Ангелы террора - Сергей Шхиян

— Что придумывают? — опять не поняла Наталья.

— Молодые люди, особенно в подростковом возрасте, — насмешливо объяснил я, — придумывают себе развлечения и заодно ищут врагов. У нас же главное, «кто виноват», а потом уже мы начинаем думать, «что делать». Поэтому одни бреют головы и считают своими главными врагами инородцев, другие надевают сарафаны и во всем винят помещиков или губернаторов.

— Вы говорите обо мне? — поджав губы, спросила народница.

— И о вас тоже, — прямо ответил я. — Я и в нашем времени с такими, как вы, встречался. У нас ведь тоже есть революционеры, которые горят желанием переделать общество.

— Я уже поняла, что вы за человек и не собираюсь с вами дискутировать. Вы обычный ретроград! Лучше расскажите все, что знаете про Александру Михайловну!

Я, признаться, больше того, что уже сказал, ничего о ней не знал. Но Наталье Александровне слишком загорелось выяснить все подробности про свою знакомую, и мы тут же отправились в диванную комнату, где дым уже стоял коромыслом, и генерал с профессором (за ликерам и уже без кофе) решали судьбы России.

— Аарон Моисеевич, вы что-нибудь слышали о Коллонтай? — спросил я с порога.

Гутмахер, отвлеченный от геополитических проблем, удивленно посмотрел на меня. Александр Иванович отреагировал раньше него:

— Вы говорите про Александру Михайловну? — спросил он о известной революционерке без восторга, который недавно продемонстрировала его дочь…

— А что я должен про нее знать? — не дав ответить генералу, спросил меня профессор.

— Ну, хотя бы, как ее зовут.

— Так Александр Иванович сказал, Александра Михайловна.

— Выходит, она самая, — порадовал я Наталью и пояснил Гутмахеру. — Наталья Александровна с ней знакома.

— С ней все знакомы, — опять вмешался хозяин. — Дом ее батюшки с нами соседствует в Петербурге. А что, Александра Михайловна такая известная личность, что про нее помнят в будущем? Признаться, никак не ожидал-с.

— Вот, папа, ты всегда так, а Саша, оказывается, великий человек, она стала первой женщиной-дипломатом!

— Это что, правда? — спросил генерал, до предела поднимая удивленные брови.

— А что, собственно, в этом такого, — опять вмешался в разговор Гутмахер, — обычная продувная бестия, левая ловкачка. Вы, извините, Наташа, но ваша знакомая не великий человек, а самая заурядная…

Я кашлянул и предостерегающе посмотрел на Аарона Моисеевича.

— Вернее, будет сказать, незаурядная карьеристка, — поправился он. — Я слышал, что она еще при жизни Ленина прислала письмо Сталину, в котором называла его вождем партии. Товарищ Сталин этого не забыл, — сказал Гутмахер, обращаясь только ко мне. — Я слышал, — добавил он, — что в молодости она слыла роковой красавицей.

— В этом вам предстоит убедиться самим! Шурочка сейчас живет в нескольких верстах отсюда, у нее шалят нервы, и ей прописали сельский воздух, — сообщила Наталья Александровна, победно глядя на кислую физиономию отца. — Она непременно будет у нас в гостях!

Глава 4

С Александрой Коллонтай мы встретились вечером того же дня. Наталья вызвала ее запиской, отправленной с посыльным. К этому времени Гутмахер уже рассказал мне все, что вспомнил об этой замечательной личности, да и я сам кое-что вытащил из уголков пионерской памяти.

Выглядела Александра Михайловна значительно моложе своих двадцати восьми лет, и была она, что называется, «в теле», эталонном состоянии молодой женщины начала XX века. Мне сложно судить о «экстравагантности» одежды этого времени, но юбка у Александры была, судя по реакции Софьи Аркадьевны, неприлично коротка, настолько, что при желании можно было разглядеть ее щиколотки. А вообще, эта революционерка была собой очень даже ничего, и мне, изголодавшемуся по женскому теплу, глядеть на ее нежные округлости, подчеркнутые узкой одеждой, было весьма приятственно. Пахла революционерка не нищетой рабочих окраин, а французскими духами с преобладанием аромата ночных фиалок.

Не знаю, что написала в своем послании Коллонтай Наталья Александровна, но будущая посол казалась заинтригованной. Иначе наша странная троица вряд ли бы ее, такую эффектную даму, дорого и элегантно одетую, заинтересовала, слишком мы от нее отличались и калибром, и классом.

