Избушка на костях - Ксения Власова

– Ну, ведьма! – резко, словно коня хлыстом, осадил меня братец Красна Солнышка. – Назовешь мое имя? Попытка у тебя одна!

Он насмехался. Куражился, я чувствовала это всем своим нутром. В его глазах я уже проиграла, и потому так сильно он веселился. Кружил вокруг: то всполохом света появляясь за спиной Тима, то смерчем проносясь позади меня.

Я огромным усилием воли отвела взгляд от его суетливых движений, завораживающих разум, и сосредоточилась на Тиме.

– Нет, на стража своего не смотри! – шепнул мне на ушко братец Красна Солнышка. – Сама думай!

Он хлопнул Тима по спине, и тот замер, словно каменное изваяние. Из моего горла вырвался разъяренный рык. Что он наделал?!

– Верну все как было, если угадаешь, – пообещал братец и, словно играясь, нетерпеливо спросил: – Ну так что?

Я не отрывала взгляда от застывшего Тима. Казалось, даже сейчас он помогал мне мыслить здраво, не позволял упасть в ту пучину, что заботливо подготовил для меня братец.

– Как назвать того, кто так сильно гонит тебя, что ты падаешь едва ли не замертво от усталости? – задумчиво проговорила я. – Того, кто заставляет, ломая ноги, нестись вперед и вперед?

– Так как, как? – с интересом спросил братец Красна Солнышка.

Он вился вокруг меня, как кот вокруг крынки со сметаной. Даже голос его из резкого и оглушающего стал ласковым, мурчащим.

– Как назвать того, – продолжила я, не обращая на него внимания, – кто, измотав тебя, готов окунуть в забытье? От кого так хочется сбежать в мир веселья, танцев и грез?

– От кого, кого? – с еще большим нетерпением спросил братец и, уже злясь, добавил: – Ты назовешь мое имя, ведьма костяная, или нет?!

Последние золотые нити, как стежки умелой мастерицы, вспороли пух тяжелых облаков. В миг, когда мерцание золота в небе растворилось в наступающей темноте, я негромко проговорила:

– День. Только Дню такое под силу – родному брату Красна Солнышка.

Поднявшийся ветер почти полностью заглушил мои последние слова. Братец рассмеялся, развел руками, словно в недоумении, и закружился белым вихрем, поднявшимся под самые небеса. На землю легко, будто опавший лепесток, опустилась ночь.

– Тим! – Я ринулась к другу. – Ты жив?

С него резко, как мелкая галька с горы во время оползня, облетала каменная крошка. Касаясь земли, она испарялась, словно ее никогда и не было.

– Тим! – Я обняла его, с облегчением прислушиваясь к ударам сердца под вспотевшей рубахой. – Хоть словечко скажи!

Я вздрогнула, когда он оттолкнул меня, а затем отшатнулся сам. Его медовые глаза вспыхнули злым огнем, тонкие губы изогнулись в горькой усмешке.

– Умоляешь сказать тебе хоть что-нибудь? – угрожающе тихо спросил он и выплюнул, словно ненароком отпитый из чаши яд: – Зря я матушку не слушал. Держаться от ведьмы надобно подальше!

Голос подвел меня, и я, внутренне заледенев от боли, потерянно обронила:

– Что?

Прозвучало тише, чем шелест листа на ветру. Тим вдруг резко сделал шаг ко мне, обхватил мои запястья и сжал их так сильно, что наутро наверняка проступят синяки.

– Хватит! – хлестко бросил он. От его тона, злого, уверенного, незнакомого, спина покрылась гусиной кожей. – Наелся я теми неприятностями, которые сулит дружба с тобой. Впредь умнее буду!

– Что ты…

Договорить мне не позволили. Тим сорвал ленту с конца моей косы и, прежде чем я успела понять, что он делает, крепко обвязал ею мои запястья.

– Других тоже не позволю вокруг пальца обвести. Никому ты больше вреда не причинишь, ведьма проклятая!

«Ведьма проклятая! Не смей возвращаться!»

Так крикнула мне мачеха, перед тем как захлопнуть за моей спиной дверь.

Я бы отпрянула от Тима, как от змеи, но лента в его руках не давала сделать больше шага назад. Она впивалась в нежную кожу, и при одном взгляде на нее я начинала задыхаться. Друг словно не руки мне связал, а удавку на шею закинул.

– Отпусти, – попросила я, опуская голову, чтобы не показать закипевших в уголках глаз слез. – Если ты не хочешь больше видеть меня, я уйду.

