Rucciя - Шамиль Идиатуллин

– Водитель пока что не может мне даже права передать, – сказал старлей. – Товарищи фэсэошники или кто вы там теперь. Вы что, решили в оказание сопротивления поиграть? – в голосе Закирзянова наконец прорезалось какое-то чувство, которое, впрочем, не слишком понравилось Ренату.

Ренат развернулся к своим, чтобы задавить саму возможность ответа, но не успел.

– А если решили? – спросил Славка неприятным голосом.

– Класс, – сказал Закирзянов. – Все подошли к первой машине, руки на капот, ноги расставили, – предложил он и передернул затвор автомата.

Следом за ним заклацали сохраняющий молчание старлей и сержанты – Степанов с безмятежным выражением лица, и чуть не плачущий Губайдуллин. Этот начнет стрелять первым, отстраненно подумал Татарин и оглядел своих. Они были в порядке – даже Славян наконец перешел от вредоносной своей болтливой фазы к боевой, в которой действовал всегда удивительно грамотно. Вот и сейчас он, приподняв руки, неторопливо двинулся, как было приказано, к ренатовой «семерке», не слишком пристально поглядывая на ощерившихся стволами ментов. Менее инициативные Санек и Тимур посмотрели на Рената, дождались его легкого кивка и последовали за Славкой. Ренат помедлил, обдумывая диспозицию. Она, как ни крути, выходила хреновой. Позволять обыскивать машины было никак нельзя. Оставались два выхода, один плохой, второй отвратительный: или прыгать в машины и со стрельбой прорываться обратно в Самарскую область, где можно спрятаться, а главное, избавиться от груза. Или устраивать гасилово, валя как минимум четверых ментов (это не считая того или тех, что сидели внутри КПМ). Которые, ясное дело, не будут стоять и ждать, когда же самарские гости их загасят.

– Ну, – сказал Закирзянов, направляя автомат персонально на Рената. Ренат задумчиво посмотрел на кружок дульного среза и пошел к братве. Как ни крути, приходилось выбирать отвратительный вариант.

Он встал слева, так, чтобы сразу перепрыгнуть через капот и укрыться за корпусом машины, неторопливо положил руки на остывающую черную полировку и, не отрывая от них взгляда, буркнул себе под нос:

– Пять.

Отсчет пошел.

Четыре.

Птицы орали все истеричнее.

Три.

Ренат чуть наклонился вперед, напружинивая руки. Ему было и проще, и сложнее, чем парням. Проще, потому что он в случае удачного прыжка хотя бы на несколько секунд уходил из зоны обстрела: по собственному опыту Татарин знал, что «калашников» лимузин BMW седьмой серии насквозь пробить не способен – братве же предстояло валиться на спины или бросаться ласточкой в стороны, паля по движущимся мишеням с лету. Сложнее, потому что он не знал, как успели переместиться гаишники – а парни, выстроенные вдоль дверец, следили за отражением в стеклах. Ладно, пофиг.

Два.

Ренат набрал в грудь воздух перед прыжком и тут же не спеша выпустил его через ноздри. Потому что стоявший на правом фланге Славка громко и протяжно сказал:

– А что, командир, их ты тоже обыскивать будешь?

Со стороны Самары к КПМ подходила колонна военной техники. На переднем БТР развевались флаги России и спецназа ВВ.

2

Вечность пахнет нефтью.

Май.

События сорвались как велосипед со стенки: неожиданно, глупо, звонко – и прямо по костяшке. Газеты и аналитические телепрограммы, конечно, находили и выдергивали отдельные нити происходящего – но не было Фучика, который усек бы, что нити давно сплелись в плотную петлю, нежно охватившую гортань страны и эпохи. И что табуретка отлетает в сторону – вот сейчас, когда мы опаздываем на работу, чистим зубы или орем на сына, отказывающегося делать уроки – в этот самый момент страна и эпоха испаряются беззвучной вспышкой, а их место занимает что-то другое, подкравшееся на цырлах. Совсем такое же, но чу-уть-чуть другое. Разницу объяснить почти невозможно, это обстоятельство мучает, загоняя в состояние заторможенной ненависти. Хотя на самом деле все очень просто, даже на уровне слов и чувств: вчера я бы так не сказал, ты бы так не сделал, он бы вообще заперся дома и носу под гнусное небо не казал бы. А вот сегодня я рявкнул, ты ушел в пугающий штопор, а о нем вообще к ночи не надо бы, да и дети кругом. Жизнь лопается и выворачивается кишками наружу, и что в кишках – известно. И ведь мы-то не изменились. Значит, изменилось все прочее: порвалось, сломалось – и позволило делать то, что вчера было нельзя.

