Газета Завтра 455 (33 2002) - Газета Завтра Газета

КОРР. Много говорят: давление. Все мы представляем себе давление в терминах 1937 года: пытки, истязания, издевательства. Но я так понимаю, что с тех пор формы давления стали совсем другими. Было оно или нет?

П.П. Конечно, было. Один пример. Все эти месяцы я не столько волновался за себя, сколько за свою семью. Следствие это быстро поняло. И что? Вдруг в деле возникает донесение одной оперативной службы, что мой зять якобы был в командировке в Чечне, оттуда привез оружие, взрывчатку и теперь этим делом торгует. Правда, в том же донесении написано — установлено, что зять мой в Чечне не был, и что требуется дальнейшая оперативная разработка. А следующий документ в деле — это уже постановление следователя Коновалова о произведении обыска в квартире моей дочери, у меня на квартире. Проводится обыск, естественно что он не дает никаких результатов. Но они моют ватными тампонами чемоданы у моей дочери. Далее приходят ко мне оперативники и говорят: "Не колешься? А мы у твоей дочери чемоданы помыли, тампоны собрали, отправляем на экспертизу. Можешь мне поверить — на них найдут взрывчатку. И твоя дочь и твой зять будут арестованы. Так что ты подумай…"

Иногда вообще топорно работали. В материалах дела оказалась кассета допроса свидетеля, в ходе которого следователь Коновалов просит свидетеля: "Ты, пожалуйста, узнай и скажи, (а речь шла о Морозове) где он был, в каких войнах участвовал, в каких конкретно событиях, чтобы можно было пригласить обиженных молдаван, грузин,— чтобы они разобрались с его семьей". Это записано на кассете. Заслушано в суде.

КОРР. Павел Яковлевич, у нас в России тюрьма, наверное, становится такой же естественной частью жизни, как свадьба, как похороны, как работа. Сидеть в России уже давно не является чем-то позорным или страшным. У нас сидел Достоевский, сидел Чернышевский, сидел Рокоссовский, сидел Солженицын. Миллионы людей в России получили и получают вот этот опыт. Тюрьма ведь — это огромный человеческий опыт. Вот что вы поняли там? О жизни, о душе, о семье, о России?

П.П. Самый главный для меня вывод из этих четырех с половиной лет таков. В жизни человека есть лишь две главных ценности — это семья и Родина. Смысл жизни человека — продолжение своего рода. Чтобы там ни происходило, чем бы он ни занимался, воевал, пахал, лес рубил — неважно. Всё это лишь средства для достижения главной цели. Свой род продолжить и чтобы его дети, и дети его детей лучше жили, чем он, и были лучше, чем он. Это главная цель и ей стоит посвятить свою жизнь.

Но если говорить в более широком смысле, то для меня важно, чтобы дети мои жили в этой стране, чувствовали себя в этой стране свободно и комфортно. Чтобы род мой жил в той стране, в которой я живу. И жил он хорошо. И второе — не бывает безвыходных положений. В любом безвыходном положении выход есть, мы просто его не знаем. На данный момент его не знаем. Но он существует. Его надо искать, находить и использовать.

КОРР. Вы зашли в тюрьму полковником, вы зашли в тюрьму человеком-легендой. И вот как вы человек военный, человек системы оцениваете тот репрессивный аппарат, с которым вы столкнулись. Присутствует ли за воротами тюрьмы понятие справедливость?

П.П. Это сложный вопрос, особенно о справедливости. Слишком большой репрессивный аппарат, и это первое. Численность органов внутренних дел вместе с внутренними войсками, ГУИНом уже в два или три раза превышает численность российской армии. И самая страшное, что главная функция этого аппарата — репрессивная: хватать и удерживать. Весь этот огромный аппарат должен как-то оправдывать те деньги, которые на него тратятся. И поэтому, попав туда, вырваться крайне трудно. Здесь всё направлено на то, чтобы обратно не вернуться. И эта "хватательная функция" перемалывает огромное количество людей, которые в принципе невиновны. Статистика утверждает, что каждый шестой наш гражданин прошел через тюрьму и зону. В некотором роде мы действительно страна каторжников и тюремщиков. Просто научились не замечать этого, не видеть этого.

КОРР. У вас есть обида на тюрьму? Может быть, всё, что вы сейчас сказали — это личное?

