Там, на войне - Теодор Вульфович

— Того гляди, догоните меня, — горьковато усмехнулся он и чуть заметно передернул плечами.

Я сразу вспомнил ту лунную ночь и шестерых сгинувших добровольцев. Да я и не забывал их.

— Куда уж там… — вроде бы отмахнулся я, но смотрел на него, кажется, так, как Идельчик просил меня на майора не смотреть.

Он сразу догадался, о чем я, и сверкнул белками глаз, подернутых грустью, насмешкой и беспощадностью.

Я не знал, что это наша последняя встреча…

Тут он попал в поле зрения командира корпуса, и генерал ткнул пальцем в его сторону — разгром пехотной роты противника тут же поручили ему.

Шесть наших танков ринулись из деревни и зажали пешую роту на открытом лугу с густой высокой травой. Командование и штабисты поднялись на чердаки. Майор знал, что ему выпал редкий случай— воевать на глазах у высокого начальства.

Танки охватили полукольцом весь луг и расстреливали роту из орудий и пулеметов. Немцы метались, но, куда бы они ни бежали, везде оказывался танк и в каждой машине люди, умеющие стрелять. Роту уложили в мягкую траву, и оставшиеся в живых стояли на коленях и тянули руки вверх. В поднятых руках не было оружия. Казалось — делу конец. Баста!.. Но не тут-то было: на командирской башне распахнулся люк, появилась пара сигнальных флажков — красный и желтый. Все думали, что майор сейчас даст своим танкистам какую-то команду. Но нет. Он в два прыжка сиганул на землю и там… На чердаках прильнули к биноклям… Майор скакал в густой траве и из пистолета стрелял в стоящих на коленях или сидящих на земле солдат, руки которых были задраны к небу. Он расстреливал их.

— Какого хрена он затеял эти танцы-манцы?! — рычал генерал.

— Институтка! Недоносок!.. — Начальник штаба корпуса не выдержал и спускался с чердака так, что лестница под ним ходила ходуном. — В трибунал негодяя…

Те, кто смотрел, видели, как майор наспех перезаряжал обойму.

— Ну и жоржик… Вот паскуда!.. Мне теперь за него… — матерился помначштаба.

— Свяжите этого раздолбая и приволоките сюда, — распорядился начальник разведотдела. — Вот сюда! — Он ткнул пальцем себе под ноги.

Все машины мчались в сторону просторного луга. Мой транспортер загребал в тыл разбитой роте. Этот путь был немного длиннее, чем у остальных. На поле недавней схватки мы появились последними. Оставшиеся в живых немцы подбирали своих раненых и стаскивали их к середине луга. Другие под конвоем грузили ящики с боеприпасами и оружие в наши машины.

Майора К. нигде не было.

— А где комбат? — спросил я первого попавшегося танкиста.

Тот молча пожал плечами.

Мы долго искали майора. Он словно испарился… Вдруг я услышал:

— Это кто же его так? И в ответ:

— Кто-кто?.. Не наши же.

В траве лежал маленький, худенький, безобидный на вид мужчина в подштанниках, белой нательной рубахе, с небольшим кровавым пятном на боку. И в коричневых носках!.. У нас никто носки не носил, да и не было носков… Я не узнал его. Только потом, чуть позднее, аккуратно подстриженные усики и приподнятая, как у грызунов, верхняя губа неожиданно выдали майора — бывшую грозу нашего батальона.

— Какая сволочь успела так ободрать его? — спросил танкист у пожилого понурого сапера.

— Ну не немцы же… — ответил сапер вполне резонно.

Майора завернули в темный трофейный плед и положили в бронетранспортер. Плед все время распахивался, и оттуда высовывались ноги в носках и белых подштанниках… Кто-то рядом положил два сигнальных флажка, планшет и тот самый пистолет. Из которого… Он…

— Как его хоть звали-то?! — спросил сапер.

(Конец маленькой повести)

Провидец

Только-только втянулись в бои. Июль сорок третьего. Орловско-Курская дуга. Большинство вовсе не обстрелянных — воевать не умеют. Те, кто уже успел хватить лиха, да еще ранение, ухмыляются и пропускают вперед ретивых возбужденных новичков.

Нещадно палит солнце. Перестрелка и артогонь почему-то стихли. Вот уже сколько минут стоит пустая вязкая тишина. Кузнечики цвиркают не переставая. Из разведки возвращались четверо, укутаны в маскхалаты по самые гляделки. Ползли из последних сил. Издыхали от жары и усталости. Шел четвертый час пополудни… Вот-вот появятся свои: где-то здесь, совсем рядом… Но их нет и нет… Будь оно все… в солнце… в пыль… в пекло… Наконец один из разведчиков обнаружил передовой окопчик охранения. Но там никто не подавал ни малейших признаков жизни… Один другому, один другому — дали знать… Насторожились… Подползли — все четверо и разом — ба-бах! — свалились в окопчик, чернющие от пыли и пота. Там оказался совсем не молодой боец, видимо, сморило его, он задремал и… смертельный случай! А тут… Продрал глаза. «А-а-ах! — с перепугу задрал руки кверху и даже не прокричал, а прохрипел: — Сталин капут, Сталин капут» — два раза. Всего два раза… Разобрались быстро, посмеялись, покуражились над «стариком», покурили и убрались восвояси…

А поздно вечером, уже в глубоких сумерках, прикатила спецгруппа — орлы! Один к одному — чистенькие, дерганые, повыскакивали, повыпрыгивали. Часовые орут: «Стой! Стрелять буду!» А те предъявляют, рычат на командиров… Хватают ошалевшего солдата-старика и увозят… Только пыль во мраке повисла.

А ведь это те самые четыре разведчика потешались-потешались, рассказывали-рассказывали один другому, один другому: «Ну и потеха! Сидит с задранными руками… Глаза — во!.. Это же надо — спросонья: «Сталин капут!»

Когда успели все оформить, неизвестно… А на рассвете следующего дня четыре совсем не разведчика, а автоматчика комендантского взвода привели в исполнение… Приговор: «…Как изменнику Родины!» Вот тут-то и поперхнулись… «Кто донес?.. Ты?.. Вот буду — не я!.. Ты?.. Да вы что, ребята, спятили, что ли?!» Все!.. И до самого конца войны и дальше. И на многие годы… Перестали рассказывать про такое смешное… Самое… Всякое.

А ведь он — «старик» — самый первый в нашем танковом корпусе, раньше всех на Орловско-Курской дуге, во всей воюющей армии так и сказал: «Сталин— капут!» — два раза… Только руки вверх зря поднял.

Оладьи со сметаной

Полная тишина и кажущийся покой рождают на фронте только беды. Тяжелый артиллерийский снаряд без предупредительного свиста врезался в самую гущу людей. Трое было убито: двадцатилетний лейтенант Гриша Надеин, парторг второй мотоциклетной роты пожилой доброволец Михаил Иванович Халдин и повар Котляров. Пятнадцать раненых. Вот так все это и началось, если можно считать чью-нибудь кончину каким-нибудь началом.