Смешилка — это я! - Анатолий Георгиевич Алексин

Это дошло до начальницы из муниципалитета, руководившей всеми городскими школами и гимназиями. Сама она не нарушала размеры установленного рабочего дня и не спала в кабинете. Иные начальники и начальницы, как я давно догадалась (продолжаю догадываться!), не терпят, чтобы их подчиненные жили по законам, несхожим с общепринятыми. Муниципальная руководительница сперва окрестила взаимоотношения директрисы с учениками чересчур либеральными, потом — панибратскими (кстати, что плохого в понятии «братское», даже с добавкой «пани»?). И наконец, определила те взаимоотношения, как совершенно недопустимые.

У директрисы от меня, кажется, не существовало секретов. Надо же ей было с кем-то делиться! Она мне доверилась с того самого дня, когда я осмеяла ее со сцены… а после, увидев плачущей в кабинете, сама чуть не заплакала. И извинилась… «Только порядочный человек способен на покаяние», — сказала мне как-то бабуля. И я ощутила себя порядочной. Не полностью, но в основном. Между прочим, иногда можно услышать: «Порядочная сплетница!», «Порядочный интриган!» и даже «Порядочная дрянь!». Как сплетницы, интриганы и, простите меня, дряни могут быть порядочными? Но так говорят!

…И вот я увидела директрису не плачущей, а рыдающей. Она заперлась в кабинете, но на мой условленный между нами стук отворила. А я старательно заперла дверь за собой. Директриса рыдала не как «мама родная», а как ребенок, — захлебываясь, вздрагивая плечами, утираясь ладонями. Сквозь эту безудержность она сумела все-таки рассказать, что начальница из муниципалитета переводит ее на другую работу за «несоответствие занимаемой должности». Интриганство, стало быть, порядочности соответствует, а бесхитростная директриса своей должности — нет…

— Можно ли приказать матери: «Расстанься со своими детьми!»? Ты ответь: можно ли?

Ответить я не сумела… Поскольку ответить не столько на это, сколько за это должна была муниципальная начальница. Так я мгновенно решила…

Директриса не могла успокоиться:

— Матери приказать расстаться с детьми невозможно! Но приказ такой будет подписан…

На стульях и на столе лежали собранные вещи: она ведь практически в школе жила. Я начала возвращать вещи на их прежние места… От удивления она вздрагивать плечами и утираться ладонями перестала.

— Все будет в порядке! — бодро заверила я.

— Как? Каким образом?.. Выше нее в муниципалитете по школьной линии никого нет.

— Но есть кое-что и кое-кто повыше муниципалитета!

— Ты воспользуешься своей популярностью? Это неудобно… Подумают, что я тебя подговорила.

Она по-детски беспомощно моргала, и одинокие слезы с ресниц все еще падали на щеки.

— Я действительно воспользуюсь… Но популярность моя здесь ни при чем!

Она обомлела. А вещи постепенно заняли места на своих законных позициях.

Слово «министр», вновь напомню, не имеет женского рода. И все же представительницы моего пола каким-то образом в правительство проскочили. Например, министром просвещения у нас оказалась женщина.

— Спасу директрису! — пообещала я бабуле, которая была в курсе всех моих дел. Кроме нового моего изобретения… — Я ее спасу!

— Не бросай слов на ветер! И обещаний… — посоветовала она.

С разных сторон ныне слышу: «Превыше всего бизнес… Превыше всего коммерция…» А бабуля по-дворянски настаивает, что «превыше всего честь». Наверно, и во мне есть немного дворянской крови. Я чувствую ее, замышляя что-нибудь доброе. Если б крови этой было побольше, я бы… Но сколько есть, столько есть! Когда начинаешь свои рассуждения записывать, они не выстраиваются в стройную очередь, а расталкивают друг друга, торопясь попасть на бумагу.

Министр просвещения — женщина! — регулярно появлялась на телеэкране, чтобы объяснить, что образованным быть замечательно, а неучем — очень скверно. Мама записывала министерские беседы на видеокассеты так старательно, словно все общеизвестные истины, что произносились с экрана, она узнавала впервые.

Я собрала мамины записи и уединилась с ними в своей комнате. Мне предстояло вобрать в себя голос министра. Министров я еще не изображала и от их имени не высказывалась…

Способность догадываться тоже досталась мне по наследству от бабули. Дворянское происхождение не позволяло ей подслушивать и подглядывать, но она предугадывала мои поступки. Еще до того, как я успевала с ней поделиться…

Почти все мои непредсказуемые затеи для нее оказывались предсказуемыми. Почти… Моего звонка хозяину фирмы она не предвидела. И я даже от нее его утаила, чтоб не унизить папу. Которого тем звонком защищала…

Я в своем возрасте очень напоминала бабуле ее саму в моем возрасте. Правда, она не исполняла главной роли в каком-нибудь фильме. Но подмечать черты взрослых и их копировать она тоже себе позволяла.

Бабуля не благодарила за то, что люди, всплескивая руками, восклицали: «Как вы молодо выглядите!»

— Зачем таким способом напоминать о моих годах? — удивлялась она.

Хозяин фирмы во время памятного обеда и бабуле отвесил комплимент, отметив, что она сохранила острый слух и острое зрение.

— Как вы обнаружили их остроту? Они вас поранили? — спросила бабуля, напомнив, таким образом, что и ее ум остроты не утратил.

Бабуля чувствовала себя некомфортно, если острый слух доносил до нее такое, что хотели бы оставить в секрете. И, верная все тем же дворянским обычаям, она либо удалялась, либо уведомляла, что слышит.

Моя репетиция до нее доносилась. Но что именно я репетирую, сквозь плотно закрытую дверь было трудно уловить. По интеллигентности своей она и не пыталась улавливать. Мне, однако, необходимо было проверить, достигла ли я полного единения с правительственным голосом.

Бабуля не входила ко мне без стука, признавая мое право на тайны… И потому тайн у меня от нее не бывало. Почти…

Я вышла из своей комнаты и сообщила, что по радио предстоит беседа о методах воспитания. Радиоприемник в это время находился у меня… И потому пообещала, что включу его на полную мощь, чтобы записать основные мысли в тетрадку. Но чтобы и она их услышала, не покидая дивана. Не поднимаясь, так как врачами ей предписан послеобеденный отдых. А мы как раз только что пообедали…

Вернувшись к себе, я снова, как бы по забывчивости, захлопнула дверь и будто на полную силу включила радио. А на самом деле заговорила в пустой стакан министерским голосом, стараясь, чтобы он был доверительным и даже интимным. Как это и звучало в настоящих министерских беседах.

— Сегодня мы с вами поговорим об ответственности родителей перед своими детьми подросткового возраста. — Я пребывала как раз в этом возрасте. — Не во всем же подросткам подчиняться мамам и папам! Мы живем в демократическом государстве — и это должно распространяться на общение старших и младших. Родители обязаны понимать, что они старше только по возрасту, а не по чинам,