Люблю трагический финал - Ирина Арбенина

Где грань, кто решает?

Человек много врет — он врун. Но если врет он слишком много, на взгляд окружающих, — выносят приговор-диагноз: «психопатия патологического лгуна».

Если кто-то с заметным удовольствием колотит по субботам, когда выпьет в конце рабочей недели, свою жену и детей — он драчун, забияка. Но если он переходит от своих домочадцев на посторонних — то это патологическое стремление к насилию.

У него они тоже, пожалуй, что-нибудь обнаружили бы… Какое-нибудь патологическое стремление к особо ярким и интенсивным впечатлениям, ради которых он готов на многое. Да, в общем, если честно, на все…

Что ж… У него, конечно, нет Рима… Но он по крайней мере удачно совместит полезное с приятным… Избавится от излишне любопытных бомжей, забравшихся туда, куда не следовало, и насладится огненной феерией…

Он поднес спичку к шутихе… С треском посыпались лиловые искры… Впрочем, этот треск не в состоянии был перекрыть мощный храп спящих бомжей…

Темнота стала чернее вокруг огня.

Он стоял некоторое время, не двигаясь: так было красиво и напоминало Новый год.

Да, стоял, как маленький мальчик возле елки… Некий маленький мальчик в бабочке рядом с горящим бенгальским огнем…

А где-то рядом, в этой темноте, нарядная комната, гости, хвоя, игрушки, мишура, и сейчас, когда прогорит огонь, его попросят исполнить… И он, не упираясь и не ломаясь, согласится… потому что он очень любит, до дрожи любит эти мгновения, когда на него устремлены взоры и он берет первую ноту…

Он мотнул головой, стряхивая наваждение…

Впрочем, ему все равно следует задержаться, чтобы убедиться, что искры точно попадали на скомканные сухие газеты… Он поднес к ним еще и спичку…

Занялась рядом старая ветошь. И тогда он повернулся и пошел к выходу.

Дом погасили под утро.

Пожар несущественной категории. Осматривали его, уже позавтракав… Старый дом, к тому же выселенный, не повод торопиться — ясно, что бомжи, что обкурились, что напились и гуталину нанюхались… Ведь они — что малые дети или обезьяны бессмысленные — не в силах рассчитать последствия своих действий даже на полшага вперед… Что, например, будет, если зажечь костер на деревянном полу?!

Так и оказалось.

Кого может заинтересовать обгоревший труп…. Бомжового вида? В обносках?

Не столько и обгорел, сколько задохнулся в пьяном сне от угарного газа.

Интересным было только то, что у черного кудрявого пострадавшего в кармане — удивительная подробность! — обнаружились серебристые нарядные ленточки, какими подарки перевязывают… И обрывок бумаги в звездочках… Ну, похоже… на упаковку от дорогих букетов.

— Как сквозь землю провалились! — растерянно доложил Дубовиков Ане. — Кто бы мог подумать!

«Ну вот. Я же говорила!» — хотела сказать Анна. Но не сказала…

А про себя подумала: просто подтверждается одно из ее правил: если что считаешь нужным делать сейчас — давай! Валяй! И быстро, не откладывая. Подумала — делай! Никаких «утро вечера мудренее»… Внутренний голос — он ведь это… Довольно часто бывает прав, даже слишком часто.

Какие-то несколько минут решили дело… Не возникни Дубовиков на пороге кабинета, не испугайся Вьюн, не растеряйся она, не дай уйти этому Вьюну… Несколько фраз — и сейчас она уже ухватила бы пропажу за ниточку…

Отчего-то она уже нисколько не сомневалась, что пропавшие бомжи действительно видели Джульетту.

Анна ощущала себя виноватой и беспомощной. И она чувствовала, что — в тупике. Никому не хочется длить подобное состояние…

— Алло.

— Здравствуйте.

— Да?

— Это Сергей…

— Да?

— Сергей Лагранж.

— Да?

— Не помните?

— Ах да…

Светлова совершенно, ну совершенно не помнила.

— Ну, ваша подруга… Джульетта Федорова…

— Ах да!

Теперь это «ах да!» было, по крайней мере, если не приветливым, то хоть искренним. Тут до нее только дошло, что они в прошлый раз так и не познакомились. Она ведь и не знала, что он Сергей. Сергей Лагранж.

— Я, собственно, только хотел спросить: вы не узнали ничего нового?

Ничего себе «только»! Как будто Светлова — ОВД… «Новенькое о пропавших без вести или о покойниках не сообщите?!» Любопытствующий безутешный возлюбленный… У Светловой, во всяком случае, не было никакого желания вздыхать вместе с ним.

