Партия свободных ребят - Николай Богданов

И дала понюхать мешочек Кочеткову, потом Данилке.

Данилка был в полной уверенности, что бабушкин обед учительнице понравится. И после уроков шел впереди нее по селу гоголем, одетый в новую рубашку, в новые штаны, отглаженные бабушкой. И вихры его лоснились от деревянного масла не хуже, чем у Мотьки Алдохин а.

Правда, он вел учительницу пешком, ну да ведь тут недалеко и, главное, не пыльно. По зеленым тропинкам шел.

И учительница действительно удивилась, когда в тесной баньке, приспособленной под жилье, отведала она куриного бульона с кореньями, съела куриные котлеты, обжаренные в яйце, с грибным гарниром, а на третье — кисель ягодный. И наконец, совершенно была поражена чашечкой пахучего кофе.

— Да откуда это у вас, бабушка?

— А это все крохи-крошечки от моей бесполезно прожитой жизни, вздохнула бабушка Агаша. И, подперев щеку рукой, залюбовалась учительницей.

— В молодости-то я вроде вас бойкая да пригожая была, смелая да умненькая. И за это взяли меня в господский дом горничной. Получили за меня родители несколько рублей денег и справили свадьбу старшей сестренке моей, его родной бабушке, — указала она на Данилку, — а я ему двоюродная. И прожила я весь век у чужих людей в услужении. Только и делала, что за бездельницами ходила, бездельникам угождала, на бездельников работала. Сначала у господ Крутолобовых, а потом у попа Акакия. А как извела на них все силы, непригодной стала, так и выгнали меня, как старую собаку. Вот и сказка моя вся! А ведь могла я, девонька, вроде тебя ученой быть, малых детей уму-разуму учить. Грамота мне давалась легко. Я и теперь что письма писать, что книжки читать очень горазда. Даже в очках.

Улыбнулась учительница, а самой стало грустно. Жалко прожитую в услужении богатым Агафьину жизнь.

— Теперь вот хоть перед смертью хочу полезное дело сделать, креплюсь, не помираю, чтобы Данилушку в люди вывести. Помогу ему на ноги стать, избу поставить, коня завести, невесту в дом привести, ну тогда и умру!

Денек осенний выдался теплый, вышли хозяева и гости на вольный воздух, сели на крыльцо баньки, кофе пьют и рассуждают.

— Поможем вашей мечте, бабушка, — говорит Иван Кочетков, — возьмем вашего внука в артель, посадим его не на простого коня, а на стального. И все он себе добудет: и хату, и жинку, и лучшую долю!

— Для себя? Ведь этого мало, — говорит учительница. — Бабушка ведь жалеет свою бесполезно прожитую жизнь! А что это значит? Это значит, что ничего хорошего не сделала она для добрых людей, для человечества!

— Понятно, Данил должен жить не только для себя, на то ваше воспитание, — говорит Кочетков. — Действуйте, воспитывайте.

— Одна я не воспитаю — школы для этого мало! Такие, как вы, помогать должны. Своим примером!

— А как это? — спрашивает Кочетков.

— Так, чтобы помочь ребятам правильно выбрать мечту. Правильно понять, как они должны изменить жизнь людей к лучшему. Мало своей хаты, мало своего коня, мало этого, мало!

Сидит Данилка, слушает и не понимает, как это хаты мало, коня мало, когда он в бане живет и вся живность у него — теленок… Эх, ему бы коня да ему бы дом свой!

А после обеда пошли все вместе прогуляться к мельницам.

Весело, шумно машет мельница крыльями, мелет хлебушек нового урожая. Весело глядеть на них Данилке.

А Иван Кочетков и Анна Ивановна ведут разговор.

Речь уже о самом Кочеткове. Об его мечте.

— Ну, хорошо, бедняков вы на ноги поставите, а дальше что? Совместно обработаете землю, разделите по справедливости урожай, каждый заберет его себе, утащит как суслик в свою норку… А дальше что, мечта, мечта какая?

— Укротим кулаков! Ограничим эксплуататоров, — говорит Иван Кочетков. Заживет беднота хорошо!

— Что значит хорошо? Своим домиком, своей коровкой, своей лошадкой, но ведь это же мелко? Это нищенская мечта!

— А что же, по-вашему, всех мужиков в пролетарии переделать? обижается Иван Кочетков.

— Зачем, давайте помечтаем, как сделать их господами.

— Господами-помещиками, ха-ха-ха! — смеется-заливается Иван.

И Данилка смеется, хотя не понимает над чем — разве господами быть плохо? Бабушка рассказывала, что господа жили ничего, подходяще.

— Ну конечно же, — вместе посмеявшись, говорит учительница, — беднякам надо стать настоящими господами над этими лугами, полями, лесами. И жить не в убогих хатках, а вот в этом дворце на холме, над рекой… Господа понимали толк в красоте, знали, где построить поместье.