Все действительно изменилось – для России. После выведения нефтедобычи Ирака на довоенный уровень рухнули цены на нефть. Медвежью во всех смыслах услугу рынку оказали и появившиеся тут же сообщения о том, что промышленная эксплуатация крупнейших месторождений на Аляске (до пяти миллионов тонн в месяц) начнется в течение полугода. Оголтелую оптимистичность этих прогнозов (заявленный уровень добычи грозил новым месторождениям лишь лет через пять-семь, и то при условии, что проданный Александром II кладезь ископаемых будет издырявлен скважинами как российский сыр) и торчащие из-за них уши компаний, осваивающих Аляску, разглядели не только специалисты – но паника вещь заразная и коммерчески успешная.

Впрочем, само по себе падение цен еще можно было перетерпеть: скачки и проседания случались всегда, хотя настолько чудовищного падения, до $4 за баррель, еще не было. Но основные сырьевые биржи мира практически сразу приняли консолидированное решение о прекращении котировки нефти Urals, на которую приходилась львиная доля российского экспорта. Это, по словам представителей бирж, должно было выправить ценовую ситуацию, а заодно резко улучшить экологическую обстановку на планете, которую и так здорово попортила высокосернистая русская нефть. Раньше с этой грязью приходилось мириться, потому что нефти не хватало, теперь же ее было полно, причем чистой и дешевой аравийской. Так что нужда в русском коктейле отпала – все свободны, всем спасибо.

Кремль впал в шок, который усугубили рассуждения представителей европейских правительств о том, что, в принципе, пора подумать и о резком сокращении поставок российского газа за счет развития альтернативных энергоисточников, а также оптимизации как собственных (норвежских), так и дополнительных (азиатских) возможностей. Попытки отыграть ситуацию политическими и юридическими методами не удались. Даже благосклонно относящиеся к Москве политики и финансовые гиганты лишь кивали друг на друга и рассказывали российским представителям, как они сожалеют о столь дурном развитии событий – но изменить ничего не способны при всем желании. А суды, инициированные российскими компаниями и правительственными учреждениями, закончились проигрышем истцов – как сразу честно предупредили частные адвокатские конторы из Швейцарии и США, представлявшие интересы России.

Выход, казалось, нашла собравшаяся в Тюмени расширенная коллегия Минэнерго РФ. С подачи сибирских компаний она предложила правительству – и правительство предложение с удовольствием приняло – отключить от нефтепроводов Татарстан и Башкирию, основных поставщиков высокосернистых нефтей, смешиваясь с которыми качественная сибирская нефть и превращается в дешевый второсортный Urals. Постановление правительства по этому поводу вышло практически мгновенно, и уже через неделю две независимые компании, немецкая и английская, официально подтвердили, что теперь российская нефть на выходе из экспортной трубы резко отличается по своим параметрам от Urals, соответствует ужесточенным требованиям ОПЕК и энергетического комитета ЕС, а потому, как и предлагает московское руководство, может, во-первых, продвигаться под новой торговой маркой Tumen, во-вторых, вернуться на европейский рынок. В ответ энергетический комитет рекомендовал России обеспечить мониторинг качества нефти в течение полугода, после чего выводы будут изучены и проверены европейскими специалистами, которые и вынесут рекомендации о допуске или недопуске Tumen на западный рынок. К тому времени, заявили представители комитета, Россия, возможно, сумеет отрегулировать внутренние проблемы с поставщиками нефти.

Проблема сводилась к позиции Татарстана. Вместе с Башкирией он сразу начал опротестовывать постановление, фактически переводящее республику из доноров федерального бюджета в последнего нищеброда. Как и следовало ожидать, федеральный центр в сложившейся ситуации оказался глух ко всем уговорам, мольбам и угрозам прекратить финансирование федеральных программ на территории регионов. Москва лишь нервно гарантировала, что бюджетники и пенсионеры в ущемленных республиках «не окажутся в проигрыше по сравнению с другими регионами» – но благоразумно не стала уточнять, каково придется другим регионам. Потом уговоры Кремлю надоели, и он цыкнул на сварливые территории. Башкортостан, последние годы стабильно сокращавший добычу нефти, нехитрый намек понял и досаждать перестал. Татарстан, сумевший аналогичное падение сократить и повернуть вспять, не перестал – а подал в международный суд в Лозанне иски против ЕС и правительства России. Одновременно татарские нефтяные компании прекратили отгрузку сырья перерабатывающим заводам, принадлежащим ЛУКОЙЛу, ЮКОСу и ТНК – и объявили о новой сбытовой политике. Отныне вся высокосернистая нефть будет перерабатываться на территории республики. А на сторону будут продаваться продукты ее глубокой переработки, а также качественная девонская нефть, добываемая в небольших количествах на новых месторождениях. При этом стратегическим направлением деятельности для компаний и принадлежащих им химкомбинатов останется экспорт, для сохранения которого на прежнем уровне Татарстан готов жестко конкурировать с российскими компаниями и вступать в кооперацию с иностранными производителями.