Аня вообще не любила жалующихся… Особенно хроников.

Поскольку, как бы ни было комфортно самому жалующемуся, стимулирующему таким образом, как утверждает наука, свою иммунную систему, для окружающих он все-таки тяжкое испытание. И любая попытка создать условия, когда можно было бы сказать ему наконец: «Ну теперь тебе не на что жаловаться», — обречена на неудачу. Ибо хронические жалобщики необычайно изобретательны по части того, на что бы такое еще пожаловаться. И находят поводы для жалоб значительно быстрее, чем сочувствующие — способы помочь им.

Для хроника главное вовлечь в разговор, а не решить свои проблемы. Собственно, жалобы для него — это прежде всего способ привлечь к себе внимание. Поэтому на любое конструктивное предложение он непременно ответит: «Да, да, но…» В этом главная ошибка желающих помочь и поддержать — жалующийся вовсе не заинтересован в решении своих проблем, он заинтересован в их постоянном обсуждении.

Поэтому, если уж распознал хроника, следует быть вежливым, но твердым. Ведь жалующийся легко внушает собеседнику, что тот должен немедленно бросить все свои дела и сконцентрировать внимание на его персоне. Этого как раз делать и не стоит. Вполне достаточно, выслушав очередную жалобу, поинтересоваться: «Но ведь это не катастрофа, не так ли?» — и отправляться по своим делам.

Все эти новые, приобретенные Светловой «психологические» знания проносились теперь в ее голове и, в общем-то, должны были бы помочь ей и на практике…

И зачем только она дала ему телефон! Сгоряча как-то получилось. Неумно и неосторожно. Теперь она должна по крайней мере постараться быть лаконичной.

— Нет. Ничего нового мне не известно.

— Ну что ж, тогда извините…

— Не за что.

Формальный обмен любезностями закончен.

Еще секунда, и в трубке зазвучат короткие гудки.

— Погодите…

Та запись на зеркале, застряв где-то в подсознании, давно уже не давала ей покоя… И теперь, когда Аня слышала голос этого Лагранжа, заноза дала о себе знать…

Не может быть, чтобы он не обратил внимания на исписанное губной помадой зеркало!

— «17 ч Мол». Что, по-вашему, это значит?

Наступила явная пауза. Обдумывал ответ? Или он его знал?

— Не надо исповедовать метод дедукции, чтобы сообразить, что цифра 17, записанная помадой… на зеркале… наспех… в ванной… означает: семнадцать часов. Элементарно, Ватсон.

— А может, частей?

— Ну да. Дама вылезает из ванны — в это время звонит радиотелефон, она разговаривает… о чем-то договаривается, записывает торопливо на зеркале — даже за ручкой не сходила — помадой… И пишет, скажем, семнадцатая часть… Том второй, параграф третий. «О вреде порочной жизни женщин легкого поведения для иммунной системы…»

— Ну, это я так: для контрверсии, чтобы вы были убедительнее… — смутилась Светлова.

— Затем…

— Да, что затем?!

— Раз договорились о времени, значит, надо договориться и о месте встречи.

— Ну, ясное дело: тогда бы она написала название улицы… хотя бы первые буквы… «Мол», это что за улица? Молостовых? Я тут посмотрела алфавитное оглавление улиц Москвы…

— Никакое не ясное дело… Если это какая-то популярная улица в центре Москвы, зачем это писать? Что она, не может запомнить?! Скорее всего это не улица маршала Таратуткина в двадцать седьмом микрорайоне спальной окраины. Когда люди говорят по телефону: хорошо, давай на Пятницкой… зачем это писать? Не могу поверить, что москвичка, тем более Джулька, станет тратить на это губную помаду…

— Ну ладно, пусть так… Значит, без улицы. Тогда что такое «Мол»?

— Ну, где люди могут договориться о встрече… под вечер? У кинотеатра, у магазина, у метро, у кафе…

— У ресторана.

— Так…

— Вы знаток ресторанов?

— Нет, но… — он неожиданно замялся, — тут и знатоком не надо быть: место популярное.

— Ресторан «Молоток»?

— Ваша правда, Анна.

— Я могу расправиться с вами вашими же аргументами… Если это такое популярное место, зачем на него тратить губную помаду?! Тоже ведь можно запомнить…

— Вот вы и не правы, девушка. Не учли специфики профессии. У Джульетты масса знакомых, контактов, клиентов, встреч… Это вам не целомудренная посетительница библиотеки имени Некрасова, которой назначают одно свидание в полгода…