Минус Лавриков. Книга блаженного созерцания - Роман Солнцев

Наконец директору совхоза, видимо, надоело — из района звонят, почту не забирают, да и новый человек может умереть на территории «ХХ партсъезда» (а уже был случай год назад, солдатик скончался в Люсиной постели, правда, ее спасло то, что у солдатика при вскрытии нашли порок сердца). И вот среди хмурого дня в дверь загремели коваными сапогами милиционеры, вошли большие угрюмые люди, от которых веяло холодом, среди них и кто–то в белом халате.

И очнулся Миня окончательно в «воронке». Его везли в районный центр.

— Фамилия? — кто–то спросил у кого–то.

— Галина Ивановна сказала — Тихонов.

Ах, а пуговка–то, пуговка осталась в горшке! Стало быть, ничего вы мне не можете сделать. Даже захотите убить — не убьете, потому что я хитрый, я не здесь, а вона где…

8

Прошло несколько дней, но Татьяна никак не может забыть ужасного разговора с Каргаполовым. Снова и заново прокручивает в памяти, как кино. И посмеяться бы, да рыдать охота, где–нибудь запершись в одиночестве….

Он явился в темных очках, в сверкающем белом плаще с поднятым воротом и в шляпе. В руках — широкий букет красных роз. Позвонил в дверь и этак зычно, как диктор:

— Здравствуйте, Татьяна Сергеевна. — И снял шляпу.

— Это… ты?..

Гость хохотнул.

— А вот это зря. — Татьяна кивнула на цветы. Сама она к встрече надела темное длинное платье. — Увидят — решат: веселюсь, в миллионах купаюсь. Ну, что ж… проходите.

Вдруг устыдясь самой себя, отвернулась, загремела шторами на железных висюльках. Задернула окно в зале и включила свет.

— Ну и что такого, что к тебе в гости пришли? — усмехнулся Каргаполов. — Что ж теперь, гроб купить и в гробу лежать? Кто осудит? — Поскрипывая белыми, из гладкой кожи ботинками, он прошел и сел, поставив стул посреди комнаты, как на сцене. — Ну, пропал Миня… И хоть дураки в ментовке, нашли бы, если бы был живой. Хотя, поверь, я его тоже очень любил…

— Да? — тихо удивилась Татьяна. И заглянула ему в глаза. — Ты бы хотел, чтобы он сейчас был с нами?

Каргаполов громко рассмеялся, крутя головой с золотистыми волосами.

— Запрещенный прием, Таня! Ха–ха–ха. Но я отвечу. — Голос его сделался проникновенным. — Я бы хотел, чтобы он был жив. — И после паузы, не удержав улыбки: — Где–нибудь в Америке. Но, ей–богу, никак не могу поверить… такой маленький, скромный…

— Ты ненамного выше. И воротник поднял. Впрочем, волосы яркие… до сих пор красишь?

— Воротник я поднял специально, — засмеялся Каргаполов, как бы не заметив слов насчет крашеных волос. — Чтобы люди не запомнили. Или пусть думают — из ФСБ, из милиции. Нет, правда же!.. Я Лаврикова даже зауважал… В голову не придет!.. Видно, неспроста говорят люди: в тихом омуте…

— Ну, хватит, Вячеслав Михайлович! — отрезала Татьяна и отошла в дальний угол. — Для меня он живой. Тут уже приходили… будто бы кто–то видел его в Москве.

— Как фамилия? Кто приходил?

— Какая–то Мала… Маланина, следователь.

— Маланина?.. Да, такая дама кончала наш юрфак. Дура.

— Все у тебя дуры, Вячеслав Михайлович. — Татьяна минуту всматривалась в него. — Зачем позвонил? Что хочешь сказать? Сам что–то узнал? Чего улыбаешься?

— Вижу тебя, вот и улыбаюсь.

— Не надо мне улыбаться, Каргаполов, — разозлилась Татьяна. — Если вы считаете себя его другом, вы тоже должен быть… в каком–то смысле в трауре.

Она понимала, что говорит что–то не то… но гость на этот раз не позволил себе усмехнуться. Адвокат. Лицо тренированное.

— Я в трауре, Татьяна, — ответил он. — Более того, я разговаривал с авторитетами уголовного мира… с Полковником, с Лысым, с Одноухим… Ты, возможно, про них слышала? Пошел ради Мини на такой разговор. Так вот, Мини в нашем городе нет.

— Значит, куда–то вывезли.

— Они говорят: или работа заезжих гастролеров… или молодых волчат, пацанов… Эти вообще могли якорь к ногам — и в Енисей.

— Боже!.. — Татьяна подошла, села на стул.

Зазвонил телефон.

— Опять какой–нибудь «кредитор»?.. Слушаю. Ты, Лена?!. Так она к тебе побежала. Может, с мороженым идет. — Бросив трубку, пояснила. — Девчонка отбивается от рук…

— Таня, — тем временем продолжал Вячеслав Михайлович толстым, хорошо поставленным голосом. — Я знаю, от тебя денег требуют… думают, вы с Минькой сочинили этот сюжет… Если вы действительно не договорились… — И не давая возразить. — Я‑то верю! Таня!.. Я про людей… Если ты действительно не знаешь, где он, хочешь, чтобы люди поверили… выходи за меня!

