Симбионты - Олег Дивов

В дальнем углу лаборатории сидел, крепко вжавшись в угол вместе со стулом, программист — щуплый человечек почти карикатурной внешности: толстые очки на выдающемся носу и ранняя лысина, обрамленная венчиком кудрявых волос. Он будто прятался — заполз в укромное место и притих там.

Герметичная дверь в «чистую камеру», где стоял дорогущий модульный «нанокомплекс» — слишком тонкий инструмент, чтобы подковать блоху, зато способный выжечь лазером неприличное слово на хвосте сперматозоида, — была распахнута настежь. Управляющий компьютер комплекса, единственный тут не отформатированный, а просто выпотрошенный, уныло рисовал на мониторе запрос: какие будут ваши указания?

Больше никаких.

Программист, видимо, собрался с духом — встал, нервно огляделся, снял очки, протер их полой халата, водрузил обратно на нос, короткими шажками просеменил к технику и сказал:

— Не могу. Я тут больше не нужен. Домой пойду. Звони, если что. Скажи Деду… А-а, что говорить. Скажи, Гуревич домой ушел.

Техник молча кивнул.

Программист хлопнул техника по плечу, для чего ему пришлось высоко поднять руку. Бросил взгляд на стеллаж с моделью вертолета, помотал головой, будто отгоняя наваждение, и резко выдохнул, как поступают дилетанты, прыгая в холодную воду.

Он решительно протянул руку к модели.

— Зачем? — остановил его техник.

У техника оказался глухой спокойный голос, такой же сумрачный, как его внешность. Медведь медведем.

— Ты… Ты не понимаешь? — программист от волнения дал петуха.

— Не нужно, — осадил его техник.

— Но…

— Гош, иди домой, — посоветовал техник неожиданно отеческим тоном. — Утро вечера мудренее.

Что расслышал в этой поговорке Гуревич, неясно. Но он просветлел лицом и быстро юркнул за дверь.

Когда аппаратура дожевала информацию, техник взял с полки модель вертолета. Ласково пристроил ее, как младенца, на сгиб локтя и вышел, не забыв погасить за собой свет.

Лаборатория погрузилась в серый полумрак.

Техник прошел длинным коридором, свернул было к лифтам, но передумал и по лестнице поднялся на два этажа. Здесь размещалась дирекция.

Навстречу торопился Михаил. Техник отвесил короткий поклон, Михаил небрежно кивнул. Они уже почти разошлись, когда Михаил остановился.

— Техник-лаборант Семенов, я не ошибся?

— Он самый.

— Позвольте взглянуть.

Техник протянул модель вертолета, но остановил руку на полпути. Отдавать эту вещь он явно не собирался.

— Это что?

— Так, игрушка. Сделал в нерабочее время.

Техник выдержал секундную паузу и добавил с едва заметным вызовом:

— Выпек на служебном фабере из казенного материала.

Прозвучало это будто «ну-ка, отними».

— Ну чего вы паясничаете, честное слово. — Михаил понимающе улыбнулся. — Как будто вас кто-то упрекает. Милая вещица. Такой… Дружелюбный дизайн. Похоже, это модель нашего репликатора.

— Ну, похоже, — согласился техник.

Михаил пристально разглядывал вертолет. Поднял глаза на техника.

— Рабочие документы на пятую серию… — начал он.

— Приказ выполнен. Диски отформатированы. Бумага в труху, — раздельно доложил техник. Подумал мгновение и добавил: — Безвозвратно.

— Похвальная оперативность… — Михаил закусил губу. Техник ждал. — Слушайте, эта игрушка… Сделайте милость, подарите ее мне.

— Не могу, — отрезал техник. — Это для ребенка.

— Она нужна мне. Сейчас.

— Ему тоже, — веско ответил техник.

— Семенов, вас первый заместитель директора просит.

Техник зыркнул на Михаила недобрыми медвежьими глазками и процедил:

— У директора внук. В больнице месяц. Острая лейкемия. Не знали?

Михаил под этим взглядом даже отступил на шаг.

— Конечно, знал! Я не думал, что для него…

— Семь лет парню. И не жилец. Пусть вот порадуется. Если в сознании будет.

— Да-да. Идите, Семенов. Идите скорее.

Техник зашагал в глубь дирекции, Михаил проводил его взглядом, потом медленно поднял руку и провел ей по лицу, будто пытаясь что-то стряхнуть.

Директор Нанотеха (пока еще директор, подумал он с саркастической усмешкой), член-корреспондент Академии наук, лауреат международных премий, и прочая, и прочая, Алексей Андреевич Деденёв попросил ни с кем не соединять, подвинул к себе ноутбук, положил руки на клавиши… И убрал их.

Он заработал свое прозвище, когда ему стукнуло едва пятьдесят, из-за громкого обвинения, что якобы развел в институте дедовщину. Институт считался без малого градообразующим предприятием, Дед был, пожалуй, самой популярной в округе публичной фигурой и вместе с местным начальством мог решать любые вопросы. Как они спелись при советской власти, так все и осталось потом: в городе всегда ощущалось, что тут есть хозяева. В беспредельные девяностые годы здесь даже бандитов серьезных не народилось: самому умному намекнули, чтоб не дурил, остальных он прибрал к рукам или выдавил, а со временем из него получился очень даже симпатичный и адекватный мини-олигарх. А чего? В Москве есть, пусть и у нас свой будет… Бывшие коммунисты и комсомольцы отрастили бюргерские животики, но бразды правления держали крепко, бюджеты «пилили» аккуратно, и город жил спокойно. Что-то становилось получше, что-то похуже, потом наоборот… Единственное, с чем было вовсе отвратительно, — дороги ремонтировать так и не научились. Латать умели, чинить — никак. Приличный асфальт был только в окрестностях института. Его грамотно положили с самого начала, когда возили тяжести на стройку, а дальше Дед уже следил, не позволял запускать.

Нет, благодатно-возвышенной атмосферы какого-нибудь академгородка здесь отродясь не было. Даже от постройки института и приезда толпы «интеллигентов» местный климат не переменился. Город был старый, непростой, со своей историей. Некогда знатный купеческий центр — одних церквей тридцать штук, — он пришел в упадок после революции, но особую ауру сохранил. Тут жили основательно и не суетясь, понимая себе цену, но шибко не умничая. Считали естественным, что из города есть прямой поезд в Москву. На этом поезде и уехал молодой Деденёв, чересчур энергичный, слишком амбициозный, чтобы закиснуть в родном захолустье. Деду это запомнили — когда он стал мировой величиной, им гордились, но с присказкой: ох, зазнался, нас позабыл. Когда Дед вернулся, чтобы строить институт, все очень обрадовались, и тут же начался шепоток: вот был ученым, а стал администратором.

Ошиблись. Дед пришел сюда надолго, планы он вынашивал именно научные, а чтобы эффективно творить, ему нужен был твердый тыл, устойчивое положение, и лучше бы подальше от Москвы. Достичь этого можно было единственным путем: влюбить в себя сначала институт, потом городскую власть, потом весь город. В какой-то момент Дед думал, что вот-вот надорвется, но все-таки справился. Его хватало и на науку, и на руководство институтом, и на общественную работу. Но тянуть такую нагрузку и не схлопотать инфаркт он мог при одном условии: если его команды выполнялись четко, в срок и без туфты. Сказано — сделано. Не сделано — честно признаемся, где напортачили, что пошло наперекосяк. Дед давал своим людям очень большую свободу, но и спрашивал жестко.