Алёша Карпов - Николай Павлов

Берега озера со всех сторон обступил лес: высокие сосны с прямыми, как струны, стволами, с большими шапками тонких игл, стоят, причудливо отраженные в воде, тихо шепчась меж собой. Конусообразные красавицы-ели крепко вцепившись в каменистую землю, заглядывают в глубину. Более низкие берега непроходимо заросли белыми, как снег, березами, хрупкой ольхой и мягкой липой. Густая зелень рябины, калины, черемухи и чернотала, сплошь переплетенная гирляндами дикого хмеля плотно охватывает камышовые заводи.

Особенно хороши Увильды перед восходом солнца, когда поднимается туман и все вокруг принимает фантастические размеры. Лодка рыбака превращается в корабль, а небольшой островок в гигантскую гору.

Но страшны Увильды во время бури, когда по двадцатикилометровому плесу несутся белые буруны и шум деревьев сливается с ревом бушующего озера. Немало страха испытали в такую погоду смелые рыбаки. Многие из них там сложили свои головы.

Справа, к юго-западу, волнистой рябью темнеют Аргази — озеро богатых рыбацких уловов, питающее своими водами степной Миасс. Меж высокими горами большими светлыми пятнами вкраплены в зеленую масс леса озера: Светлое, Белое и Темное, два Агордяша, Юшты. Отсюда же, с Собачьей горы, в хороший ясный день видны большие и малые Ирдиги — богатейшие обиталища сладких карасей. Тысячи уток, гагар, гусей и горды красавцев лебедей заселяют озера. Это пернатое царство совершает ежедневные утренние и вечерние перелеты. От свиста крыльев, от веселого покрякивания воздухе стоит бодрящий радостный шум.

Как-то под вечер, когда воздух был на редкость прозрачен, дедушка отдыхал дольше обыкновенного. Он сидел на только что срубленной сосне и смотрел вдаль. Затем старик подозвал к себе Алешу, обнял его и показал рукой вперед.

— Смотри, Алеша, — грустно сказал дедушка, — какая благодать. Жить бы, жить да радоваться. А что на самом деле получается? Не живем ведь мы, а мучаемся. Кругом лес да лес, а лесорубы ютятся в балаганчиках. В озерах полно рыбы, а рабочий люд голодает. Здесь, в земле, несметное количество золота, серебра, меди и другого богатства, а мы — нищие, в опорках ходим, голодные, холодные. Чаю купить не на что, хотя и работаем день и ночь…

Облокотясь на топорище, он пристально уставился вдаль. Алеша, не отрываясь, смотрел на дедушку, на его усталое лицо, потом перевел взгляд на мать. Она сидела поодаль и сосредоточенно глядела в землю. Казалось, она не слушает дедушкиных слов и поглощена чем-то другим. Однако это было не так. Когда дедушка замолк, она порывисто встала, подошла ближе и спросила:

— А почему это так? Почему? — И тут же сама ответила: — Хозяева наши так хорошо о нас заботятся, ждут, как видно, не дождутся, когда мы все с голоду подохнем. Будь они прокляты, паразиты. Да и правители наши с ними заодно. И царь тоже… — Она хотела сказать еще что-то, но от нахлынувшего волнения, казалось, не могла выговорить каких-то решительных слов.

— Ну это ты, Маша, чересчур, — осторожно возразил дедушка. — Правители и царь тут ни при чем. Нас много. Всех не обогреешь. Да еще чужаки кругом их опутали, а там и своих подлецов куча, вот и крутят. За каждую копеечку готовы из народа душу вытянуть. — Дедушка тяжело, по-стариковски, поник головой и глубоко вздохнул. — Мы уже свою жизнь прожили. Каторга была окаянная, а не жизнь, весь век промучились, света белого не видели. Так, видно, и умрем. Может вам, молодым, удастся жизнь легче устроить. Хорошо бы… Да не знаю, как то получится. — Дедушка неопределенно махнул рукой, взял в руки топор и пошел подрубать очередное дерево.

Делянки Зуевых и Федора Пыхтина были рядом. Тридцатиметровой высоты сосны плотно стояли по косогору. Гладкие, прямые, как стрелы, они росли здесь почти столетие. Лес был источником существования многих тысяч людей. Однако сейчас он варварски вырубался на дрова. Одно за другим ежегодно погибали тысячи прекрасных строевых деревьев. Вот лесоруб, выполняя чью-то волю, подходит к стройной красивой сосне толщиной в человеческий обхват, привычным взглядом определяет, куда ее положить, и делает зарубку. Дерево кровоточит душистой смолой. С другой стороны подходят два пильщика и начинают его подпиливать. Медленно, но все ближе и ближе придвигается к зарубке пила. Вдруг дерево слегка вздрагивает, качает зеленой шапкой и как бы от испуга замирает. Медленно, а потом все быстрее и быстрее валится на землю. Никто не задумывается, сколько же понадобится лет, чтобы на этом месте снова выросла такая же сосна. И почему, для какой цели срублено такое прекрасное дерево — никто из лесорубов тоже не знает.

