Под тенью Феникса - Андрей Годар

Когда я остановился и отошёл облегчиться, на горизонте появилась машина. Когда она приблизилась, я рассмотрел, что это был микроавтобус, точнее кэмпер – большая машина, внутри которой была кровать, кухня и туалет. У отца Микки с соседней улицы был такой фургончик и, когда он был не заперт, мы часто там играли. Помню, ещё постоянно восхищался тем, какая это замечательная машина и какие люди дураки, что все поголовно её себе не покупают, а ездят на маленьких машинках и постоянно останавливаются, чтобы сходить в туалет, перекусить и переночевать.

Это был старый угловатый кэмпер бежевого цвета, водитель начал тормозить заранее, увидев мой розовый велосипед издалека. Я с радостью подбежал к велосипеду, поднял его и начал махать рукой, пока машина не остановилась рядом. За рулём сидел невысокий лысеющий дядька в больших очках, которые увеличивали его и без того немаленькие глаза. Это были глаза… ну не то чтобы рыбьи, но какие-то холодные, пустые. Даже не помню, видел ли я подобные раньше. Он смотрел на меня этим мёртвым взглядом достаточно долго, и ничуть не изменился в лице, когда я неуверенно опустил руку, которой до этого так радостно махал. Он пялился, будто что-то прикидывая, но при этом смотря не в глаза другому живому человеку, а будто на что-то неодушевлённое, незначительное. У меня явственно внутри начало холодеть от этого ожидания, и тут он расплылся в улыбке, приоткрыл дверь, и сказал: «Эй, малыш. Иди к дяде».

Я как в землю врос, не мог пошевелиться, да и не знал, стоит ли это делать. Я не видел перед собой взрослого человека, каким привык его видеть. Скорее это ощущалось, как будто из кабины меня зовёт холодное тупое насекомое, выглядящее как человек. Это сложно объяснить, но ни в его лице, ни во взгляде, ни в голосе не было ничего того, что бывает у взрослых, когда они говорят с детьми, а дети такое очень остро чувствуют. Невольно вспомнилась безумная женщина, и с каждой секундой этот мужик всё более походил на неё.

Он позвал меня ещё раз, шире открыв дверь и поманив рукой, а я всё так и стоял как столбик. Тогда его улыбка стала более острой, превратившись в азартную ухмылку, а сам он спустил на асфальт ногу и вышел из машины, держась чуть боле расслабленно, чем это могло бы выглядеть естественным. Я непроизвольно начал пятиться, подтаскивая за собой велосипед и не сводя глаз с ухмыляющегося лица водителя, а он медленно шёл вперёд, чуть расставив в стороны руки с раскрытыми ладонями, будто показывая, что мне нечего бояться. Кажется, я мотал головой и бормотал что-то вроде того, что: «не надо» и «мне страшно», но он продолжал так же приближаться – уже молча, только скалиться не прекратил. И вот тут я отшвырнул велосипед ему под ноги и припустил, что было мочи, вперёд через поле. Я слышал, как звякнул сигнальный звоночек, когда на велосипед обрушился удар ноги, слышал сдавленную ругань и приглушенный рыхлой землёй топот у себя за спиной. Поначалу шаги звучали совсем близко, так что, казалось, обернись – и этого уже хватит, чтобы тебя схватить. Но потом топот начал становиться всё тише, пока не прекратился вовсе, а я всё бежал, покуда несли ноги.

Когда я всё-таки остановился и обернулся, то увидел, что дорога осталась совсем далеко. Её едва ли можно было заметить отсюда, если бы не стоявший у обочины фургон. Всматриваясь в том направлении, я рассмотрел и маленькую фигурку человека, который шёл к фургону. Видимо, он отстал едва ли не сразу, как только понял, что схватить меня сразу не получится. Кажется, он даже не оборачивался, но за это я поручиться не могу, слишком велико было расстояние, чтобы чётко видеть. Подойдя уже почти к самому фургону, фигурка присела на корточки, просидела так несколько мгновений, затем села в машину и уехала. Я дождался, пока фургон скроется из виду, потом для верности подождал ещё немного, и пошёл назад.

Велосипед лежал на земле, с вывернутым относительно колеса рулём, и корзинка была пуста. Мой скромный запас провизии исчез без следа. Я осмотрел окрестности, но на земле вокруг не было ничего похожего на мои пакетики и бутылку. Мерзавец попытался поймать ребенка, а когда ему этого не удалось, забрал у него еду и скрылся. Черт, да что же случилось с этим миром? Как так получилось, что бомбёжка города превратила людей в чудовищ? Значит ли это, что все остальные стали теперь такими же? От обиды я опять разревелся, и ревел долго и слёзно. Совершенно не хотелось верить в то, что взрослые люди так просто сходят с ума. Но почему странный мужик ехал мне навстречу? Может быть, там тоже было что-то взорвано?

