Чудища Эдема. Трилобиты, аномалокарисы, ракоскорпионы и другие монстры - Станислав Владимирович Дробышевский

Исчезновение шерсти создало две новые проблемы – солнечных ожогов и ношения детёнышей. Первая решилась просто: кожа стала чёрной. Меланин защитил делящиеся клетки от избытка ультрафиолета.

Вторая проблема была серьёзнее. У обезьян детишки цепляются за шерсть матери, но теперь это стало невозможным, а на оставшихся волосах на голове не удержишься (тем более тогда они, скорее всего, ещё не имели неограниченного роста). Показательно, что хватательный рефлекс у новорождённых детей никуда не делся, все мамы и папы регулярно испытывают его на своих косах и бородах. Австралопитекам оставалось таскать детей на руках, а это ещё один повод встать на две ноги.

Ношение детей на руках вызывает новую сложность: мамаша, чьи лапки заняты младенцем, не может эффективно собирать еду, спасаться и защищаться от хищников. А дело-то уже происходит не в лесу, а в парке, где до следующего дерева ещё надо доковылять на кривых недоделанных ножках. Значит, то и другое должен обеспечивать самец. Если он не будет носить еду самке в руках, не станет швырять – тоже руками – палки и камни в зубастых, все помрут, всех съедят, и его гены просто не перейдут в следующее поколение, так что в этом следующем поколении не останется лентяев. Чисто математически там будут сплошь самые заботливые и рукастые, а заодно и более двуногие. Так одновременно в тесной взаимосвязи эволюционировали ноги, руки и кожа. Естественный отбор, классика!

Понятно, что все эти процессы случились не вдруг, а растянулись как минимум на три миллиона лет. А когда австралопитеки, набегавшись за день, устраивались на ночь на сучьях, они засыпали под хрюканье своих ночных сменщиков, поставивших нас на две ноги.

Для крупных свинообразных древних саванн нерасторопный примат мог быть отличным дополнением к преимущественно растительному рациону

Саблезубые кошки

Конечно, в рассказе о чудищах невозможно обойти вниманием саблезубых кошек из семейства Felidae. С их обозначением всегда что-то не то: «саблезубые тигры» – распространённое словосочетание, но они не тигры, «саблезубы» – слишком кратко и абстрактно, «саблезубые кошки» – таксономически верно, но мягкое уютное слово «кошка» как-то не клеится к огромным суровым чудовищам.

А их в одной Африке с миоцена до плейстоцена было – не протолкнуться! В конце миоцена это Machairodus aphanistus и M. robinsoni, Amphimachairodus kabir и саблезубые «рыси» Tchadailurus adei, после – Metailurus obscurus и Dinofelis petteri, затем – Therailurus barlowi, Megantereon ekidoit, Homotherium hadarensis и H. africanum, под занавес – Dinofelis piveteaui и Megantereon whitei. В Евразии и двух Америках к ним добавлялись другие виды и роды, например, Promegantereon ogygia, Megantereon cultridens, Homotherium crenatidens, H. ultimum, Hemimachairodus zwierzyckii, Xenosmilus hodsonae, Smilodon fatalis, S. floridanus, S. populator и прочие и прочие…

Обычно в одном месте в одно время водилось сразу несколько родов, что однозначно говорит о неком разделении по образу жизни. Видимо, одни сидели в кустах, другие быстро бегали, кто-то был одиночным, кто-то охотился стаей. Для тяжёлых Machairodus предполагается, например, наваливание на загривок толстокожему и прокусывание затылка и шеи, отчего махайродусы частенько ломали свои клыки. Homotherium, судя по длинным конечностям и прочим особенностям, догоняли свою добычу и, весьма вероятно, делали это прайдом. К сожалению, гигантские хищники, согласно экологическим правилам о вершине пищевой цепочки, были крайне редкими и ещё реже встречаются в палеонтологической летописи, причём обычно в крайне фрагментарном виде, так что подробности их строения и жизни от нас ускользают.

Жить в окружении таких чудовищ было боязно. Но австралопитеки умудрились не только спуститься с деревьев одновременно с появлением саблезубых, но и просуществовать параллельно с ними несколько миллионов лет подряд. Удивительно, но и расцвет, и закат саблезубых совпадают с расцветом и закатом австралопитеков и переходом их немногочисленных потомков на следующий уровень. И, думается, это не случайность.

Секрет выживания предков, например, Australopithecus afarensis, видимо, прост: они просто были слишком мелкими и незначительными. Показательно, что размеры тела от ранних грацильных австралопитеков к поздним только уменьшались. Жившие 3,7 млн л. н. могли иметь рост 1,7 м, тогда как спустя полмиллиона лет – 3,2 млн л. н. – они уже были ростом метр с кепкой (буквально: 1,05 м для самого целого скелета), то есть длина тела уменьшилась более чем в полтора раза. Измельчание – неплохая стратегия для избегания внимания очень больших хищников, которые не станут размениваться на добычу, которая не восполнит энергию, потраченную на охоту. Если у двухсоткилограммового махайродуса будет выбор: схватить буйвола или австралопитека, который весит тридцать килограмм, но при этом в любой момент может залезть на дерево, кидается палками и камнями, может попасть в глаз, орёт и портит нервы, да к тому же делает всё это не один, а большою шумною толпою, – выбор очевиден: буйвола задавить проще и выгоднее. Австралопитек – на один зуб, а буйвол – не на один день!

В мире огромных чудовищ выгодно быть гномом.

Вероятно, существование саблезубых только упрощало жизнь австралопитекам, так как избавляло от среднеразмерных, а потому намного более опасных хищников типа леопардов. В любой экосистеме самый большой монстр обычно более-менее методично изводит всех более слабых потенциальных конкурентов. У интеллектуальных хищных это часто приобретает вполне целенаправленный и даже осознанный характер. Тигры уничтожают волков, волки душат койотов, гиены ненавидят гиеновидных собак, собаки гоняют кошек. В экосистеме с махайродусами не место всяким там львам и леопардам. Конечно, останутся какие-нибудь мангусты, но они-то уже слишком мелкие, а потому не опасны австралопитекам.

Чем чудовищнее монстры, тем спокойнее жизнь.

Кошки

Куда опаснее мелкие родственники саблезубов. Все знают, что страшнее кошки зверя нет. При появлении семейства Felidae в олигоцене эта фраза не воспринималась как шуточная. Первой достоверной кошкой был Proailurus. Первая версия, надо сказать, минимально отличалась от современных потомков. Проайлурус весил примерно 9 кг и имел 48 см 3 мозга – почти идеальные размеры для современных диких кошек. Форма черепа, пропорции тела – с олигоценовых времён почти ничто не поменялось. Это можно расценивать как примитивность кошек, но можно и как их идеальность – им не надо меняться, они совершенны. В принципе это и так знает любой кошатник, но приятно, когда наука даёт своё обоснованное подтверждение.

Несколько видов проайлурусов появились сначала в Европе, а затем стремительно разбежались дальше, дав в начале миоцена бурное разнообразие: Pseudaelurus злыдничали по всей Евразии; Styriofelis и Miopanthera переселились