Иван Кочетков, прищурившись, смотрит на барские развалины — здесь, недалеко от мельниц, когда-то стоял помещичий дом.

— Значит, зря его мужики сожгли?

— Конечно, напрасно. Надо было сохранить, улучшить, украсить, побросать свои убогие хатки да и поселиться всем селом в этом дворце! Коммуной!

— А ведь разместились бы, — улыбается Иван. — В доме-то было сорок комнат да две залы. Да во флигелях комнат двадцать… А что, вот бы отремонтировать! Но где ж такие средства?.. Ведь это уму непостижимо, сколько должно все стоить… Стекло. Железо. Цемент… Нет, Анна Ивановна, не жизненная эта мечта!

— А как бы хорошо — и детвора вся вместе… Тут бы и настоящее коллективное воспитание… И мне бы комнатка, вон там, в мезонине! Обожаю мезонины, знаете…

— А что ж, — говорит Иван, — если сильно захотеть… все возможно!

И долго они смотрят на барские развалины. На зияющие провалами окон каменные стены. На круглые колонны, тронутые дымом пожара. На статуи с отколотыми головами. На чаши бывших фонтанов, покрытые бурьяном.

— Жили-пожили тут господа действительно как в раю.

Все имели, чего только душа желала. Получали по потребностям, веселились по способностям, вот это счастье!

— Только это было счастье бездельников. И вот чем это кончилось! указала учительница на развалины. — А вот если бы такие же условия создать трудовым людям, не было бы этому счастью конца!

— И вам мезонин? — улыбается Иван.

— Согласна! — смеется Анна Ивановна.

На обратном пути идут мимо кладбища. Красиво оно возвышается над обрывом реки, окаймленное вековыми ивами и кудрявыми липами. Среди могил рябины растут.

Тихо тут, редко кто бывает.

Грустно разглядывает Анна Ивановна кресты над покойниками и говорит:

— Жалко мне всех, кто не дожил до свободы.

— И мне тоже, — говорит Иван, — только не всех. Вот посмотрите на эту могилу, того, кто здесь зарыт, мне не жалко.

Анна Ивановна посмотрела. И прочла надпись, высеченную на тяжелой каменной плите:

Здесь спит известный егерь,

Кулюшкин Родион.

Не потревожьте, люди,

Его блаженный сон!

— Интересная надпись, — сказала она, — видимо, его любили какие-то поэтические души? Почему же вам его не жалко? Чем вам насолил этот Кулюшкин?

— Да уж насолил. И не мне одному. Бывало, пойдем мы, ребятишки, в лес по грибы, девчонки по ягоды, так он застанет да кнутом так нахлещет, все рубашки иссечет.

Зверь был. Барский прихвостень. Ненавидел его народ.

Не помри он в самом начале революции, пришибли бы его осиновым колом…

— Отчего же он умер?

— Не знаю, меня здесь не было. Я за царя-батюшку воевал, а после революции за свободу. Без меня это дело было. Говорят, помер Родион от какой-то заразной болезни. Хоронили его помещики в закрытом гробу, чуть ли не ночью. И после этого сами исчезли, бежали от революционной бури в какие-то тихие заводи. Может быть, за границу…

— О, как таинственно! Может быть, в этой могиле скрыта какая-то тайна?

— А все может быть, — пожал плечами Иван. — В народе болтали, будто выходил из гроба Родион, бродил вокруг, как медведь-шатун. И сейчас еще иные матери детей стращают: тише, не плачь, а то Кулюшкин придет!

— Да, бывает и так, — сказала Анна Ивановна. — Хорошего человека народная память веками чтит, но и злого не забывает.

Так за разговорами прошли они сельское кладбище и вышли из-под темных деревьев на солнечные поляны. И загляделись на далекие просторы.

— Ах, как прекрасна жизнь! — воскликнула Анна Ивановна. — И так коротка. И как хочется прожить ее так, чтобы оставить по себе добрую память!

— Очень хочется, — отозвался Иван. — Да вот боишься, успеешь ли? Мне иной раз кажется, будто и дни слишком короткие и ночи слишком длинны.

Анна Ивановна засмеялась:

— И мне так кажется. И это очень хорошо!

Когда кулаку смешно

— Ну и выдумщица эта учительница! Ну и чудачка, ха-ха-ха, — веселился Никифор Салин. — Из-за одного батрачонка всю школу мне в полон отдала! Вон, посмотрите, как у меня пионеры корм коням несут, как у меня пионеры телят пасут!

Поглядели соседи — и верно. Сережка сено коням задает. Поить ведет. На другой день Степка телят выпасает.

А на третий — Иван свиньям картошки вареной из кухни несет.