Кризис Ж - Батурина Евгения

На кухне две женщины мыли посуду. Я их обеих знаю плохо, зато с лучшей стороны. Они работают в детском центре «Бурато», куда ходит Антонинин сын Кузя, а место это хорошее. Высокая женщина постарше – Марина Игоревна, директор и главный режиссер «Бурато», миниатюрная и помоложе – Лена, администратор.

– Добрый вечер! – сердечно кивнула мне Марина Игоревна.

– Извините, – вскочила Лена. – Мне пора. Я засиделась, а ехать еще, муж и так будет расстроен.

И сунула мне до блеска отмытую чашку.

Про Лениного мужа мне известно одно: это он когда-то выгнал попугая Исаича из дома. Больше, в общем, и знать не обязательно. А сама Лена вроде ничего, симпатичная, похожая на мультяшного ежика, только людей боится и себя стесняется.

– Леночка, а давай я тебя отвезу! – предложила Марина Игоревна голосом доброй учительницы. – Я на машине, спешить мне некуда.

– Что вы, спасибо, – лепетала Лена. – Зачем вам в Балашиху. Вам или кому-либо еще…

– Я на «Щелковской» живу, – возразила Марина Игоревна. – Это рядом. Поехали!

Вернулась Антонина, предложила гостьям, только что вымывшим чашки, чаю.

– Спасибо, – улыбнулась Марина Игоревна. – Мы с Леной домой. А вам я чайник поставила. Масло так и не нашлось. Насчет картины… посмотрите?

– Конечно, обязательно посмотрим, прямо сегодня! – горячо пообещала Антонина что-то непонятное и ушла в прихожую на очередные проводы.

Я махнула «до свидания» женщинам из «Бурато» и осталась в кухне. Чаю заварю пока, а лучше кофе.

– Ох, извини, – сказала сестра через пять минут. – Я правда думала, буду одна. Но Илюха приехал за гитарой, а Гоша с Гораном очень долго собирались, и тут еще Марина Игоревна с Леной принесли попугаю корм, потому что Лена стесняется ходить сюда в одиночку и без повода. Странно, что мама с Леонидычем и детьми не нагрянули сегодня…

– Да ладно тебе, – я налила Антонине кофе. – В Нехорошей квартире всегда толпа.

– Сор-рок р-разбойников! – подтвердил попугай.

– Это да, – улыбнулась сестра. – Ты, кстати, масло не видела?

– Масло?

– Угу, сливочное. Я попросила Илюху купить его по дороге, собиралась печь песочное печенье. Он утверждает, что принес две пачки и мне отдал. Мы их всей компанией искали и не нашли. Чай пили в итоге с конфетами «Мишка косолапый», оставшимися, похоже, от художника Шишкина.

Художник Шишкин – хозяин Нехорошей квартиры. Точнее, бывший хозяин, он уже умер. Это не тот Шишкин, который написал картину с мишками, а другой, но тоже хороший. Раньше он жил в этой квартире с некой любимой женщиной. Она была его неофициальной женой, к ней он ушел от официальной, из-за чего с ним разругался взрослый сын. Шишкин умер, сын тоже умер, дама сердца исчезла, а Антонина сняла пустующую Нехорошую квартиру у родственников художника, своих добрых друзей. Потом чудесным образом выяснилось, что высокая Марина Игоревна из «Бурато» – это и есть та самая таинственная возлюбленная художника Шишкина. Теперь Антонина с Мариной дружит, и оставшиеся родственники художника тоже. Нехорошая квартира отлично сводит людей.

– Масло-то найдем, – пообещала я без особой уверенности. – А что Марина Игоревна говорила про картину?

– Очередная тайна художника Шишкина, – ответила сестра. – Мы искали масло, а нашли его письмо к Марине Игоревне в ящике с плоскогубцами. Он пишет, что заканчивает ее портрет. Портрет-сюрприз. Здесь, в Нехорошей квартире. Смотри!

Антонина протянула мне конверт, я достала письмо и быстро нашла нужные строчки: «Портрет этот, чую, будет моей лучшей работой. Такого Шишкина еще не видел никто! Я оставлю его тебе, Мариночка, забери его, и когда я умру, радуйся». Ну, с логикой у художника было не очень, но информация о неизвестном полотне мастера интригует.

– Когда Марина Игоревна уезжала из Нехорошей квартиры, никакого портрета не было. Ну, она не находила. Но думает, что Шишкин мог его спрятать, – объяснила Антонина. – Он к концу жизни стал немножко параноик и болел сильно.

