Тайны реального следствия. Записки следователя прокуратуры по особо важным делам - Топильская Елена Валентиновна

Но сидящая в коридоре женщина была дорого и со вкусом одета и не производила впечатление жены алкоголика. Ее симпатичная, с короткой модной стрижкой дочь тоже выглядела достаточно современно.

Позже, когда опера привели в наручниках злодея, я увидела не опустившуюся личность, а красивого мужчину средних лет, с гордой посадкой головы, как выяснилось — ведущего инженера конструкторского бюро и аспиранта-заочника экономического факультета университета.

В ходе расследования выяснилось, что в этой дружной семье было двое детей: 15-летняя дочка и девятилетний сын. Отец, пишущий рефераты по экономике и читающий в подлиннике Шекспира, в полном согласии с верной женой воспитывал детей в строгости. За маленькую провинность полагалось наказание в виде трех ударов резиновым жгутом по обнаженным детским ягодицам, за провинность посерьезнее — девять ударов.

В день преступления дочка отпросилась с подружкой в парикмахерскую, сделать модную стрижку, ей велено было прийти домой к восьми! Но в парикмахерской была очередь, а потом нужно ведь было обсудить с приятельницей изменившийся внешний вид; в общем, девочка опоздала домой на час. Отец объявил ей, что в связи с ее провинностью он выдаст ее замуж по своему усмотрению (этот разговор был абсолютно всерьез, все члены семьи восприняли такое решение отца как должное), после чего девочка покорно разделась и вынесла девять ударов резиновым жгутом до крови.

Наказав дочь, строгий отец взял йод и смазал раны на нежных девичьих ягодицах, а потом, «заодно», как рассказал он мне, не моргнув глазом решил проверить, а девственница ли дочь. А то вдруг строгое воспитание где-то дало брешь и дочь в ее годы занимается развратом! А тут подвернулся удобный момент для проверки на невинность — все равно девочка без штанов. Заботливый родитель, пекущийся о нравственном воспитании дочери, сначала проверил ее на девственность пальцем, но что-то его насторожило, и он прибег к более кардинальной проверке. Раздевшись сам, он совершил с дочерью половой акт.

Честно говоря, у меня ум за разум заходил, когда я слушала сначала показания девочки, потом показания папы, мамы и девятилетнего мальчика. Никому из членов семьи такие отношения не казались чем-то из ряда вон выходящим; все эти удары жгутом по ягодицам, проверка девственности, обещание выдать замуж по своему усмотрению — весь этот бред, навязанный отцом семейства, явным шизофреником, они воспринимали покорно, без критики.

Но половой акт с отцом все-таки произвел на девочку впечатление, она пережила стресс. Любящая мама, впрочем, ничего не заметила и продолжала бы и дальше пребывать в счастливом неведении, если бы классная руководительница девочки не обратила ее внимание на то, что дочка третий день ходит подавленная, с заплаканными глазами. Вот только тогда все и выяснилось.

Мама сгоряча побежала в милицию, но когда закрутилась правоохранительная машина, она явно пожалела, что вынесла сор из избы. Муж уже не казался ей таким монстром, а девочка — такой невинной жертвой: опоздала ведь все-таки, негодница, из парикмахерской…

Я недрогнувшей рукой написала постановление об аресте отца семейства. Шеф тоже без колебаний поставил на нем свою санкцию, и ведущий инженер поехал в камеру…

Мне пришлось допрашивать его еще несколько раз, предъявляя обвинение и знакомя с заключениями экспертиз, и каждый раз я узнавала новые подробности. Во время одного из допросов я спросила своего подследственного, как он собирался проверять, девственна ли его дочь. Разве он гинеколог? На что он надменно ответил: каждый хороший отец должен быть немного гинекологом.

В середине следствия обвиняемый стал активно ходатайствовать об очной ставке с дочерью; посовещавшись с прокурором, мы решили эту очную ставку провести, предварительно выяснив у нее, сможет ли она выдержать такое следственное действие.

