Двор чудес - Кестер Грант
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я не стыжусь своей родни, – говорит Сен-Жюст. – Я был еще в утробе матери, когда дядя пытался изменить мир. Я вырос под материнской фамилией, под ней раньше и жил, но что это за жизнь, когда целая свора бандитов набрасывается на ребенка? Когда юные девицы так напуганы, что им приходится скрывать свою натуру под грудой бесформенной одежды?
Я смотрю на него во все глаза.
– Вы сошли с ума, – наконец произношу я.
– Может быть, потому что только сумасшедший в силах смотреть на бесконечную тьму, на великое зло, главенствующее над всеми нами, и пытаться воспротивиться им.
– Но они же убьют вас.
– Вероятно, – отвечает Сен-Жюст с легкой улыбкой. – Но, тысяча чертей, тогда я подожгу город и заберу с собой как можно больше этих тварей!
В его глазах сейчас сверкает такая страсть, какой я раньше никогда не видела. Она и пугает, и завораживает. Передо мной юноша, идущий навстречу собственной смерти и радостно приветствующий ее.
– Его, без сомнения, повесят на Монфоконе, и нас вместе с ним, – говорит Грантер так трагично, что все обаяние слов Сен-Жюста проходит в один миг. – Но мы все должны служить ему, потому что его слова справедливы. Этот город – гиблое место, весь мир устроен несправедливо, и мы не можем просто сидеть и смотреть на все это.
– Кутить в кабаках не значит «что-то делать», – резко возражает Сен-Жюст.
В ответ Грантер улыбается.
– Я пью за тебя, дитя Сопротивления, Карающий Орел Правосудия!
Он поднимает фляжку и, взмахнув ею в воздухе, пьет.
Сделав глоток, он икает, и тут в ночи слышится резкий крик. Это крик Ястреба – Феми.
– Что это? – спрашивает Грантер.
– Похоже на крик хищной птицы, – предполагает Сен-Жюст.
– Что за чертова птица может кричать в такой час?
Слышится звук битого стекла, и одинокий уличный фонарь, вспыхнув, гаснет. В темноте я невольно улыбаюсь.
– Господа, я должна вас покинуть. Я не забуду о своем долге перед вами. Хорошо было бы вам уйти до того, как вернутся Хищники. На этот раз они, без сомнения, будут вооружены.
Во внезапной темноте они почти ослепли, а потому даже не видят, как я проскальзываю мимо них и взбираюсь по стене соседнего здания.
– Подожди! – кричит Грантер, но я не обращаю внимания. Я не боюсь, что они будут стрелять, потому что, в отличие от меня, они не привыкли к темноте. А еще я украла их пистолеты.
– Ну, уж это совсем грубо. Мы все-таки спасли ей жизнь, – доносится до меня голос Грантера, но я карабкаюсь все выше и выше, не обращая внимания на боль в боку.
– Но вообще-то, – продолжает он, – я не могу винить ее за то, что она сбежала. Наверное, ты напугал ее своими пламенными речами о справедливости.
– Если ты не заткнешься, Грантер, тебе придется самому искать дорогу до дома, – звучит в темноте голос Сен-Жюста.
– Подожи-ка, где мое оружие?
Ветер уносит мой смех, он летит к ним, касаясь их кожи, словно поцелуй, а потом я исчезаю.
* * *
Посланник ждет меня, примостившись на самом краю двускатной крыши; он так неподвижен, что напоминает одну из потрепанных горгулий, населяющих наш город.
– Феми…
– Скажи на милость, чем ты занималась?! – Его голос похож на рык.
Его гнев так и рвется наружу, он чуть не сбивает меня с ног своей мощью, и я делаю шаг назад.
– Ты не слишком торопился, – резко отвечаю я.
– Да уж… И если б в дело не вмешались эти два осла, я бы успел только пропеть последнюю песнь над твоим телом!
Феми поворачивается, и я вздрагиваю: он стоит как-то уж очень странно.
– Ты поклялась, что не будешь ее выслеживать, что не будешь пытаться спасти. Если бы Хищники поняли, что ты девочка, самое милосердное, что они могли с тобой сделать – это забить ногами до смерти! Тигр не боится никого и ничего. Ему и Закон не закон, он мог бы забрать тебя себе, чтобы просто посмотреть, что будут делать остальные бароны. Он опоил бы тебя маковой настойкой и превратил в…
Я бледнею, услышав это.
– Нина, ты поклялась, что не будешь этого делать, – повторяет Феми. – Ей не помочь. Так ей не помочь.
Я знаю, что он прав, но все равно во мне поднимается волна ярости.
– Как ты можешь говорить о клятвах, пока она там? Ведь ты клялся в том, что она тебе дорога!
От этих слов он дернулся, как от пощечины. Феми замирает, нависнув надо мной, и дрожит от гнева, лицо становится суровым, будто каменным.
– Именно потому, что она так дорога мне, я обещал ей защищать тебя. Понимаешь, Нина? Это было последним, о чем она меня попросила! Единственным, о чем она вообще просила. Если бы она попросила меня бежать с ней, я бы тут же бежал. Если бы молила о Вечной Смерти, я бы дал ей кинжал.
Тяжело сглотнув, он опускает глаза и глубже прячет руки под плащом.
– Неужели ты думаешь, что я не пытался ее найти, хоть она меня об этом и не просила? Ведь я вижу и слышу все, что происходит в гильдиях. Думаешь, я не потребовал бы у всех должников отдать мне долги и не заплатил бы все до последней монеты, не отдал бы все драгоценности, которыми владел, чтобы только попытаться спасти ее? Думаешь, я сам бы не пришел сюда за ней?
Меня, как стрелой, пронзает воспоминание, испуганный голос Азельмы: «Они сломали ему руки».
В страхе я смотрю на его руки. Он замирает, когда я тянусь к нему и откидываю назад длинные полы его плаща. Вижу клубок изуродованных пальцев, похожих теперь на крючковатые когти; они все в синяках, переломаны, загнуты под неестественными углами.
– Я Птица, Ястреб, Посланник девяти гильдий Двора чудес, – говорит Феми дрожащим голосом. – Таков Закон. И только потому, что мне все доверяют, только потому, что я брат Томасиса по крови и он просил за меня, только из-за этого меня помиловали.
Кажется, ужас просачивается в каждую клеточку моего тела. Ужас, страх и дурнота при виде того, что они сделали с ним.
– Я поклялся защищать тебя, – продолжает Феми тихим голосом. – Я ей обещал. Кем я стану, если подведу ее и в этом?
В ушах начинает звенеть, и я отворачиваюсь от него. Закрываю глаза и пытаюсь привести мысли
