Мы, народ… (сборник) - Андрей Столяров
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И тут, как нарочно, шофер переключается с новостей и жизнерадостный голос Станы заполняет собой весь салон… Стана Раздолина, радиостанция «Мы»… Вот Гена с проспекта Энтузиастов интересуется, когда американцы, наконец, уйдут из нашей страны? Не любишь американцев, Гена? – Ненавижу я их, так бы и порубил… – Ну что ж, мне кажется, что подобные чувства испытывает сейчас множество россиян. В общем, это хороший вопрос. А вот давайте попробуем спросим у них самих. Вот как раз идет по Невскому военный патруль. Лейтенант, радиостанция «Мы», прямой эфир!.. Наши слушатели интересуются: когда американские войска покинут Россию? – Страфствуйте! Мы не есть американски войска, мы есть финский окранитшенный континкент в состави части мирнотворческих сил. Мое мнение. Мы уходить токта, кокта русский народ сами поддершивать поряток ф стране. Мы сдес с миссия мира. Мы хотеть, чтопи ф Россия иметь нормальная шизнь… – Спасибо за пожелание!.. Стана Раздолина, радиостанция «Мы», прямой эфир… Ну вот видите, как все просто. Нам только надо наладить у себя нормальную «шизнь». Кстати, к этому, по-моему, и идет… А теперь у нас на линии Слава с улицы Благодатной. Слава, ну как вы там, благодать ощущаете? – Ну, это самое… как его… типа того… Слава, а почему такой грустный голос? Ах, вот в чем дело! Славу, оказывается, оставила любимая девушка. Конечно, тут загрустишь. Слава, мне интересно, а что она при этом сказала? – Ну, я не знаю… типа того, что я – полная скукота… – А ты скучный, Слава? Может быть, ты просто серьезный? – Гы… Не знаю… наверное… может и так… – Какой у тебя, Слава, рост? – Сто девяносто один. – А на цыпочках? – Гы… на цыпочках я не мерялся… – Блондин или брюнет? – Ну, типа того… – Что ж, давайте, ребята, попробуем Славе как-то помочь… Девушка, радиостанция «Мы», прямой эфир! У нас тут вопрос: Славу с улицы Благодатной оставила его приятельница. Что вы можете ему посоветовать? – Найти другую. – А где? – Ну, выйти на Невский проспект, в чем проблема? – Простите, девушка, как вас зовут? – Людмила. – Мила, а может, вы сами со Славой об этом поговорите? Слава хороший парень, шатен, рост сто девяносто один, серьезный рассудительный человек… – Ну, я, конечно, могу… – Слава, диктуй телефон. Мила с Невского сейчас тебе позвонит…
Ну и так далее в том же духе. У Станы два полноценных эфира: первый с одиннадцати до двенадцати и второй с пяти до шести. Ежедневно, без праздников, без выходных. А недавно она сказала, что ей предлагают еще и третий эфир: начинать ровно в полночь и заканчивать в час.
– Ну так бери, – сказал я. – Дают – надо брать.
– А жить когда?
