Я сделаю это для тебя - Тьерри Коэн

Поскольку расположение комнат в доме выяснить не удастся, придется положиться на инстинкт и удачу и молиться, чтобы мое безумие ее не спугнуло.

Жан

Пережив инсценировку собственной казни, Жан погрузился в состояние полной умственной прострации.

Много лет он жил с верой в спасительную силу смерти. Ужас изменил его отношение к жизни, и он без конца прокручивал в голове момент, когда почувствовал у горла холодную сталь и силы оставили его телесную оболочку, обратившись в сильнейший страх. В те несколько секунд он жил. Он взмок от пота, обмочился, не мог сдержать дрожь, но снова стал человеком. Означало ли это, что он не хотел умирать или просто не умел умереть? Хотел ли он жить? Ради кого, ради чего? Чтобы длить забвение? Вернуться на улицу и снова начать пить?

Когда Хаким принес ему завтрак, Жан приподнялся на локте, несколько минут смотрел на своего тюремщика и окликнул его, когда тот был уже на пороге:

— Что вы сделаете с пленкой?

Этот вопрос продолжал мучить его. Он представлял себе телевизионный показ, реакцию близких. Те адские мгновения пробили брешь в защитном панцире, которым он накрыл свое прошлое. Образы, страдания и сомнения, которые он пытался заглушить оправданиями и спиртным, грозились вырваться из-под спуда, и ему придется приложить нечеловеческие усилия, чтобы сдержать топкие воды своей истории. Ему пора умереть. На сей раз — по-настоящему.

— Почему ты спрашиваешь? Тебе стыдно? — сухо осведомился тюремщик. — Боишься, что увидят твои? Не знаешь, что они почувствуют, когда увидят тебя таким?

— Да что вам от меня нужно, в конце-то концов? — вспылил заложник. — Хотите отомстить? Принести в жертву религиозным фантазиям? Получить выкуп?

— Узнаешь, и очень скоро, — пообещал Хаким.

— Ублюдки! Тупицы! — выругался Жан.

— Гнев, стыд, забота о других… Видишь, как все просто… — усмехнулся Хаким. — Достаточно было запереть тебя и напугать, и ты снова стал человеком. А ведь всего несколько дней назад тебе было все равно, жить или умирать!

— Мой страх веселит вас. Наверное, вы здорово потешались, глядя, как я трясусь и писаю в штаны. Что вам нравится больше — унижать людей или рубить им головы? Да, я трепетал в преддверии смерти. Господь свидетель — я ждал и даже призывал ее. Изо всех сил! Я верил, что избавился и от страха, и от желания жить. Но все-таки испугался, ужасно испугался…

— А теперь? Ужасно хочешь жить? — спросил Хаким.

Эрик Сюма раздраженно швырнул ручку на стол, прервав спор коллег.

— И это все, что вам удалось нарыть? Мы неделю мусолим одни и те же сюжеты. Сколько месяцев не было ни одной сенсации, ни даже просто интересной информации.

— Не заводись, Эрик, — ответила Изабель. — Мы выдавали ту же информацию и те же сюжеты, что и наши конкуренты.

Главный редактор новостей была известна не только своей требовательностью, но и чувством справедливости. Эрик был звездой, возражать ему коллеги не решались и предоставили действовать Изабель. Она тряхнула шапочкой темных волос, в голубых глазах зажегся опасный огонек, и она откинулась на спинку стула, всем своим видом выражая несогласие.

— Отличный аргумент! Хочу тебе напомнить, что с рейтингом у нас далеко не все в порядке, и мы не поправим дело, беря пример с других каналов.

Эрик был телеведущим старого образца — привлекательным, но не конфетно-красивым. Длинноватый нос, выступающие скулы, рот неправильной формы, квадратный подбородок и идеальная, волосок к волоску, прическа делали его похожим на итальянских актеров шестидесятых годов.

— Ну что за дурацкие рассуждения! — возмутился Шарль, ветеран отдела новостей. — Ты журналист или рекламный директор? При чем тут рейтинги? Мы делаем свое дело — и точка. Вся команда жилы рвет, делая из… говна конфетку, вот это правда!

Разговаривать со звездой канала в таком тоне мог себе позволить один Шарль. И дело было не только в его возрасте и авторитете — он помогал Эрику делать первые шаги на телевидении. Седые волосы и полнота делали Шарля похожим на почтенного отца семейства на пенсии, что ничуть не умаляло его авторитета. Репутацию великого репортера он заработал за тридцать лет в горячих точках планеты. Для молодых журналистов канала «Теле-8» Шарль был образцом, кумиром, и они легко простили ему тот факт, что он решил завершить карьеру на развлекательном канале.

Сейчас все они предвкушали словесную схватку, но Эрик только молча покачал головой и встал.

— Ты прав. Я просто устал. Не сердитесь и продолжайте без меня, а я отдохну перед эфиром.

