Стоп. Снято! Фотограф СССР - Саша Токсик
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Очевидный вопрос вертится у меня на языке, но я его удерживаю. Гадать в таких случаях последнее дело. Пускай сама всё выкладывает. А мне уже давно пора проветриться. Утрясти полученные знания.
— Погоди-ка минуту.
Я натягиваю универсальные кеды и перемахиваю через подоконник. Лида только этого и ждёт. Она по-хозяйски подхватывает меня под руку и уводит в темноту улицы.
— Я думал, ты шутишь, — аккуратно забрасываю удочку.
— Насчёт чего?
— Насчёт свадьбы.
— Почему?! — она снова демонстрирует мне невинный взгляд, как у оленёнка Бемби.
Интересно, в Советском Союзе показывали этот мультик, или у неё эта способность от природы?
— Ну ты же с Копчёным мутишь… — как можно более равнодушно говорю я.
— Чего я делаю?!
Блин, с этими современными словечками недолго и проколоться. Как там говорили во времена, когда деревья были большими?
— Ходишь, в смысле.
— Ничего я не хожу, — возмущается Лида и для усиления эффекта прижимается ко мне бедром.
Бедро у неё упругое и горячее. Организм Алика реагирует бурно. Вдоль позвоночника пробегает табун мурашек, а в штанах становится тесно. Приличных мыслей при этом в голове ни одной. Только неприличные. Подростковый гормональный взрыв в полный рост.
Надо срочно искать себе партнёршу по возрасту. Даже срочнее, чем мышцы качать или миллионы зарабатывать. Иначе подобные профурсетки так и будут мозги крутить, пользуясь физиологической беспомощностью.
Вот только по какому возрасту? Даже для какой-нибудь студентки-второкурсницы я сейчас всего лишь шестнадцатилетний сопляк. А своих ровесниц я ощущаю малолеткам и, переступить через это внутреннее "табу" не могу и не хочу.
Лида воспринимает моё молчание на свой счёт.
— Глупенький, — говорит она тем самым мурлыкающим тоном, от которого мурашки только усиливаются. — Он просто сосед мой. Мы с детства дружим, в одной песочнице куличики лепили. Он меня просто провожает иногда, чтобы пацаны не приставали. С тобой-то они всё равно приставать будут, а его боятся, — расчётливо разбивает она самолюбие Алика одной фразой.
— Ну так что ты во мне вообще нашла? — удивляюсь. — Ходила бы с ним и дальше, раз он такой грозный.
— Алик, ты в последнее время головой не бился? — Лида меня внимательно осматривает. — Ты забыл, о чём мы договаривались?
Кажется, Штирлиц близок к провалу.
— Экзамены, — жалуюсь я, — совсем в мозгу шарики за ролики закатились. Сочинение же послезавтра. "Я помню чудное мгновенье… Передо мной явилась ты..." — произношу с выражением.
— Вот теперь узнаю своего Алика, — смеётся Лида. — Готовься хорошо. На тебя вся надежда.
Мы останавливаемся около основательного двухэтажного дома. Два окошка в нём светится, а за шторами мелькает женский силуэт, но Лиду это не смущает. Живут они в этом доме вдвоём с матерью. Та работает на фабрике, не на руководящей, но вполне солидной хозяйственной должности, которую назвать мне никто не смог, но все описывали кратко и ёмко: "при колбасе".
Про свою ветреную одноклассницу я уже навёл кое-какие справки. Говорили про неё охотно и много, но редко когда хорошо.
Женская часть населения считала род Лиходеевых карой небесной, ниспосланной на Берёзов за какие-то неведомые грехи. Рождались в этой семье исключительно девочки, умудряясь передавать свою фамилию из поколения в поколение. Возможно, они размножались почкованием, как инфузории-туфельки.
При этом мужским вниманием Лиходеевы совсем не брезговали. Поэтому, говоря о Лидиной мамаше, непременно добавляли эпитет "шалава", а бабку и вовсе считали ведьмой.
Вот такую невесту себе выбрал Алик. Браво! Мои аплодисменты.
Перед домом пышно цветёт сирень. Запах стоит одуряющий. Мы обходим заросли и садимся на одиноко стоящую лавку. Теперь от улицы нас отделяют кусты, а окна дома находятся выше наших голов. Такой вот укромный уголок.
С этой самой лавки Алик и возвращался под утро, с распухшими от поцелуев губами.
Из тёмной кроны пирамидального тополя вдруг выдаёт трель соловей. Он самозабвенно щёлкает в ночной тишине. С высокой груши через дорогу ему отвечает второй. Птахи пыжатся, стараясь перепеть друг друга.
На душе растекается невероятная благость. Сирень. Соловьи. Девушка красивая под боком. И пахнет вкусно.
— Лида, а что у тебя за духи?
— Красная Москва, — она придвигается теснее, — у мамы взяла, нравится?
Под влиянием момента кладу руку Лиде на талию, и она тут же прижимается ко мне.
— Ты обязательно всё сдашь на пятёрки, — шепчет мне она, — Не зря все учителя говорят, что ты самый способный в классе. Поедешь в Белоколодецк и поступишь в свой политех. Тебе комнату в общежитии дадут и стипендию повышенную, как отличнику.
— А ты? — понимаю, что мы подходим к самой сути.
— А я к тебе приеду, — тёмные глаза смотрят прямо в глубину мальчишеской души, а пухлые губы шепчут, обещая, — приеду, и распишемся с тобой сразу.
— А родителям что скажем? — офигеваю.
— Ну что ты, как маленький! — Лида отстраняется. — Они не узнают ничего. А когда узнают, уже поздно будет. Нам с тобой отдельную комнату дадут, а может, и молодожёнку, — мечтает она. — Ты на работу устроиться сможешь…
— Так погоди, — останавливаю, — со мной всё понятно. А ты?
— Алик, ну мы уже договорились обо всём! — одноклассница злится, но держит себя в руках, — или ты из за Копчёного обиделся?! Так ты подумай, не будет в Белоколодицке никакого Копчёного. Только ты и я!
И она для убедительности прижимается ко мне упругой девичьей грудью. Такой аргумент, надо думать, действовал всегда. Тело колотит. Алик бы в таком состоянии душу дьяволу отписал бы, не то что своё ещё неясное будущее.
Видать, такие разговоры о будущем ведутся не в первый раз, и Алик раньше не взбрыкивал и охотно впрягался в уготованное ему ярмо. Отсюда и интерес. Я для Лиды билет первым классом до областного центра. Моё желание разузнать подробности она воспринимает как попытки мухи вырваться из паутины.
Вся эта лавочка вместе с сиренью и соловьями кажется мне теперь ловушкой, в которую поколения Лиходеевых заманивали мужиков, чтобы охмурить их и использовать в своих личных целях.
Самой Лиде ВУЗ или техникум не светит. Про таких говорят "Девочка, ты отличница? — Нет, я удовлетворительница!". Учителя