Надо сказать, что лично у меня никакой предубежденности против Александры Михайловны не было. Мало ли кто чем не грешит в молодости. Во всяком случае, русскую революцию придумала не она, в чем можно было убедиться через полчаса общения с нею. Конечно, как и многих революционеров, да и не только их, а просто порядочных людей, молодую женщину возмущала социальная несправедливость, бедственное положение народа. Однако, особенно радикальных, экстремистских политических воззрений я у нее не заметил. Обычный треп о воровстве чиновников, плохом царе и неправильном распределении благ. Конечно, через слово она вкручивала цитаты из Плеханова и ругала, к неудовольствию Натальи Александровны, бездарных народников. Особенно глубоко в теоретические дебри разговор не погружался. Гутмахера революционерка не заинтересовала, и он вскоре нас покинул, вернувшись с генералом к решению русского вопроса. Ольга в нашей компании осталась, ее волновали французские духи и «прикольные» тряпки гостьи, а я, грешным делом, начал подумывать о более тесном и близком «практическом» знакомстве с программой ее партии.

Согласен, виноват. Немного завелся, глядя на впечатляющие формы комиссарского тела. Мы мило беседовали, и наш разговор перескакивал с эмансипации на длину юбок, свободу любви, и как-то сам собой ушел от проблем социал-демократии и грядущей революции к более интересным темам.

— Это правда, то, что мне написала Натали? — поинтересовалась революционерка, когда знакомство немного упрочилось.

— А что она вам написала? — поинтересовался, в свою очередь, я.

— То, — замялась Александра Михайловна, — что у Ольги Глебовны есть совершенно необычные дамские вещи, которые будут носить раскрепощенные женщины под верхней одеждой в далеком будущем.

— Правда, — подтвердил я, — Ольга у нас как раз футуролог по интимной одежде.

— А это не будет очень бестактно, если я попрошу Ольгу Глебовну мне ее показать? — спросила Коллонтай почему-то не у Ольги, а у меня. — Я понимаю, пока наш народ подвергается гнету царизма, безжалостной эксплуатации капитала и живет в нищете и невежестве, такое любопытство не совсем уместно, но мне хочется знать, как будут одеваться женщины, когда станут полноправными членами общества.

Ольга только хмыкнула и насмешливо посмотрела на меня.

— Я думаю, что Ольга Глебовна с удовольствием их вам покажет, а если вас это не стеснит, то я, в свою очередь, смогу вам объяснить развитие и перипетии моды…

— Помилуйте! — воскликнула революционерка. — Мы живем в двадцатом веке, и женщина должна иметь те же права, что и мужчина!

Я не очень понял, как соотносятся нижнее женское белье, равноправие полов и мое присутствие при его осмотре, но истолковал восклицание Александры Михайловны как разрешение присутствовать на показе интимной моды и проследовал за дамами в малую гостиную.

Ольге, как большинству женщин, возиться с тряпками и примерками было не в тягость, а в радость, и она с удовольствием раскрыла свой таинственный чемодан. При осмотре «достопримечательностей» присутствовали обе революционерки: народница и социал-демократка, и мы с хозяйкой чемодана. Софья Аркадьевна, вероятно, смущенная моим присутствием, как потомка мужского рода, с нами в гостиную не пошла.

Через несколько минут большой обеденный стол, покрытый лиловой бархатной скатертью, был завален совершенно отпадными тряпками. Для меня все это великолепие благодаря телевизионной рекламе было не в диковину и удивляло только то, каким образом весь этот арсенал попал к Ольге. Чтобы накупить столько белья, нужно было, по крайней мере, весьма значительное свободное время, которого у моей «кузины» перед отбытием в прошлое не было.

Осмотр начался, как театральное шоу. Ольга была просто великолепна в своей неприкрытой гордости за наш просвещенный век. Владелица всех этих сокровищ смаковала каждую вещицу, показывая и попутно разъясняя ее назначение. Невесомая, прозрачная амуниция женской привлекательности произвела на Александру Михайловну завораживающее действие. Глаза ее загадочно мерцали, и она, как бы невзначай, кончиками пальцев принялась перебирать атрибуты женской неотразимости.

— Нравится? — поинтересовалась Ольга, победно оглядывая на свое богатство. — Хочешь что-нибудь померить?

— А это удобно? — поинтересовалась видная социал-демократка, у которой дрогнули веки и чувственно расширились ноздри. — Тем более, что мы не одни! — При этом она покосилась в мою сторону.