Преступное бездействие - Александр Бойко

Философский, терминологический и прочий арбитраж. Профессор Н. Г. Иванов в своей блестящей статье, отметив провиденциальность идеи субъективного вменения для национального законодательства, с горечью признал, что этот руководящий принцип не получил должного научного обоснования и реализации в нормах УК, что было бы абсолютно необходимым для «нынешнего развития российской уголовно-правовой мысли с ее претензиями на создание максимально непротиворечивого, соответствующего мировым кондициям уголовного законодательства»[115]. Что же тогда говорить о разработке и понимании объективного вменения, заклейменного, отверженного и выброшенного криминалистами на периферию? К нему возвращаются лишь затем, чтобы восславить субъективное начало, оно (объективное вменение) vulgo – ветошь прошлого (М. Е. Салтыков-Щедрин). Но даже и в этом ограниченном потребительском качестве объективное вменение должно быть объявлено всенепременной ценностью уголовного права. Я. Беме, сапожник и первый немецкий философ, возродивший для затхлой средневековой Европы античную идею необходимого единства противоречий, составляющую квинтэссенцию диалектики, утверждал: «Повсюду одно противоречит другому, не для вражды, но для того, чтобы самому за счет этого быть и открываться»[116].

Но заглянем в словари, хотя бы для того, чтобы проверить и обеспечить коммуникативность своих мыслей и речи. Не в юридические словари, конечно, – там, как водится, толкование нужных нам правовых терминов не всегда присутствует. Языковеды же подсказывают юристам, что вменить означает «обвинить в чем-либо» или «обязать что-либо сделать»[117]. Востребуем первый вариант толкования и условимся, что вменение вообще есть ответственность или преследование, но не в наружном (технологическом, процессуальном) или наблюдаемом варианте, что просто, а в более сокровенном звучании – объяснительном или оправдательном (со стороны власти) в плане упрека[118].

Криминальный упрек (вменение, ответственность) должен опираться на мировоззренческую и нравственную культуру общества. Иначе нельзя: в противном случае приказчик (государство) и хозяин (общество) могут разойтись по разные стороны баррикад. Современная мысль оправдывает преследование виновного поступка следующим образом: одновременно нужны и не принимаются поодиночке злое дело и злой дух. Союз мысли и поступка давно канонизирован в легальном уголовном праве, закреплен в формуле об основании уголовной ответственности (ст. 8), в объективных и субъективных признаках состава.

Мы подошли к предельной для прагматичного или приземленного юриста черте (категории объективного и субъективного), а потому заглянем в философские святцы. Любомудры же свидетельствуют: а) что «диалектический материализм исходит из признания существования объекта независимо от субъекта, но в то же время рассматривает их в единстве. Объект не является абстрактной противоположностью субъекту, так как последний “очеловечивает” объект, а основу их взаимодействия составляет общественно-историческая практика человечества»; б) что «субъективное… понимается не как внутреннее (психологическое) состояние субъекта, противоположное объекту, а как производное от деятельности субъекта, воспроизводящего в формах этой деятельности содержание объекта»; в) что «объективные факторы всегда выступают как определяющие, но их действие проявляется только через действие субъективных факторов»[119].

Итак, тайна слишком высока, чтобы к ней вела одна дорога (Симмах). Субъективное и объективное вменение есть выгодный брак, обязательные и взаимосвязанные компоненты, лишь в своем сочетании объясняющие преступную выходку, достойно обосновывающие ее преследование и способствующие положительным пенитенциарным результатам. Забвение или отвержение объективных данных, всего тварного и природного, даже под флагом борьбы за девственный «надмирный принцип личности» (Филон) опасно для гражданского мира, для чинения людьми взаимных претензий, для автономного духовного развития каждого человека, в конце концов.

