Вольное царство. Государь всея Руси - Валерий Язвицкий

– Государевы заветы блюсти надобно, – строго сказал он. – Государь взыщет все огрешки наши. Глаз его вострый, а ратная хитрость так велика, что от него не схоронишься.

Князь Данила помолчал, подумал еще и приказал:

– Все на главу свою беру пред государем, а посему велю вам: те полки, которые укажу яз, со мной впереди пойдут, а предо мной – лучники. Лучникам же наиглавно по коням бить дабы кони ряды путали, воев с седел своих сбрасывали, пеших топтали. Как у новгородцев-то смута пойдет, мы в середину, в самое сердце их, со всей силой ударим, а там – что Бог даст! Токмо живота не жалеть за веру и государя! Три раза били мы их, разобьем и ныне.

Данила Димитриевич, еще более возвысив голос, заговорил снова:

– Помните, государь-то следом идет! Главное – все деять, как сказываю, без огрешек и страху! Князь Федор Давыдыч будет в тылу нас оберегать да обозы и полон сторожить, для сего ему немало воев нужно. Лазутчиков и дозоры, как мы всегда сие творим, в разные концы разослать надобно. Сколь всего-то оторвать от главной рати?

– Воев-то? – молвил князь Пестрый. – Мыслю, тысячи две оторвем.

– Истинно, – согласился Холмский, – да тысячи две своих татарских конников в обход пошлем, в засаду, дабы в самый разгар боя у нас свежие силы были. – Обратясь к татарам, он добавил: – Вам же, воеводы, сей же часец приказываю идти версты две или более вверх по Шелони. Там, место найдя удобное, перейти реку бродом либо вплавь. Потом перейдите ручей Дрянь и таитесь за рекой, дабы в нужное время оттуда изгоном пасть на новгородцев с тылу…

На сем дума и кончилась. Холмский встал со скамьи и, перекрестясь, сказал:

– Да будет с нами Господь Бог и вся Его крестная сила!

Первыми отъехали тайно с полками своими татары, которым надобно было и Шелонь и Дрянь заранее перейти и в засаду сесть.

Потом занял указанные места князь Федор Давыдович со своими полками. Он, не медля, расставил дозоры вокруг обозов и в тылу Холмского, чтобы обходов быть не могло. Вот остался князь Холмский один с главной силой своей – всего-навсего у него тысячи четыре воинов. Дав все указания воеводам своим о переправе и как строиться к бою, Данила Димитриевич приказал:

– Идти без труб и набатов. Тайно выйти к переправе и враз бесшумно плыть на левый берег. Там же, прячась внизу склона у самого берега, скрытно полки к бою построить. Ждите там новых приказов моих.

Снял он шлем, перекрестился, и все воеводы за ним сделали то же самое, потом Холмский громко воскликнул:

– Помоги нам, Господи, против ворогов земли православной!

Зной стоит уже полдневный, солнце палит и слепит глаза своим блеском. Томит и терзает землю новгородскую великая засуха.

Спешившись и держа коней на поводу, конные полки князя Холмского один за другим, будто влага губкой, вбирались рощами и перелесками. В полной тишине воины с конями скользили между стволов деревьев, среди светлых и почти черных пятен, пестривших лес от чередований света и теней.

Так проходили они по крутому лесистому берегу, который потом отлого спускается к воде. Здесь, как ручейки, потекли из лесных чащ конники, садились верхом, ехали вброд, плыли, где было глубже, и выплывали бесшумно у левого берега, еще более пологого, чем правый.

Тут была площадка, которую скрывал выпятившийся горбом берег, шириной с версту и версты две длиной.

Как только все полки собрались на этой площадке, князь Холмский тотчас же выстроил их в боевом порядке – длинным и глубоким строем. Таким строем и повел их князь Данила на голую возвышенность, поднимавшуюся полого от береговой площадки.

В это время прибыл гонец от полка царевича Даниара и оповестил, кланяясь до земли:

– Стоим, княже, за спиной новгородцев. Что далее прикажешь?

– Токмо в трубы мы затрубим и в набаты забьем – всей силой гоните на ворогов, бейте их в спину!

Татарин, радостно закивав, мгновенно повернул коня и скрылся в лесных зарослях.

Когда полки князя Холмского поднялись на самый верх левобережной возвышенности, пред ними, как на ладони, открылся весь огромный стан новгородский. Там, видимо, уже знали о прибытии московских полков, и все всполошились, метались и суетились в растерянности.

Все же несколько полков уже стояло в боевой линии, а позади них еще суетилось множество воинов, вооружаясь и садясь на коней.