П.П. Нет. Обиды нет. За эти годы я убедился в том, что и по ту сторону тюремных стен вполне достаточно нормальных и порядочных людей. Например, даже в нашей следственной группе были следователи и оперативники, которые вели себя достойно и честно. Правда, от них быстро избавлялись. Я расскажу о Валерии Николаеве, который, если помните, потом занимался делом Гусинского. Порядочный и честный человек. Вот он пробыл в составе группы две или три недели. Он был одним из тех, кто пытался объективно разобраться в нагромождении следственных томов. Например, провел очную ставку главного свидетеля обвинения Маркелова с Морозовым. И на этой ставке Маркелов откровенно поплыл. Всё это было зафиксировано в материалах, и поэтому буквально через несколько дней Николаев был выведен из следственной группы. И он был не один. Я мог бы назвать еще целый ряд фамилий следователей, оперативников, экспертов, которые пытались докопаться до истины, а не быть слепыми исполнителями чужой воли.

Просто за эти годы я понял, что наша репрессивная система нуждается в обязательном контроле. И особенно генеральная прокуратура, которая сегодня просто неподконтрольна никому. Не суд, ни даже президент сегодня не могут контролировать прокуратуру. И это дает огромную почву для беззакония и злоупотребления. Даже если судить просто по газетным публикациям. Необходим институт федерального прокурора. В стране достаточное количество высоко подготовленных юристов на кафедрах вузов, в адвокатуре, в других государственных институтах, которые могли бы компетентно и квалифицированно оценивать работу генеральной прокуратуры по тем или иным делам. Эти федеральные прокуроры должны назначаться Думой или Федеральным собранием для надзора по тому или иному делу и после этого возвращаться к своим обычным обязанностям. Возможно, это станет сдерживающим факто- ром для нынешнего прокурорского беспредела.

КОРР. Павел Яковлевич, на Руси говорят "От тюрьмы и от сумы не зарекайся!". Вы четыре с половиной года пробыли в тюрьме. Скажите, что с собой брать человеку за эти стены? С чем идти? Что положить в сумку, что взять в душу?

П.П. Во-первых, обязательно брать с собой юридическую литературу. Уголовный кодекс с комментариями, Уголовно-процессуальный кодекс, Конституцию. И в любое свободное время изучать их. Надо понять, что там, за тюремными стенами, не будет ни одного союзника или помощника. Да, есть адвокаты, и их помощь огромна. Но они как бы посредники между вами, миром и тюрьмой. Их война — там, с той стороны. А здесь, когда вы остаетесь один на один с тюрьмой, с этим огромным механизмом, чья задача сломать вас, перемолоть и отправить по этапу, никто вам не поможет, кроме вас самих. Я уже через год следствия знал большинство положений и статей УПК и УК почти наизусть. А к концу заключения уже сам помогал писать сокамерникам жалобы, обращения, заявления. И часто они срабатывали.

Потом, конечно, с собой надо взять огромный запас терпения. Может быть, это даже самое главное. Наша репрессивная машина чрезвычайно медлительна и нетороплива. Каждое действие, каждое движение следствия, будь то экспертиза или любая другая процедура, занимают огромное время. Иногда недели и месяцы. Поэтому ждать придется долго. В моем случае — четыре с половиной года.

Из вещей в тюрьму много не возьмешь. Есть жесткие инструкции о том, что можно, а что нельзя иметь в тюрьме. Зэк, как и солдат, не имеет ничего своего. В любой момент у него могут отобрать всё что угодно, перекинуть его куда угодно. Поэтому из вещей нужен крепкий и хороший спортивный костюм, несколько смен белья (тюрьма не выносит грязнуль и опустившихся; это один из законов выживания в этом страшном мире — не опуститься, не оскотиниться), теплое белье для зимних прогулок и туалетные принадлежности.

Как видите, в тюремный "космос" русскому человеку надо совсем немного.

КОРР. А как же телевизоры, холодильники, вентиляторы, которые стоят сегодня в камерах? Откуда они?

П.П. Это уже если хотите, привилегия "долгосидящих" зэков. После того, как следствие сбрасывает обороты, успокаивается, и тюремная жизнь входит в колею, возникают некие поблажки. Так, по разрешению тюремного начальства в камеру могут поставить и холодильник, и телевизор, и вентилятор, и чайник. Но это не штатное оборудование тюрьмы. Нет. Эти вещи покупаются родственниками подследственных и передаются как гуманитарная помощь в дар тюрьме. И уже ею, как бы в благодарность, на право первого пользования, передаются тому, кому покупались. Спасибо и за эту милость. Без нее всё было бы в десять раз хуже.