Закопчённое небо - Костас Кодзяс

— Про рабочего человека этого не скажешь, — буркнул он вдруг мастеру, который, взяв ключ, молча накручивал гайку на болт. — Я сам все сделаю, дядя Костас, — заключил Никос.

— Ты еще не заслужил даже того, чтобы отвертку в руках держать. Ну ладно. Потом поглядим, что надо сделать с дверьми, — сказал мастер.

К концу смены все знали, что завтрашний день решит многое. Новость передавалась из уст в уста. К вечеру похолодало. Девушки из расфасовочного цеха высыпали во двор и, прижимаясь друг к дружке, чтобы согреться, устремились к воротам. Рабочие шагали по улице, низко опустив голову, засунув руки в карманы, с пустыми судками под мышкой. Издали их можно было принять за сказочных гномов. Стоявшие против заводских ворот полицейские в шинелях, поеживаясь, молча смотрели, как шумный человеческий рой исчезал за поворотом проспекта.

Дед Параскевас запер железные ворота и, примостившись возле ящиков, стал ждать ночного сторожа.

13

— Фани! — вполголоса позвал Илиас, приоткрыв деревянную калитку.

Во дворе у Фани было много соседей, и Илиас, который терпеть не мог сплетен, старался проскользнуть через двор незамеченным.

Фани вышла к нему в длинном красном халате и туфельках на каблуках. Волосы у нее были сколоты на затылке гребнем. Она взяла его за руки.

— Руки у тебя совсем ледяные, мой мальчик. — Она указала глазами на неплотно закрытую дверь. — Дома сидит. Час целый точу его, чтобы шел в кофейню, а он ни с места.

— Тогда я пойду, — сказал Илиас.

— Нет, мне все равно. Заходи.

Негромкий мужской голос донесся из комнаты:

— Фани, кто это?

Она пропустила вперед своего дружка, сама вошла вслед за ним в комнату, быстро захлопнув за собой дверь.

— Добрый вечер, — пробормотал Илиас.

Бакас сидел на корточках перед жаровней и разгребал угли. Подняв голову, он посмотрел на юношу своими глазками-бусинками.

— Добрый вечер, — ответил он таким тоном, словно спрашивал: а что вам, собственно, здесь надо?

— Андреас, он пришел проститься с нами. Через два дня ему идти в солдаты, — поспешила вмешаться Фани.

— Ба! В солдаты?

— Да. И через два дня, — подтвердил Илиас.

Наступило неловкое молчание. Илиас робко присел на стул. Он пристально смотрел на мужа Фани, избегавшего теперь встречаться с ним взглядом. Бакас с его острым носом и срезанным подбородком напоминал какую-то птицу. Трудно было представить, что этот жалкий человечек был прежде хорошим футболистом. Фани частенько заводила с ним разговор о тех годах, хотя познакомилась с ним позже, когда он уже потерял спортивную форму и быстро уставал во время игры. После женитьбы ему предложили стать тренером команды, но он отказался, понимая, как горько ему будет смотреть на молодых футболистов, скачущих по полю, как косули. По той же причине он никогда не ходил на матчи. Бакас предпочел подыскать себе работу, дающую верный кусок хлеба.

«Если от тебя бежит мяч, значит, все от тебя скоро побегут, как от падали», — обронил он однажды, возможно, в ответ на откровенное заявление Фани: «Все вокруг только о тебе и говорили, и я точно ослепла. А теперь вон до чего докатился — не на что даже пару чулок мне купить. Кто бы мог тогда подумать такое!»

Молчание, воцарившееся в комнате, становилось тягостным.

— Холодно, — выдавил наконец из себя Илиас.

— Да, снег даже выпал! — сказала Фани.

Бакас помешивал угли. Фанн, стоявшая за спиной мужа, лукаво улыбнулась Илиасу. Потом она прошла мимо него и потихоньку ущипнула его за бедро. Угли уже разгорелись. Но Бакас, не поднимая глаз от жаровни, усердно разгребал щипцами золу. Свинцовое молчание гнетуще действовало на всех.

— На заводе как будто неспокойно? — спросил Илиас. — Там работает мой братишка. Сегодня утром к нам домой приходили из асфалии. Мать, бедняжка, перепугалась…

— Асфалия, асфалия! — пробурчал встревоженно Бакас и тут же обратился к жене: — Вот, слышишь? А я о чем говорил тебе сегодня после работы? Слышишь, Фани?

— Тьфу! Ты мне совсем заморочил голову.

— Это я ей голову заморочил! — Обернувшись к Илиасу, он сказал с презрением: — Ох, эти женщины! Наряды, помада, а все прочее им трын-трава! Говорят, завтра будет двухчасовая стачка. Из профсоюза к нам сегодня присылали людей, они кричали на нас, не сходите, мол, с ума и учтите, мы тут ни при чем! — Лицо его, оживившееся на минуту, опять застыло. — Что понадобилось асфалии? — спросил он.