– Может, просто не дорисовал? – предположила я. – Или выбросил?

– Может. Но Марине Игоревне хочется верить, что картина существует. Знаешь же, как она любила своего Шишкина…

– От любви одни проблемы, – вздохнула я. – И волнения.

– Бор-ря волнуется р-раз! – заорал вдруг попугай Исаич мне в ухо.

Наверное, он все-таки сказал «море». Но Антонина посмотрела на меня в упор, допила кофе и вкрадчивым голосом произнесла:

– Так. А теперь о главном. Расскажи-ка мне про Сочи.

– Сочи? Сочи хороший, – начала я скучным голосом.

– Александр-р хор-роший! – возразил попугай.

– Кто такой Александр?!

– Это он себя имеет в виду, – отмахнулась Антонина.

– С каких это пор он Александр?

– С тех же, с которых Исаич! В честь Солженицына назван. А ты не увиливай.

– Ладно. Но Сочи правда хорош, особенно весной. Даже не скажешь, что курорт, особенно если на набережную не выходить.

– А с Борей что? – Антонина отлично делала вид, будто не теряет терпения, я оценила ее актерскую игру.

– А вот с Борей – обычный курортный роман, – сдалась я. – Увы. К настоящей жизни никакого отношения не имеющий.

Антонина сделала круглые глаза и застыла.

– Почему ты так говоришь? – произнесла она, наконец.

– Потому что это правда.

– И давно… это стало правдой?

– Я три дня думала, – я встала из-за стола и начала для убедительности ходить по кухне. – Слишком все быстро случилось. И слишком сильны чувства. Такое, знаешь, счастье высокой концентрации.

– Звучит пока не очень плохо, – осторожно заметила сестра.

– Ну представь. Вот я люблю гранатовый сок. И когда еду в какую-нибудь Грузию или Стамбул, постоянно его пью. Мне прямо кажется, вкуснее нет ничего на свете. Думаю – вернусь в Москву, буду покупать гранатовый сок в супермаркете, как я жила-то раньше без него. Но возвращаюсь – и пью воду, так же как до отпуска. Потому что гранатовый сок хорош в курортных декорациях, а дома он кажется слишком экзотическим, ярким, терпким. Противоестественным. На каждый день не годится. Или, скажем, рамбутан…

– Я поняла твою мысль, – остановила меня сестра Антонина. – Спасибо.

– Ну и вот, – закончила я презентацию.

– Ага, – безмятежно продолжила она. – Ты замечательно сейчас описала страстный роман с турецким аниматором. Ярким и экзотическим. А теперь давай поговорим о Боре. Реальном человеке и нашем друге.

Я села молчать. Не хотелось мне говорить о реальном Боре и вообще признавать его мнимое превосходство над турецким аниматором. Антонина не торопила и не настаивала. Потихоньку, аккуратно задавала разные мелкие вопросы. И я, сама не замечая, рассказала ей всю нашу сочинскую историю, вплоть до того момента, когда Боря уехал к себе домой, а я осталась на Шаболовке без него и без капли радости.

– И что, он с тех пор пропал? – спросила сестра. – Не пишет?

– Да нет, пишет. А еще чаще звонит.

– Звонит и просто болтает? Встретиться не хочет? – раскручивала сюжет Антонина.

– Почему, хочет. Завтра вот хочет. В театр собираемся, в Большой.

– А-а. Как на вашем первом свидании?

– Ну да. И потом в тот же ресторан. Точнее, в другой, но по тому же адресу – прошлый закрылся уже. Рестораны в Москве долго не живут.

– Точно. Как и любовь… – повела бровью Антонина, – к гранатовому соку.

Сестра замолчала, начала собирать чашки и медленно складывать их в мойку, а по пути еще вытирать стол, двигать табуретки, закручивать банку с кофе, переставлять что-то на полках. Давала мне время подумать.

– Ладно, – сказала я. – Ты права. Не похож Боря на аниматора.

– Угу, – равнодушно кивнула она, задвигая бедром ящик с ножами.

– И на опереточного злодея не похож.

– Ага.

– И действительно ничего плохого не сделал. Пока.

– Так.

– Но… Это же я, сестра твоя Жозефина. Посмотри мне прямо в глаз. Если я лечу куда-то, красивая, влюбленная и любимая, то обязательно впечатаюсь в стекло.