Вопрос, впрочем, был исключительно риторический. И сама Стана, и я прекрасно знаем, что если ей действительно предложат третий эфир, его надо обязательно брать. Медийная среда – это джунгли. Стоит только на секунду расслабиться, на мгновение отвернуться, на один краткий миг утратить контроль, и тебя сразу сожрут. Опомниться не успеешь, как на твое место усядется какая-нибудь макака, и никакими силами ее оттуда будет не выковырять… А что касается «жить», так ведь для Станы это и есть настоящая жизнь: полет в межзвездном пространстве, наполненном какофонией голосов. Надо же, как человек вдруг обрел себя. Кем была Стана опять-таки всего год назад? Да никем, архивная мышь, зарывшаяся в шорох бумаг. Когда являлась после работы, стонала: умой меня, оботри, на мне – пыль веков… А теперь, всего через год, – медиазвезда, лик эфира, кумир тинэйджеров. Рекламщики, как она не устает с гордостью повторять, просто дерутся за этот радийный сегмент. Ей уже предлагали перебраться в Москву. Однако сама Стана считает, что с этим торопиться нельзя. Кто она для Москвы – бойкая девочка, могущая связать пару слов. Случись что-то не то – вылетит на улицу через десять секунд. Куда в этом случае? Обратно в Петербург не вернешься… И ведь всего-то один миг судьбы. Зато такой, который преобразует всю жизнь. Я вспоминаю створки дверей, распахнутые в небытие, ветровой жуткий шум, вздымающий хороводы листьев, сквозняк холода, пронизывающий до костей… И всё – бытийная трансмутация, невидимое, неслышимое изменение состава души. Была Настенька, стала – Стана. Была архивная мышь, стала аудиомедийная стрекоза. Вместо гладких волос – множество растаманских косичек, вместо блузки – складчатый топ, открывающий значительную часть живота, юбки она теперь носит такие, что сразу видно, откуда ноги растут, а одно время обуревала ее безумная мысль – подкрасить биоколором кожу в золотисто-коричневый цвет. Была когда-то такая мулатка на телевидении, имела успех. Еле удалось ее от этого отговорить. Разговоры в эфире она ведет в стиле рэп: тараторит с неимоверной скоростью обо всем на свете. Молодняк, особенно в стадии созревания, от этого бешеного аллюра просто торчит. Дома же, напротив, сонная, притихшая, вялая: накорми меня, напои, укрой, посиди пять минут… Да и не бывает она теперь дома: ночует у родителей, на Моховой, откуда до студии, до офиса радиостанции, рукой подать. Хуже всего, наверное, то, что зарабатывает она сейчас раз в десять больше меня. И опять-таки: как быстро, как окончательно все изменилось. Кем я был год назад, примерно в это же время? Перспективный историк, сотрудник известного института, кандидат наук, сделавший даже что-то вроде открытия в этногенезе раннесредневековых сибирских племен, мог, как Стана сейчас, живенько рассуждать обо всем. С блеском, с огнем в глазах, не задумываясь о словах. Ментальные феромоны – это то, что притягивает женщин, как пчел нектар. И кто я теперь? Тот же историк, тот же сотрудник и кандидат – только уже никаких упоительных перспектив. Кого в России сейчас интересуют сармоны? Вот если б я выдвинул некую сногсшибательную гипотезу – ну, скажем, что Аркаим[5], например, был столицей древних славян, или что сармоны – это в действительности ранние русские племена, потомки гиперборейцев, которые мигрировали когда-то, после Троянской войны, в Сибирь…
Стана, кстати, очень не любит разговоров на эту тему.
– Ты – свой, – говорит она в таких случаях, гневно заостряясь лицом. – Понимаешь, ты – свой. Ты не бросишь меня, не отступишься, не предашь, не пройдешь, дернув плечом, не повернешься спиной. Я тебе верю как никому… А если вдруг я стану захлебываться и тонуть, ты меня вытащишь и спасешь… Ты ведь меня спасешь?
– Конечно, спасу.
– Ну вот, а все остальное – неважно…
И ведь действительно все остальное неважно. В приемной доктора Моммзена это ощущается как нигде. Там по-прежнему, словно время безнадежно застыло, пребывают пятеро молодых людей, так похожих, точно вылупились они из одного инкубатора. Все – в серых костюмчиках, в галстуках, в начищенных остроносых ботинках. Все – держат на коленях портфельчики, в которых, по-видимому, находятся кучи важных бумаг. Все пятеро, как по команде, поворачиваются ко мне, и лица их озаряют приветливые, располагающие улыбки. Молодые люди явно прорабатывали «Науку делового общения», где главным пунктом стоит: «вызвать инстинктивную приязнь собеседника». Впрочем, уже через пару секунд они отводят глаза, поскольку «смотреть слишком пристально – значит породить психологически тревожный ответ». Еще там наличествуют две представительных дамы, холеные лица которых свидетельствуют о том, что они из администрации города. Дамы, напротив, поглядывают на меня злобновато. Для них любой посетитель – это заведомый конкурент, который нагло, без всяких на то оснований, претендует на те же самые гранты. И еще имеет место в приемной некая очаровательная юница – с таким отчаянием на лице, как будто мир через секунду погибнет. Юница, наверное, получила отказ на проект и примчалась, чтобы выяснить лично – нельзя ли что-то поправить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});