Коса, не сдерживаемая пленом ленты, растрепалась. Волосы рассыпались по спине и плечам, тонкие пряди лезли в лицо, липли к подрагивающим губам. Я сделала глубокий вдох, силясь хотя бы немного успокоиться, но тщетно. Все внутри меня сотрясалось от обиды и боли. Разочарование, как волны во время шторма, билось о скалистый берег, раздирая меня изнутри. Казалось, я тоже сейчас разлечусь на тысячи мелких брызг, оставлю после себя лишь шапку белой пены.

– Нет уж. – Тим покачал головой. Его хватка стала лишь крепче. – Я от тебя чудом спасся, а других ты точно сгубишь. Пойдем!

– Что? Куда?!

Тим отвернулся от меня и решительно направился в сторону, где виднелся овраг, усыпанный колючими кустарниками. Лента между нами натянулась, и я растерянно сделала пару шагов следом. С виду тонкая атласная лента оказалась прочнее веревки. Попытавшись сбросить ее, я лишь сильнее затянула узел.

– К реке, – сквозь зубы ответил Тим и добавил себе под нос: – Давно надо было это сделать…

Я замерла, вслушиваясь в лесную тишину. И правда, откуда-то слева доносился рокот воды. Тим дернул за ленту, и я, как скотина, которую ведут на убой, дернулась, сопротивляясь. Это дорогого стоило: я упала на землю, да не на мягкую траву, а на острые камни. Расцарапанные ноги обожгло, словно крапивой. Запястья окатило болью, а меня саму – стыдом.

Это мой друг? Человек, которому я доверяла без оглядки?

– Тим, послушай меня! – взмолилась я. – Пожалуйста!

Он даже не обернулся. Как быстро преобразился, точно ветер, сменивший направление! Не выдержал испытания, так легко сдался…

– Не желаю я тебя слушать, – ответил Тим и, словно подсмотрев мои мысли, проговорил: – На мне нет вины. Я хотел стать тебе другом. Но ведьмы недостойны дружбы.

– Ты понял это только сейчас?! – в сердцах воскликнула я.

– Перед смертью на многое открываются глаза.

Сказано это было так спокойно, что я на мгновение увидела перед собой прежнего Тима – друга, который стал для меня опорой в бесконечном хаосе чужой ненависти. И именно это пригвоздило меня к земле, словно валун, взваленный на плечи. Ноги, лишенные опоры, затряслись, по щекам покатились слезы. Они оставляли соленые мокрые дорожки. Я бы утерла их, но Тим так сильно натягивал ленту, что не получалось этого сделать.

Тим шел быстро, я едва поспевала за ним. Я где-то потеряла лапоть, и в кожу теперь впивалась трава – острая, словно иголки. В темноте мы двигались на ощупь, пока на земле не показалась луна. Ее жемчужный свет мягко отогнал тени. Перед нами предстал овраг. Внизу, на его скалистой низине, извивалась река. Лунные блики играли на ее глади, сверкали, как серебряная чешуя.

Мы застыли на мгновение на вершине оврага, а затем Тим ринулся вниз по заросшему колючими кустарниками склону. С каждым шагом он набирал скорость и в конце концов перешел на бег. Я задыхалась, падала, поднималась, не в силах избавиться от проклятой ленты. Как она все еще держит меня?

Подол сарафана превратился в ошметки, на руках расцветали алые, глубокие царапины. Сердце билось так, будто вот-вот выскочит из груди. Я хватала ртом воздух, но тот застревал в горле проглоченным камнем.

Не помню, как мы оказались у реки. Перед глазами все плыло, в голове царил хаос, но даже с помутневшим зрением я поняла, что собирается сделать Тим. Сначала не поверила, сжалась от ужаса, а затем отпрянула от него настолько, насколько позволила ненавистная лента.

– Не вздумай!

Я хотела закричать, но из горла вырвался лишь хрип. В нем едва-едва угадывались слова.

– Так будет правильно.

Тим взглянул на меня – открыто, смело, внимательно, так, как умел только он. В его глазах я рассмотрела лишь одно – приговор. Не было в них больше ни тягучей нежности, ни скрываемой заботы. Привычное спокойствие друга обернулось холодным равнодушием, ножом вспарывающим грудь.

– Отпусти!

Тим шагнул в воду и потянул меня за собой. Ледяной поток обжег голые ступни.

– Вода, Василиса, смывает все преступления.

Я оглянулась. Пустынный берег непривычно глубокой реки остался позади. Сарафан намок и кандалами тянул меня вниз. Тим вдруг остановился, обернулся и резко обхватил меня за плечи. Наши взгляды на мгновение встретились, а затем я, повинуясь крепким рукам Тима, с головой ушла под воду.

Все звуки стали глуше. Грудь сдавило, обожгло. Я забилась