Ведь если доводить до логического конца вдохновенные призывы абсолютизации субъективного вменения, работу сознания и воли нельзя адресовать и проверять через объективные обстоятельства; значит, пора выставлять сознание противоправности обязательным (а то и единственным) компонентом вины и условием уголовного преследования; затем придет черед получать предварительное согласие каждого преступника на каждый нарушенный им (в будущем) запрет. Не знал либо не санкционировал запрет – свободен от уголовной ответственности. И все. Вопрос лишь в том, удовлетворятся ли подобными сверхсубъективно-гуманистическими правилами потенциальные и фактовые потерпевшие. Их возмущение, то есть onus essendi[120], споро вернет человеколюбцев на грешную землю.

Опустимся посему и мы с философских небес в юридические Палестины. Здесь, под боком, довольно доказательств приемлемости, важности и незаменимости объективного вменения. В. Г. Беляев очень удачно называет объективную сторону «источником, “главным поставщиком” конкретных фактов, физических характеристик деяния, т. е. изначально наиболее надежных доказательств, менее других могущих быть сфальсифицированными»[121]. Добавим, что именно поэтому львиная доля текста в диспозициях статей Особенной части адресуется объективной стороне. Именно на поиске, процессуальном закреплении и юридическом оценивании объективных данных должен сконцентрироваться юрист-практик и начинать свой профессиональный труд с них. Тут – самая надежная почва для обвинений, проверки алиби, защиты, попреков, сравнений: «Единственным мерилом справедливости является масштаб совершенного, ибо только он может составить представление о равном наказании за равное деяние для всех граждан государства»[122]. Основой ответственности и ее поводом должно служить деяние субъекта, и только оно[123]; «лишь поступки поддаются ступенчатой оценке»[124], а не их авторы.

Примерно об этом же многократно писал известнейший дореволюционный криминалист России: «Когда за одно преступление полагается в законе несколько одно другое заменяющих родов наказания, надлежит, при избрании за норму того или другого рода наказания (в современном понимании почти то же самое, что квалификация. – А. Б.), руководствоваться соображениями, относящимися к определению значения и объема нарушенного права, а не к личным свойствам виновного, проявившимся в данном преступном деянии»[125]. А десятилетием раньше он же прогнозировал и подвижки в соотношении объективного и субъективного вменения: «Можно с вероятностью предсказать, что в будущих законодательствах и в судебно-карательной практике одним из существенных факторов, определяющих род и даже меру наказания, будет степень закоренелости и испорченности виновного»[126].

Повышенное значение объективных данных сказывается даже в таком неожиданном деле, как законодательная техника, отражается на осуществимости традиционных правотворческих приемов. Л. Л. Кругликов и В. Н. Савинов, к примеру, в свое время и на старом нормативном материале подметили, что решение законодателя начать описание преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 771 УК РСФСР, с признаков субъекта, лишило парламент возможности сконструировать отсылочную диспозицию для квалифицированного состава[127].

А вот примеры из практики. Кассационная коллегия Верховного Суда РФ отменила приговор, вынесенный в отношении Щербакова по ст. 135 УК РФ, из-за отсутствия состава преступления. Причина: «Диспозиция ст. 135 УК РФ связывает наличие состава с определенными действиями сексуального характера, к совершению которых виновное лицо понуждает потерпевших»[128]. В обзоре судебной практики ВС РФ по рассмотренным в 1997 г. в порядке надзора уголовным делам сравниваются две роли соучастников и утверждается, что в отличие от исполнителей пособники «являются менее опасными, так как пособник не выполняет объективную сторону преступления»[129]. Но проблему нельзя понимать упрощенно, в смысле отрицания полезности субъективного вменения. К примеру, в одном из определений, вынесенных в Верховном Суде РФ, оценивалась ситуация, когда пистолет одного из участников банды дал осечку во время коллективной стрельбы по автомашине с потерпевшими. Кассационная инстанция определила: «Данное обстоятельство при участии виновного в выполнении объективной стороны преступления по лишению потерпевших жизни не влияет на правовую оценку действий соучастников в форме соисполнительства»[130]. Смысл понятен: сговор не спрячешь, и он опасен даже при частной неудаче.