Скорее, необходимо как можно скорее добраться до Остина или до любого города по дороге, если он будет, и рассказать обо всём происшедшем полисмену! Слава Богу, у меня ещё оставалось два бургера, а значит, и сил на то, чтобы одолеть многие мили пути.

Я поднял велосипед и выпрямил руль – это достаточно просто сделать, если зажать коленями переднее колесо, схватиться за рукоятки и нажать на них, одну от себя а другую наоборот к себе. Затем переложил из карманов оставшиеся два бургера в корзинку, взобрался на седло, и… не поехал. Колёса еле крутились, как сильно я не жал на педали. Поражённый ужасной догадкой я посмотрел вниз и, что называется, обмер: оба колеса были спущены. Так вот зачем он останавливался возле машины – чтобы отомстить мне за бегство!

Никогда в жизни я не сталкивался ни с чем подобным. Взрослый мстит ребёнку, будто мы равны. И что он делает – лишает ребёнка шансов добраться до людей, которые помогут, обрекает его на смерть просто так, чтобы сорвать свою злость! Знаешь, я много раз думал о том, что он хотел сделать со мной, когда поймает, и приходил к самым ужасным выводам, но вот этот поступок с колёсами… просто не умещался в голове. Вспоминая о нём снова и снова, я многое понял о людях. Какими я представлял злодеев до этого, наблюдая их в фильмах и мультиках: это были либо полные психи, либо те, кто делали зло, потому что неким образом считали это правильным. И вдруг я понимаю, что главное зло в этом мире происходит от малодушия, что его творят люди мелкие и ничтожные. Те, кто способны поставить себя на один уровень c маленьким и слабым человеком, чтобы на равных отомстить. Те, кто слишком слабы, чтобы позволить себе быть добрыми. Это осознание просто как молния осветило всё, что я знал о людях, и увиденная картина осталась со мной навсегда.

Не знаю, читал ли ты Ницше… Читал? Да, раньше он был очень популярен у молодежи. Так вот, он на полном серьёзе считал, что плохим, то есть злым может быть только сильный человек. Не знаю, как он ухитрился прийти к такому выводу, но если мы вспомним, что Ницше всю жизнь находился под каблуком у сестры и завершил свой путь в сумасшедшем доме, то многое проясняется. Чёртов философ-артиллерист не был титаном духа, но почему-то полагал себя образцом совершенного человека, и таким образом включал все свои слабости в образ белокурой бестии, понимаешь? И опять-таки, он не говорит «злые люди», он говорит «плохие». А что такое плохие люди? Это как вещь, к примеру, ботинок. Если он «плохой», значит, он некачественный – либо сделан погано и начинает расползаться уже после первого дня носки, либо просто раздолбанный до такой степени, что толку от него ноль, одни проблемы. Значит, плохой человек это бракованная личность, третий сорт, незрелый либо сломленный характер. Это я всё обдумал и понял, конечно, намного позже. А тогда я просто сидел на обочине дороги и ненавидел весь мир, так резко и внезапно показавший мне свою звериную морду. Мир, который за пределами детской комнаты и площадки для игр оказался таким глупым и жестоким.

Идти вперёд пешком было тоже глупо, но ничего другого мне попросту не оставалось. Просто переть без конца вперёд по этой трассе, покуда остается еда и передвигаются ноги, до горизонта и дальше. Может быть, я увижу человека, который не окажется «плохим» и поможет мне. Или смогу найти что-то, что сможет сделать мой план добраться до Остина хоть немного более реальным. Может быть, может быть. Голая, пустая надежда – это много или мало? По меньшей мере, уже кое-что.

Вначале я хотел продолжать свой путь налегке, без ставшей ненужной кучи металла со спущенными колесами. Надуть их ртом, как воздушный шарик, нечего было и пытаться: я как-то видел, как нечто подобное пытался сделать соседский мальчик Джереми, но всё закончилось тем, что он отколол себе кусок зуба о вот ту металлическую трубку с резьбой, к которой присоединяется насос, и убежал в слезах домой.

Я даже прошёл вперед по дороге метров пятьдесят или сто, но потом вспомнил свою ближайшую точку назначения, автозаправку. А ещё вспомнил, что однажды, пока отец заправлял бак, я видел, как к компрессору подкатил велосипедист в пёстрой футболке и в этом нелепом велошлеме и начал подкачивать себе колеса, причём управился с этим делом он в несколько секунд, а затем поехал дальше, ничего никому не заплатив. Значит, и я могу поступить так же! Сколько оставалось идти до заправки, я всё так же не имел никакого понятия, но это был самый ближний объект, который я тогда мог себе представить, и потому казалось, что путь до неё предстоит действительно не самый дальний.