио заглушает лишь тревогу, возникшую оттого, что они внезапно оказались наедине с вами, да еще заполняет пустоту, пустоту поездки.
В восемь часов, на повороте, музыку прервет голос. Этот голос, его будут предварять небольшие потрескивания, сообщит, что инфраземная жизнь существует, повторяю, скажет голос, инфраземная жизнь существует, и на нас лежит задача обнаружить ее – в нас или где-то еще, повторяю, – скажет голос, в нас или где-то еще. Мужчина с женщиной на несколько мгновений застынут, попробуют переключиться на другую частоту, прежде чем вернуться к своей привычной радиостанции, на которой уже не будет ничего, ничего, кроме ритмичной музыки, звучавшей еще до сообщения. Они обменяются слегка удивленными взглядами, но промолчат, решив не обращать внимания на то, что уже очевидно успело найти путь к их ушам. Вызывайте разобщение, таковы были слова Льюи. Выражение «инфраземная жизнь», которое нас всех очень смешило, родилось у Битца прямо во время галлюцинации, эти слова с хрипом вырвались из его перекошенного рта, скрытого под ковром из листьев, из забытого нами рта Битца, которого мы оставили, посчитав мертвым, его тело путешествует, так он говорил, и это выражение, произнесенное серьезным тоном по радио, прозвучит в машине как предупреждение, как ознаменование нового этапа.
Вы даже не пошевелитесь. Ничего не скажете, сохраните полное спокойствие, наслаждаясь прохладным воздухом из кондиционера и наблюдая за центральным монитором, показывающим положение машины на темной карте. Вы подумаете об инфраземной жизни, об этом сообщении, адресованном вам в том числе. Вы погладите сиденье. Вы будете гладить его все сильнее и сильнее, пока не проткнете кожу ногтем. Вы по-прежнему будете улыбаться мужчине и женщине в зеркало заднего вида, а тем временем с той же легкостью, с которой судмедэксперт разрезал скальпелем кожу мертвеца, найденного у Гранд-Калумет, прочертите символ Странда – он останется на кожаном сиденье как доказательство того, что вы здесь были, и вы, сложив руки на коленях, некоторое время будете с удовлетворением его разглядывать, но машина уже остановится на другом конце района, путь займет не больше двух или трех минут, и вдруг помада – женщина поставит ногу на землю, и вы заметите ее помаду и серьги, вы увидите ее такой, какой она нарядилась для этого вечера: светлое платье и перламутровое колье, и вы забудете и кожаное сиденье и ощущение, остававшееся у вас под ногтем, вы тоже выйдете из машины, и она вам скажет: я оделась, как Лесли, она носила это платье у Мортимера, и вам покажется, что вы понимаете, что это значит, или нет, она ничего не скажет, и вы все это подумаете про себя: она оделась, как Лесли, тем особенным вечером, когда она снова встретилась с Ником в Нью-Йорке, в том роскошном ресторане, который назывался «Мортимер» или как-то так, может, «Морнер», да, скорее, «Морнер», и она, как говорится, навела красоту, но все плохо кончилось, в очередной раз, и она вернулась в Чикаго со слезами на глазах, и тушь текла у нее по щекам.
Мужчина присоединится к вам, и вы втроем зайдете в ресторан, как три заблудившихся принца из чужеземной страны. Джип мигнет вам в последний раз всеми четырьмя огнями, славный зверь, и администратор примет вас со всеми знаками уважения. Он проведет вас к столику, сложив ваши легкие куртки себе на сгиб руки. Потом появятся меню, вина, блюда, и представление продолжится.
35.
Вокруг вас другие люди будут разговаривать за такими же, как у вас, столами. Некоторых вы узнаете, потому что уже увидите их раньше у школы, куда они будут приводить детей, или на улицах района. Все будут говорить приглушенными голосами, и те, рядом с вами, выберут в меню то, что нужно, вы выберете то же самое, что женщина, все пройдет как нельзя лучше, мужчина вовремя сделает руками правильные движения, чтобы позвать официанта, который тут же подойдет – настоящий профессионал, быстро на вас посмотрит, узнает, что вам принести, и вернется с соответствующими блюдами, а вы заметите в тарелке, которую он поставит перед мужчиной, узор, нанесенный на ризотто бальзамическим уксусом, и вы застынете на несколько секунд, потому что
