Двор чудес - Кестер Грант

– Феми, я не могу ее забыть.

– И спасти ее ты тоже не можешь. Это невозможно сделать. Так это сделать невозможно.

Я несколько раз прокручиваю в голове его слова, пока наконец не осознаю их смысл. Широко распахиваю глаза.

– Думаешь, по-другому можно?

Феми выпрямляется и снова прячет изуродованные руки под плащ. Удивительно, как он сумел забраться сюда с переломанными пальцами.

– Ее нельзя украсть, но можно попытаться купить, – говорит он осторожно и взвешенно.

Во мне зарождается надежда.

– Сколько нужно денег? Больше двенадцати золотых монет?

Я могу раздобыть эту невообразимую сумму. Кражи – это единственное, в чем я действительно хороша.

Феми качает головой.

– Тигр богат сверх всякой меры, – отвечает он. – Золото для него почти ничего не значит. Этот человек привык получать все что пожелает. Ты должна найти то, что ему нужно, но чего у него нет. Он должен страстно этого желать, так, чтобы заплатить любую цену. Если повезет, ты сможешь сама назначить плату: свободу твоей сестры.

Просто гениальная мысль. Я хмурюсь, задумавшись.

– Но что нужно Тигру? – Поднимаю глаза и вижу, что Феми с ухмылкой смотрит прямо на меня.

– Чего он всегда хочет? – спрашивает Феми.

Его вопрос, оставшись без ответа, повисает между нами. Но я уже знаю. Я видела сестру, и правда о том, во что она превратилась, так ужасна, что мне не хватает сил произнести это вслух.

«Иногда приходится платить ужасную цену, чтобы защитить то, что любишь».

Есть ли такая цена, которую я не готова заплатить, чтобы спасти сестру?

Нет.

Часть 2

Мертвый волк

1829

Когда вожак стаи не убивает намеченной добычи, весь остаток жизни (обыкновенно очень короткий) недавнего предводителя зовут Мертвым Волком.

Книга Джунглей[7]

Месть Лиса Ренара

Из историй Двора чудес, рассказанных Мертвым бароном.

«Il était une fois… Лис Ренар пришел в дом к Изенгриму Вепрю, пробрался в темноте в его логово. Клинок его был остр, а зубы просили свежей крови. Он встал перед кроватью, в которой спала дочь Изенгрима, и стал смотреть на ее красивое лицо.

Лис пришел, чтобы отомстить. Когда-то Изенгрим и Ренар были назваными братьями. А потом Изенгрим наслал на Ренара адские муки. Он предал их дружбу, уничтожил приближенных Лиса, убил его жену и дочь. А в конце отправил Лиса в темное подземелье, Ублиет-дю-Шатле, место забвения. Долгие годы мучений Лис сидел в темноте и ждал.

Благодаря ловкости и терпению ему удалось бежать. И под покровом ночи он пришел и встал у постели дочери Изенгрима.

«Зарезать, я должен ее зарезать! – кричал сам себе Ренар. – Разве кровь моих людей, моих жены и дочери не взывает к отмщению? У меня отняли все. Я имею право отдать этот темный долг».

И хотя Изенгрим нанес ему неизлечимую рану, несмотря на все свои потери и страдания, Ренар знал, что если сейчас он убьет этого ребенка, то станет ничем не лучше своего врага. Он знал, что не сможет ее убить.

Вместо этого Лис забрал ее. Украл прямо из постели и отнес в свое логово. Сделав это, он причинил Изенгриму ужасные страдания, хуже тех, что испытал он, когда хоронил жену и ребенка, когда видел, как гибли его люди, когда лишился всего, что смог создать. Лис преподнес Изенгриму Вепрю ужасный подарок: неведение о том, что стало с его дочерью, муки от постоянных размышлений о том, жива она или мертва».

6. Тигр

Краем глаза я наблюдаю за Этти. Уменя нет выбора: Тенардье побьет ее, если она будет медленно учиться. А я не могу позволить, чтобы он испортил ее идеальное личико. Уж точно не сегодня.

С раннего вечера кабак полон посетителей, чьи голоса сливаются в мерный гул. Чем ближе дело к ночи, чем пьянее завсегдатаи, тем громче будут становиться их голоса. В воздухе висит густой запах пива и вина, разлитых на полу; он смешивается со сладким дымом от трубок с опием, которые курят в углу Мечтатели. Здесь очень тесно: слишком много людей для такого маленького пространства. Куда бы я ни несла напитки, непременно наталкиваюсь на жадные руки и мерзкие ухмылки. Стараюсь обходить стороной мужчин с отметкой за ухом: с этими лучше не сталкиваться.

Смотрю на Этти, которая сгибается под тяжестью кувшина. Ее тонкие ручки не привыкли таскать такую ношу.

Делаю глубокий вдох.

Я справлюсь. Я прокручивала все это в голове уже тысячу раз.

Пробираюсь сквозь толпу посетителей и толкаю бедром один из столов, так что мужчина, сидящий на другом его конце, невольно пихает спиной Этти. Она изо всех сил старается удержать кувшин, но тут чья-то сильная рука хватает ее за плечо, спасая от падения.

– Мы не привыкли прислуживать за столами, да, малышка?

Голос низкий, как раскаты грома, но кажется дружелюбным. У меня сердце уходит в пятки, хотя должно было воспарить от радости.

Кажется, весь мир замер. Я быстро ставлю все, что у меня в руках, на ближайший стол, не обращая внимания на протесты посетителей, и проталкиваюсь сквозь толпу к Этти.

Мужчина встал, чтобы помочь ей с кувшином, и она с благодарностью выпустила его из рук.

«Не смотри на него, Этти», – невольно думаю я.

Но она смотрит, и когда запрокидывает голову, чтобы взглянуть на своего спасителя, у нее из-под белого чепчика выбивается золотистый локон. Она совсем маленькая, а он – огромный мужчина, источающий силу и тепло. Глаза у него желтые, кожа потемнела от долгих лет, проведенных в море, волосы выгорели на солнце и стали почти совсем светлыми. Длинные, глубокие шрамы, которые тянутся через весь лоб и щеку, делают его только более привлекательным. Он улыбается Этти, обнажив зубы, и она, да простит ее господь, улыбается ему в ответ.

– Как тебя зовут? – улыбаясь, спрашивает барон.

– Этти, – встреваю я до того, как она сама успевает ответить.

Она поворачивается ко мне, вопросительно приподняв брови.

– Простите, что она побеспокоила вас, мой господин, – говорю я, не глядя ему в лицо. И уж точно не глядя на шрамы. – Этти, пойдем. Ты нужна на кухне.

Я тянусь к ней, но его рука снова крепко сжимает ее плечо.

– Барон Каплан! Мои дочери вам мешают?

Никогда я не была так рада слышать голос Тенардье. Посетители с интересом наблюдают, как он направляется к нам через толпу. Многообещающая сцена, да еще таким ранним вечером. Не исключено, что кто-то сейчас даже умрет, но этот «кто-то» – не они.