Татьяна рывком поднялась и прошептала:

— Каргаполов, ты с ума сошел!..

— Я согласен, даже фиктивно!.. — торопливо заговорил гость. — А уж потом когда–нибудь, когда убедишься, как я тебя до сих пор… люблю… Ну, почему? Почему??? Если выйдешь замуж, значит, поверила, что он погиб. Или сбежал, бросив тебя. Это для людей, для людей!

У Татьяны от безнадежности закружилась голова. Татьяна заходила по комнате, застонала.

— Слава, нельзя так! Да что с тобой?! Он не мог бросить! Он верный! А как Вальку любил…

— Выходит, погиб, погиб! — также поднялся и ходил за ней, как тень, Каргаполов. — Я его не лажаю… ну нет его больше! Даже больше того скажу… можешь верить, а можешь нет, но я расписку могу показать…

— Что еще? — Татьяна обернулась.

Каргаполов смутился, но слово сказано, надо продолжать. Он полез в карман пиджака.

— Ну, коли хочешь знать правду до конца. Он занял у меня двадцать тысяч баксов. Под залог своей квартиры, говорит. Да я ему и так бы дал! «Нет, напишу расписку». Ему зачем–то нужны были такие деньги, Таня. Ты не знала об этом?

Татьяна, ошарашенная новостью, молчала.

— Прости. Значит, не знала. И я слышал, еще у многих занял. Может, его кто–то шантажировал? Какая–нибудь дрянь, сбоку бантик?

— Что ты имеешь в виду? — Татьяна наконец расплакалась от бессилия и пристукнула каблучком. — Нет! У него не могло быть неизвестных мне связей. Его товарищ говорит, он хотел купить акции МЗ.

— А-а, тогда понятно! — Каргаполов закивал. — Что ж, Таня… нынче все так… Но не всегда везет! Я вот купил ценных бумаг — прогорел. А купил три бензоколонки — и поправил дела. Конечно, и на «крышу» отстегиваешь, и ментам, и пожарникам, и экологам… это, учти, при моей известности… Посмотри сюда. — Он достал листочек бумаги. — Я сейчас же рву это… на твоих глазах…

— Нет! — крикнула Татьяна. — Нет, Слава! Он вернет!

— Золотко мое!.. Ну, хорошо. — Он убрал смятую бумагу в карман. — Чтобы не сорить здесь… порву в другом месте… Только одного не пойму: зачем тебе в наши темные времена жизнь усложнять?! Тебя скоро начнут бабы ненавидеть… сначала жалели, а сейчас скажут: пережидает, чтобы потом в Америку махнуть или в Крым… Из мэрии еще не гонят? Погонят.

— Уж не ты ли постараешься?..

— Тата! — Вячеслав Михайлович театрально раскинул руки. — Да я тебя, наоборот, защищаю, как могу! В городе есть горячие головы, уже готовы пугать… мол, давайте дочь украдем… Или сразу пускай поделится!..

— Чем?! Каргаполов?! Забирай квартиру и уходи! — Мать приложила мизинцы к вискам. — Боже мой!..

— Танечка! Дослушай. Когда человек занимает рубль, его не уважают. А когда десятки тысяч баксов… О том, что я дал ему двадцать, в городе уже знали… наверное, от него самого… Он после меня мог уже и тридцать занять, и сорок… Великолепный психолог. Я думаю, так и произошло.

Татьяна опустилась на стул, по щекам ее текли слезы.

— Этого не может быть! Зачем, зачем ему такие деньги?!

— Сама же сказала — акции… А теперь, когда он исчез, все кому не лень повалят на него свои долги! Потому тебя и защищаю! Хочу оградить от беды! Выходи за меня! А с ними я разберусь!

Татьяна показала рукой на дверь:

— Каргаполов… там открыто…

Золотоволосый Вячеслав Михайлович (вот, мол, неразумная!) отошел к порогу и вновь остановился.

— Татьяна! В милиции гора заявлений! Поди проверь, что правда, что неправда! В народе говорят: нет дыма без огня… Я уже две банды подмазал… отдал «видик», несколько зеленых бумажек… чтобы только ваш дом обходили… Но если они увидят, что ты меня гонишь… они набросятся. Хоть фиктивно, Танечка!

— Я ваш «видик» отработаю… И все ваши подачки…

— Таня!.. — Каргаполов вдруг приблизился, подтянул брюки — уж не хочет ли встать на колени.

— Нет!.. — воскликнула, вскакивая, Татьяна. — Не мучь меня!

— Танечка!.. С первого курса, ты же помнишь…

— Я все сказала! Мы к моей маме в деревню переедем…

Каргаполов помолчал и пошел на выход. Лаврикова крикнула ему вослед:

— А если при смерти где–нибудь лежит? И чудом вернется? Как ты ему в глаза посмотришь? Славка?!

— Я и говорю… — на секунду задержав шаг, зычно отвечал Каргаполов. — Пока хотя бы на бумаге… Мне страшно за тебя. — И вновь, упрямец, вернулся, размеренными шагами, как командор в фильме, и взял ее за руку. — Не говори «нет». Подумай еще раз. Ничего не говори. Я тебе неделю даю. Если надумаешь — в любое время, хорошо? Милиция по всем больницам и моргам проверила… ну, нету, нету Миньки на свете! Крепко подумай.