Второе дыхание любви - Элли Даркинс

– Ты собираешься стоять в очереди? – удивленно рассмеялась она. – Разве такие, как ты, не договариваются о покупке всех мест, чтобы тебе и твоей компании никто не мешал?

Финн остановился и посмотрел на нее, нахмурившись.

– Такие, как я? Да я фактически вырос на вашей с Джейком кухне. Чем я отличаюсь от вас?

– Я не знаю. Возможно, все дело в том, что, когда мы повзрослели, ты стал гением и миллиардером.

– Видишь ли, я всегда был гением.

Глядя на самодовольное выражение его лица, Маделейн рассмеялась. Толкнув его плечом в плечо, она ответила:

– Нет, раньше ты не был гением. От тебя были одни проблемы. У тебя даже тосты все время сгорали.

– А я‑то думал, что ты меня не замечала, – очаровательно улыбнулся Финн, и Маделейн почувствовала, как ее губы самопроизвольно растягиваются в ответной улыбке. Ей захотелось ближе придвинуться к Финну, но она быстро взяла либидо под контроль и запретила себе это делать.

– Запах дыма трудно не заметить.

– Мне нужно было как‑то привлечь твое внимание.

Когда она встретилась с ним взглядом, воздух между ними наэлектризовался, и она почувствовала ту связь, о которой говорил Финн. По ее телу пробежала дрожь, и она не поняла, от страха или от удовольствия.

– Не дразни меня, – серьезно ответила она, понимая, что им обоим следует быть осторожными. – Тогда ты не относился ко мне так, как сейчас. Тогда тебе было все равно, замечала я тебя или нет.

– Ты так уверена в себе, что тебе невыносимо думать, что мои воспоминания могут отличаться от твоих.

– Джейк прибил бы тебя, если бы узнал о твоем интересе ко мне. По крайней мере, попытался бы.

Не отводя глаз, Финн медленно кивнул:

– В таком случае хорошо, что Джейк не умел читать мои мысли.

– Значит, ему ты не разбалтываешь свои секреты? Только мне?

Наконец улыбка исчезла с его лица.

– Я не разбалтываю тебе свои секреты.

Маделейн почувствовала, что его защитные барьеры возвращаются на место.

– Ты не можешь перестать говорить о том, что происходит между нами.

– Потому что это меня отвлекает, – отрезал он. – Мысли об этом занимают столько места в моей голове, что у меня не получается говорить о чем‑то другом.

– Почему бы тебе просто не забыть об этом?

Финн уперся руками в бока и нахмурился.

– Потому что я не забываю важные вещи. Я все время говорю, что между нами есть особая связь, потому что я ее чувствую. Она есть, Маделейн, и я хочу говорить о ней, потому что не хочу давать ей влиять на мою жизнь. Мне сейчас не нужны отношения. Я должен думать о детях. Я все еще пытаюсь свыкнуться с тем, что мой брак рухнул и едва не утянул следом с собой мой бизнес. И все потому, что… Послушай, я не создан для серьезных отношений. Будь на твоем месте любая другая женщина, я закрутил бы с ней короткий ни к чему не обязывающий роман. Мимолетной интрижки с тобой я не хочу. С тобой я не хочу никаких отношений, кроме дружеских, потому что Джейк мне почти как брат. Я не хочу лишиться этой дружбы.

Стоя в очереди за билетами на аттракцион, Маделейн не ожидала от него такого длинного монолога, но суть сказанного была ей ясна.

– Звучит так, будто ты боишься, что я попытаюсь тебя соблазнить. Можешь быть спокоен, я тоже не хочу отношений с тобой. Ни серьезных, ни каких‑либо других. Мне вообще сейчас не нужны отношения с мужчиной. А теперь давай, пожалуйста, прекратим этот разговор.

Финн пристально на нее смотрел в течение нескольких секунд, показавшихся ей вечностью. Когда напряжение между ними стало невыносимым, он весело улыбнулся и сменил тему.

– Когда ты признаешься, что хочешь поиграть в туристку и покататься на колесе обозрения?

Желая поскорее положить конец этому разговору, она натянуто улыбнулась:

– Хорошо, я признаюсь.

Кабина аттракциона двигалась медленно и бесшумно. В ней было двадцать пять человек, не считая двух малышей в коляске. Большую часть пути наверх Маделейн видела только спину верзилы, который встал прямо перед ней. Она попыталась отвернуться, но ей стало не по себе при виде механизма, вращающего колесо диаметром около ста пятидесяти футов. В этот момент она подумала, что ей было хорошо внизу.

Но когда их кабина оказалась на самом верху и мужчина, загораживающий Маделейн обзор, отошел в сторону, она забыла о страхе и сомнениях. Она увидела внизу панораму Лондона с лентой реки, извивающейся между достопримечательностями, к которым она так привыкла, что перестала обращать на них внимание. Находясь здесь, наверху, она не могла поверить, что каждый день ходит по этому городу и не видит, как он прекрасен.

Увидев слева здание парламента, место, где были приняты ключевые исторические решения, она прикусила губу и прижала ладонь к стеклу. Во время своей учебы в университете она мечтала работать в этом готическом здании. Брать интервью у людей, которые принимали важные законы, заставлять их отчитываться за каждое потраченное пенни из государственного бюджета. Вместо этого она сейчас смотрит на здание парламента как турист, для которого Биг‑Бен всего лишь одна из достопримечательностей со страниц путеводителя по Лондону.

Рука Финна легла ей на плечо, и она вздрогнула от неожиданности. Она была так погружена в мысли о своих несбыточных надеждах, что забыла о его присутствии и своих обязанностях.

– Дети в порядке? – спросила она, пытаясь заглянуть в коляску.

– Они спят. Наверное, их успокоило движение колеса. Что с тобой происходит? Ты витаешь в облаках.

– Я в порядке. Правда.

Финн нахмурился:

– Ты пять минут не сводила глаз с Биг‑Бена.

«Ну почему он так проницателен, черт побери?!»

– Джейк говорил, что ты изучала политологию.

Маделейн издала раздраженный вздох, надеясь, что он положит конец дальнейшим расспросам. Но Финн любил поговорить, и его было не так легко остановить. Почему она раньше этого не замечала? Потому что у нее не было такой возможности. Она всегда избегала разговоров с Финном.

– Знаешь, чем больше ты уклоняешься от ответов на мои вопросы, тем сильнее становится мое любопытство.

Маделейн посмотрела на него.

– Я не стану тебе докучать, – сказал он. – Но если ты захочешь со мной поговорить, знай, что я рядом и готов внимательно тебя выслушать.

Она кивнула:

– Я знаю.

Но она не смогла себя заставить говорить о своей учебе в университете и карьерных планах, которым не суждено было осуществиться. Это слишком болезненно. Поэтому