— Сведения об одном рабочем. Он живет в нашем дворе. Сарантис. Может, ты его знаешь?

— Нет, — ответил Бакас и слегка вздрогнул. Потом опять устремил взгляд на горящие угли и задумался. — Больше всего я боюсь, как бы нас не уволили, — после некоторого молчания пробормотал он.

— Хватит! — сердито проворчала Фани. — Я заведу патефон.

Бакас посмотрел на Илиаса.

— Ох, эти женщины! Наряды, помада! Они не способны подумать: «А что мы будем есть, если наши мужья останутся без работы?»

— Раз это так серьезно, то прими меры. А домой безработным лучше носа не показывай. У меня нет ни малейшей охоты сидеть на мели, — сказала Фани мужу.

Она выбрала пластинку, сменила иглу и, когда патефон заиграл, стала тихо напевать мелодию.

От последних слов Фани Илиасу стало не по себе. Он покосился на Бакаса, который, сжавшись в комок, сидел у жаровни. Бакас цеплялся за эту женщину и готов был терпеть любое унижение, лишь бы она не гнала его от себя. Илиасу невольно вспомнился его отец. Между ним и Бакасом определенно существовало сходство. Оба они, по сути дела, давно уже были мертвы и в ожидании физической смерти лишь влачили жалкое существование, опускаясь все ниже на дно. Он почувствовал презрение к Фани.

Патефон продолжал играть. По лицу своего любовника Фани прочла его мысли.

— О-ля-ля! — воскликнула она и завертелась под музыку.

Фани развязно поклонилась Илиасу, приглашая его танцевать. Халат у нее распахнулся. Илиасу хотелось посмотреть на ее обнажившуюся грудь, но он не мог отвести взгляда от Бакаса, помешивавшего угли. Иной раз, в минуты недовольства собой, Илиаса злило, что он слишком совестливый и нерешительный. И тогда он отваживался на поступки, поражавшие его самого…

Так и сейчас он вдруг встал и обнял Фани.

— Давай потанцуем, — сказал он с наигранной веселостью.

Бакас испуганно посторонился, освобождая им место.

— Помедленней, у меня голова закружилась, — воскликнула разгоряченная женщина.

Вещи Фани занимали всю комнату. У стены стоял ее шкаф, повсюду валялись платья, халаты, красовались вазочки, флаконы. Лишь в углу на гвозде скромно висели старые брюки и кепка Бакаса. В комнате всегда пахло крепкими духами. Когда Бакас, грязный и потный, возвращался с работы, он чувствовал неловкость, не зная, где ему стать, куда сесть. Патефон замолчал.

— Еще раз ту же пластинку, — попросил Илиас.

— Погоди, сейчас заведу, мой мальчик. — Она обратилась к мужу: — Раз не идешь в кофейню, не путайся хоть под ногами.

— Я пойду, — сказал Бакас вставая.

Не спеша надел он кепку и вышел из комнаты, не посмотрев ни на жену, ни на ее любовника. Как только за ним закрылась дверь, Фани крепко обняла Илиаса.

— Наконец-то!

— Лучше бы мне уйти.

— Молчи, глупенький! Что с тобой?

— Я угорел немного от жаровни.

Она больше ничего не сказала. Ее чувственные полные губы со страстью впились в рот Илиаса…

Илиас посмотрел на свою одежду, в беспорядке валявшуюся на стуле. Он аккуратно расправил смятый пиджак и стал одеваться. От внезапного отвращения тошнота подступила у него к горлу.

— Давай поужинаем вместе, — предложила Фани.

Ему было видно в зеркало, как она одевалась. Вот шелковая комбинация заскользила по ее телу, прикрыла голые бедра. До какого бесстыдства она дошла: принимает его у себя в доме!

— Нет, я ухожу, — резко сказал он.

— Почему?

— Мне надоело.

— Хочешь, я принаряжусь и пойдем куда-нибудь вместе?

— Сиди уж, не дразни меня.

— Ты сердишься, мой мальчик?

Фани еще раз поставила ту же самую пластинку. Ее красный халат закружился по комнате.

— Запрут тебя на сорок дней в казарме, вот будешь беситься! — Она захохотала и, подойдя к Илиасу, поправила ему галстук. — Я приду тебя проведать, золотко мое!.. Да что это с тобой?

— Не дразни меня, я же сказал тебе! — закричал разъяренный Илиас.

— Ну ладно, ладно. Все вы, мужчины, одинаковы…

Илиас бросился к двери, распахнул ее и остолбенел: перед ним на ступеньке стоял Бакас и смотрел на него своими глазами-бусинками.

— Там что, есть кто-нибудь? — спросила Фани.

«Значит, он не пошел в кофейню? Здесь, за дверью, простоял столько времени! Если он ждал, чтобы потребовать у меня объяснений, то это его право. Ах, к черту все! Так даже лучше!» — подумал Илиас, вынимая руки из карманов.