Исполчившись же и в ряды боевым порядком построясь, страшной силой предстали они пред малой ратью московской. Не менее как тысяч сорок набралось, ибо, сколько глазом охватить можно, все новгородскими воинами занято было. Воеводы же их, пред полками своими разъезжая, силой своей похвалялись и кричали громко воеводам великого князя хулу всякую и брань.

Испугало бы сие даже и Холмского, если бы опытным глазом не углядел он настроения воинов новгородских. Смело крикнул князь своим воеводам, стоявшим пред полками:

– С Богом, вперед! На ворогов, как приказано!

И приказ его из уст в уста пошел по полкам, сотням и десяткам, и вскоре остановившееся было войско московское медленно, но неуклонно пошло на великую силу новгородскую.

– Лучников вперед! – передал второй приказ воеводам князь Данила Димитриевич.

К этому времени совсем уж построились новгородцы, занимая во много раз более места, чем московские полки.

– Истинно, тысяч сорок, – пробормотал князь Холмский, глядя на врага, и громко крикнул: – Ну, Бог не выдаст, свинья не съест!

Он внимательно оглядел ряды своих воинов, наблюдая, как лучники занимают наиболее выгодные места. Потом, окинув взглядом поле и все множество новгородской рати, сказал ближнему своему воеводе, начальнику лучшего своего полка:

– Помни, Микита Гаврилыч, нельзя на себя допущать такое множество: они, как стадо, токмо ногами одними нас всех затоптать могут.

– Истинно, княже, – ответил воевода, – надо, ежели бить их почнем, место им открытое оставить, куды бы им бежать мимо нас.

В этот миг вдруг зашевелились полки новгородские и двинулись на москвичей. Побледнел князь Холмский и поскакал к лучникам вдоль рядов своего войска.

– Коней бейте! – кричал он воинам. – Наиглавное – коней! От коней у них смятенье почнется!

Ближе и ближе новгородцы, копья уж наперевес держат. Вот они ближе, чем на полет стрелы, вот сейчас всей силой своей кинутся.

Враз запели со всех сторон стрелы московские. Завизжали дико, заржали кони, бесясь, запрокидываясь на спину, сбивая всадников и топча их ногами. Гуще и гуще летят стрелы, и вот уж смешались ряды новгородских конников, передние напирают на задних, прорывают свои ряды, а не вражеские. Больше и больше растет беспорядок и смятение, и вдруг целый полк новгородский повернул назад, пробивается сквозь ряды своих же, топчет упавших на землю. Крики, вопли людей, дикое ржанье взбесившихся от боли коней.

Князь Данила сделал знак, и полки его помчались на противника, крича неистово:

– Москва! Москва!

Сомкнутым строем ударили они в середину новгородского войска, в сердце его, ловко и беспощадно действуя тонкими острыми копьями и тяжелыми сулицами.[12]

Только лучший полк под начальством Никиты Гавриловича остался один около князя Холмского. Князь, не отрывая глаз, следит за боем. Вот дрогнули новгородцы, отступать начали, а некоторые из полков их помчались прямо в поле.

– Пора и нам, Микита Гаврилыч! – крикнул князь Холмский. – Трубы и набаты!

Под неистовый рев труб и барабанный грохот набатов князь поскакал во главе с лучшим полком своим к вражьему войску с левой руки, завязав рукопашную схватку. Еще более заметались в смятении новгородцы, а сзади нежданно с бешеным визгом и дикими воплями, ряд за рядом, помчалась на них татарская конница, словно из-под земли выскочив и сверкая обнаженными саблями.

Слепой страх обуял новгородцев, и, ничего не видя, ничего не понимая, помчались они в поле, бросая щиты и копья, стаскивая с себя на скаку доспехи, дабы облегчить коней и ускорить их бег.

Москвичи же и татары неотступно гнались за ними, кололи насмерть копьями и сулицами, рубили саблями, догоняли людей и коней стрелами. Еще более, чем в бою, погибло новгородцев при бегстве. Целых двенадцать верст с боем гнали их московские полки, нещадно избивая и беря полон. Бегущие, потеряв голову и только стараясь спастись, тонули, переплывая Шелонь, увязали и гибли в лесных болотах. Многие же в страхе и безумии скакали до самого Новгорода – вернее, кони сами принесли туда седоков.

Разгром был полный. Убитыми, утонувшими, ранеными было тысяч десять, а в полон взято живыми почти две тысячи. Захвачен был стан новгородский со всеми обозами.

В плен Холмскому попали и самые знатные посадники новгородские, и великие бояре из господы: Василий Казимир, воевода Димитрий Борецкий, Козьма Григорьев, Матвей Селезнев, Василий Селезнев, Павел Телятьев, Козьма Грузов и другие, а также множество из житьих.