Эрик вошел в кабинет, сел в кресло и положил ноги на стол. Он злился на себя за срыв, хорошо зная, что может положиться на своих молодых коллег: платили им немного, но делу они отдавались полностью. Не их вина, что рейтинг не растет, все дело в «желтизне» канала, в посредственных программах и политике нового патрона — скорее «убийцы издержек»,[4] чем менеджера.

Эрик Сюма переживал сложившуюся ситуацию как личное поражение. Он надеялся, что его приход на «Теле-8» привлечет толпы новых зрителей. Он не сумел придать ускорение каналу, хотя именно с этой целью его и нанимали. Он блефовал, когда ушел с национального канала и присоединился к команде Шарля, объявив, что хочет взяться за трудную задачу и доказать: успех обеспечит его опыт, его личная харизма, а не служба изучения спроса. Но дело, увы, приняло иной оборот.

В действительности на обман никто не купился. Сюма ушел, чтобы не быть уволенным. Позиция, которую он занял во время освещения злосчастного дела о теракте, навлекла на него самую резкую критику. Коллеги-журналисты считали, что у него «снесло крышу». Пресса не упустила возможности наброситься на звезду одного из самых популярных частных каналов Франции: Сюма, мол, превысил журналистские прерогативы.

Сам же Эрик считал, что просто сказал правду. Свою правду! За это его осыпали беспощадными упреками. Прошло около месяца, страсти из-за «грубого промаха» Эрика — так это называли его коллеги — улеглись, и руководство канала предложило ему уйти из эфира и стать продюсером информационной передачи. Выбора у него не было, он согласился и в ходе казуистических дискуссий сам поверил, что новый пост даст ему возможность вернуться к жанру журналистских расследований и затрагивать серьезные темы. Однако передачу из-за низкого рейтинга быстро убрали из эфира, и Эрику поручили заниматься «событиями»: встречи на высшем уровне, международные конференции, президентские визиты. Он комплектовал съемочные группы, организовывал работу в студии и перегон, но никогда не появлялся в эфире. Пять лет Эрик по денежным соображениям вел эту растительную, как он сам ее называл, жизнь. Его ждала глубокая депрессия, но на одной из встреч «Большой семерки» он встретил Шарля, старинного коллегу и друга. Тот недавно перешел на новый кабельный канал и возглавил команду молодых журналистов. Эрик сказал, что хочет поменять работу, стать более независимым, и готов на половину нынешней зарплаты в обмен на свободу, место ведущего и разрешение делать совсем другие новости. Шарль переговорил с руководством, и Эрика взяли на «Теле-8» ведущим дневных новостей — за треть денег, которые он получал на прежнем месте.

Попав на этот амбициозный канал, Эрик почувствовал себя помолодевшим. Условия работы, шустрая команда, брюзжание Шарля, желание ответить на вызов — все напоминало ему первые годы работы. О переходе Эрика говорили все средства массовой информации, и Сюма смог насладиться забытым вкусом известности.

Эйфория быстро сменилась разочарованием: рейтинг не повышался, началась рутина. Эрик пожалел, что не отошел от дел на пике славы, осознавая, с чем пришлось бы расстаться, чтобы остаться в памяти коллег и зрителей великим профессионалом, человеком, способным повернуться спиной к успеху. Эрик понимал, что думать так — чистой воды снобизм, но не был готов принять горечь как единственное охранное свидетельство. Горечь переполняла его душу.

Чего он сегодня стоит как профессиональный информационщик, как мужчина, как друг? Жена ушла от него. Он остался один. Его больше не звали председательствовать на важных мероприятиях, не приглашали в дорогие рестораны, не просили отвечать на вопросы дурацких интервью, не жаждали узнать имя его последней невесты и не умоляли попозировать в смокинге в новогоднюю ночь. Медленно и незаметно Эрика Сюма выталкивали из рядов знаменитостей. Ему казалось, что, работая на этом жалком канале, в жалких теленовостях, он просто борется за выживание. Остатки его медийной популярности очень скоро будут уничтожены низким рейтингом передачи, а он слишком долго мерил свою человеческую ценность меркой славы, чтобы теперь остаться невредимым.

Единственный выход, достойный его таланта — он часто думал об этом в самые тяжелые моменты жизни, — покончить с собой. Средства массовой информации падки на патологические приманки. Он выберет час, место и соответствующую обстановку, и вечерние газеты непременно сообщат о его гибели на первых полосах. О нем напишут некрологи, поместят фотографии на обложки журналов. Молодые выпускники журфака будут брать интервью у его знакомых, исключая из них неприятные слова и нелестные свидетельства, чтобы выстроить красивую историю. Похороны станут кульминацией посмертного торжества великого профессионала. Народу будет много — все в темных очках и строгих костюмах, они будут сдержанно и печально обниматься, утирать непрошеную слезу и украдкой посматривать на часы. Все захотят отдать последний долг Эрику Сюма.