Они кладут сосны одну на другую крест-накрест. Так лучше и легче их распиливать, не зажимает пилу. Сосны, как правило, ложатся туда, куда хочет положить их лесоруб. Но иногда дерево вдруг ляжет не там, где нужно. Так случилось и сегодня. Перед обеденным перерывом Федор подрубил на своей делянке большую сосну. Сделав зарубку и оставив сестер подпиливать, он подошел к Спиридону.

— Давай, сосед, закурим, — предложил Федор. Усевшись на колодник, друзья вынули кисеты. Недалеко в стороне Федя с матерью обрубали у сваленных деревьев сучья. Пыхтины продолжали пилить. Зубья пилы подошли уже к самой зарубке, а дерево все еще не падало. Вынув пилу, сестры решили подтолкнуть его, но в это время сосна качнулась, треснула и повалилась в другую сторону, — повалилась на сваленные деревья, туда, где были Федя с матерью. Пыхтины дико закричали. Заметив опасность, Федя бросился в сторону. Он успел выбраться на полянку, но до безопасного места не добежал. Упавшее дерево накрыло его концами сучьев.

Услышав крики, Карповы кинулись на зуевскую делянку. Первым прибежал Алеша. Федор со Спиридоном с искаженными лицами и трясущимися руками пытались вытащить из-под дерева Марфу, но это им не удавалось. Ее пригвоздило к земле толстым сучком, который прошел сквозь тело. Она была мертва. Сестры Пыхтины растерянно суетились около Феди. Алеша схватил друга за руки и начал вытаскивать из-под сучьев. Худой, истощенный Федя легко поддавался усилиям друга. Лицо, руки и ноги у него были синие, но кровь от небольших царапин виднелась только на шее. Подбежавший дедушка вылил на Федю ведро воды. Мальчик пришел в себя, вскочил на ноги, но тут же с жалобным стоном снова рухнул на землю. Его перенесли к балагану и положили у костра. Туда же перенесли и Марфу. Со всех концов сходились лесорубы, угрюмо глядя на покрытый пологом труп. Женщины плакали.

В это время из-за деревьев показалась двуколка. Из нее грузно вылез лесничий Плаксин. Бросив вожжи, он подошел к толпе лесорубов.

— Что за сходка, почему не работаете? — грубо спросил лесничий.

Ему показали на труп Марфы.

— Что заболела, умерла?

— Нет, убило, — угрюмо ответили из толпы.

— Убило! Чем же это, как?

— Да вот так, деревом прихватило. Не успела убежать, оно и прихлопнуло.

— Ну, ясное дело. Сама виновата. Пенять тут не на кого.

Лесорубы стояли молча, хмурые и мрачные.

Вперед подался Спиридон. Согнувшись, всхлипывая, он растерянно смотрел на людей. Плечи его дрожали. Он так изменился за эти минуты, что его трудно было узнать.

— Как же это так, братцы, — плача, говорил он, — что же теперь делать? Дома двое маленьких. Помогите моему горю, посоветуйте… Куда я теперь?..

К Спиридону подошла Марья. От сильного волнения она долго не могла вымолвить слова. По щекам ее бежали слезы. Она молча взяла Спиридона за руку и подвела к Феде. Вначале Спиридон не понимал, в чем дело, только смотрел на сына, затем, как бы очнувшись, стремительно рванулся вперед, подхватил Федю на руки, прижался к нему и глухо зарыдал.

Плаксин подозвал к себе дедушку Ивана.

— Слышь, мил человек, — произнес он безучастно, — скажи всем и этому, — он указал на Спиридона, — пусть идут к тому балагану. У меня с вами разговор будет.

Когда лесорубы подошли к указанному месту, лесничий без всяких объяснений объявил им о снижении расценок на двадцать процентов. От неожиданности многие ахнули.

— С ума сошли! Мы и так голодаем! — послышались возмущенные возгласы.

— Последние гроши отбираете!..

— Креста на вас нет!

— Да вы очумели, что ли?

— Бога побойтесь! Это грабеж! — возмущались лесорубы.

Лесничий нетерпеливо махнул рукой.

— Тише! Ишь, разгалделись. Не шумите, все равно не поможет. Новый управляющий приехал. Англичанин. Новые порядки привез, ихние, английские, никуда от них не денетесь. Надо подчиняться.

— Да как же жить-то будем, Василий Ефимыч? — взмолился дедушка Иван. — Неужели на земле правды нет? Мы тогда и рубить не будем… Бросим…

— Это дело ваше, можете бросать, — отрезал лесничий. — Никто плакать не станет. Завтра со всех деревень башкиры начнут съезжаться, они согласны.

— Значит, нам так и так крышка? Да мы царю жаловаться будем, — горячился дедушка.