Девочка к тому времени уже подуспокоилась и пообещала, что все выдержит. И еще мне показалось, что она уже соскучилась по отцу и рада хоть такой возможности его увидеть. И вот началась очная ставка. Папа был очень ласков с дочерью и начал очную ставку с увещеваний. «Девочка моя, — пел он медовым голоском, — подумай хорошенько, не пора ли тебе изменить показания? Ведь это ты меня в тюрьму упекла, из-за того что ты сказала, я здесь сижу. Ты ведь собираешься поступать в университет; подумай как следует, примут ли тебя в такое серьезное учебное заведение с судимым отцом?..» Девочка разрыдалась, очную ставку пришлось прервать.

Дальше следствие пошло своим чередом. Я длительное время не вызывала своего подследственного на допросы, поскольку ждала заключений экспертов и характеристик на обвиняемого, но в один прекрасный день клиент сам запросил следователя. Наш пожилой прокурор против обыкновения лично зашел ко мне в кабинет, тяжело присел на стул и помолчал, а потом положил передо мной заявление моего подследственного. В бумаге каллиграфическим почерком было написано следующее. «Уважаемый товарищ прокурор! Я с такого-то числа нахожусь в камере следственного изолятора. Вчера в мою камеру был помещен некий заключенный, который начал общение со мной с заявления, что он совершил на территории одного из районов города несколько изнасилований несовершеннолетних. Приметы этого человека такие…» Далее следовал исчерпывающий словесный портрет сокамерника. «Убедительно прошу вас проверить данного человека на причастность к совершению сексуальных преступлений на территории указанного района, а также на территориях других районов города и о результатах проверки сообщить мне, как заявителю».

Прочитав, я подняла на прокурора глаза, и мы дружно рассмеялись. Конечно, речь шла о том, что доблестные опера подсадили в камеру к нашему фигуранту своего человека, агента, который должен был расколоть злодея на другие сексуальные преступления. А как он мог вызвать разрабатываемого на разговор? Испытанным способом — только начав хвалиться своими собственными подвигами, чтобы разрабатываемый сказал: что ты, а вот я сколько всего наворотил… А эта разработка, благодаря невероятно занудному характеру клиента, приняла неожиданный оборот: разрабатываемый стал разоблачать агента.

После этой бумаги мой подследственный прислал мне еще несколько заявлений и жалоб, в которых обращал внимание на недобросовестную работу персонала следственного изолятора, антисанитарное состояние мест общего пользования, грубость контролеров и т. п. В последних его жалобах даже несведущий в судебной психиатрии, на мой взгляд, мог заметить явные признаки проявления душевной болезни. Я назначила ему судебно-психиатрическую экспертизу, но ответ был — вменяем. Я настояла на проведении ему стационарного обследования. «Вменяем», — ответили врачи. У меня не укладывалось в голове, как вменяемый человек может с серьезным видом изнасиловать собственную дочку, а потом еще подводить под это педагогическую базу, но против заключения врачей не попрешь.

Мой подследственный был осужден к длительному лишению свободы, и за всю мою дальнейшую, очень долгую, следственную практику я больше ни разу не сталкивалась с подобным случаем. Были алкаши, в белой горячке путавшие дочек с женами, были похотливые скоты, которые, пользуясь отсутствием дома жен, склоняли бедных детей к принудительному сожительству, но гинекологов-любителей, из соображений высокой нравственности проверявших девственность дочери путем совершения с ней полового акта, я больше не встречала. Может, он все-таки был психом?..

ГЕРОЙ-ЛЮБОВНИК

В тот вечер родители 17-летней Насти Осинской не спеша возвращались из театра. Пьеса, которую они посмотрели, была о любви, и они невольно обратились мыслями к своей юной дочери. Отец Насти был очень обеспеченным человеком, дочери они ни в чем не отказывали, и красивая длинноногая Настя, и без того не обиженная внешностью, выделялась среди своих подруг невероятными туалетами и дорогими украшениями.

Родителей, души в ней не чаявших, беспокоило легкомыслие дочери. Настя легко знакомилась с молодыми людьми, и папа с мамой уже не удивлялись, когда кто-то из бесчисленных поклонников оставался ночевать в их огромной квартире, возражать дочке родители даже не пытались.