Фальшивая графиня. Она обманула нацистов и спасла тысячи человек из лагеря смерти - Элизабет Уайт
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
И тут появилась хозяйка – извинившись на французском, что не смогла встретить их лично.
– Видите ли, я никогда не пропускаю вечерню, – объяснила она.
Это была графиня Владислава Штрус, семидесяти трех лет, миниатюрная, худенькая, на удивление подвижная, с добрым открытым лицом. Помимо дома в Люблине, ее семье некогда принадлежали большие поместья в Берестечке и Грубешове, но немцы конфисковали их. Дама, приветствовавшая Янину и Генри, была сестрой графини Владиславы, мадам Марией Чернецкой, семидесяти лет. Ее изгнали из большого поместья мужа, после того как немцы арестовали его. Она до сих пор ничего не знала о его судьбе и цеплялась за надежду, что ему удастся выжить в концентрационном лагере, который немцы устроили для польских заключенных в Освенциме на аннексированной территории Польши. Немцы называли лагерь Аушвицем.
Графиня Владислава делила одну из комнат в здании с сестрой, а остальные сдавала арендаторам. Когда граф Скжинский сказал ей, что ищет жилье для родственников своей жены, она с радостью предложила ему часть своей парадной залы. Сестры были очарованы «приятной молодой парой» и рассыпались в приветствиях. Увидев, как напугало Янину промороженное белье, графиня Владислава заверила ее, что насчет температуры в помещении беспокоиться не нужно.
– Как только я узнала, что вы приедете, велела переставить сюда железную печку, и сейчас принесу вам чудесного угля, так что вскоре мы прекрасно согреемся!
Закутавшись в потертое зимнее пальто, графиня вышла из комнаты. Вид крошечной печурки в дальнем углу обескуражил Янину. Еще сильней ее сердце упало, когда графиня вернулась с «чудесным углем» – пятью маленькими угольками в миске. Определенно леди понятия не имела о том, сколько угля потребуется, чтобы отапливать такое помещение. Янина подумала, что эта сцена достойна французской комедии, вот только все происходило в суровой реальности. Графиня принялась разжигать печку и вся перепачкалась в угольной пыли. «Что сказал бы ее дворецкий в Берестечке, увидь он ее сейчас?» – подумала Янина.
На этой же печке сестры готовили еду. Готовкой занималась графиня – обычно она варила похлебку, загущенную ложкой муки. Она помешивала ее на крошечном огоньке с не меньшей заботой, чем ее прислуга в Берестечке, готовившая жаркое и супы на большой кухонной плите, отчего Янина и Генри не могли не улыбаться. Если Янина предлагала разжечь огонь посильнее, графиня отчитывала ее.
– Янка, дорогая, – говорила она, используя уменьшительное от «Янина», – как же ты не знаешь, что лучшую еду готовят на очень, очень медленном огне?
По воскресеньям графиня пекла блинчики из муки и воды, смазывая сковороду кусочком сала, и подавала их с капелькой джема. Однако за несколько недель до ее дня рождения сестры перестали готовить блинчики, чтобы сэкономить муку и устроить праздник для своих друзей. Когда знаменательный день наступил, они накрыли в центре зала обеденный стол на двадцать четыре персоны, застелив его прекрасной вышитой скатертью и уставив дорогим фарфором и цветами. Из сэкономленной муки графиня испекла кексы. Поданные на изысканной посуде, с цветами перед каждым прибором и эрзац-чаем в тонких фарфоровых чашках, они создали у гостей по-настоящему праздничное настроение. Графиня сидела во главе стола, как хозяйка поместья, которой была еще совсем недавно. Ее гости, включая Янину и Генри, надели свои выходные наряды и вели оживленные беседы на французском. Это напомнило Янине счастливые эпизоды из ее детства.
Помимо небольшой арендной платы, которую получала графиня, сестры жили на заработки мадам Марии, подрабатывавшей прислугой у Рыльских, представителей низшей аристократии. Она ходила на работу в грязных поношенных тапочках, а свои лучшие туфли приберегала для церкви. Она исполняла разные поручения, мыла полы и таскала уголь в корзинах, но за весь день не получала никакой еды, потому что, по мнению мадам Рыльской, еда стала чересчур дорогой. Когда Янина выразила свое возмущение по этому поводу, мадам Мария только фыркнула:
– Разве это тяготы, дитя мое! Тяготы испытывает мой муж в Аушвице – если он вообще еще жив. То, что мы переживаем на свободе, тяготами не назовешь, и не гневи милосердного Господа!
Какова бы ни была температура в их комнате, Янина и Генри всегда ощущали тепло, исходившее от обеих сестер. Со временем они смогли отблагодарить их за него своей заботой и поддержкой.
Янина и Генри теперь жили на территории Польши, разоренной и расколотой за два года немецкого расистского правления. Для Гитлера захват страны в 1939-м был лишь шагом на пути к исполнению миссии, которую, как он считал, поручило ему провидение: завоевать Lebensraum для немецкого Volk. Это огромное «жизненное пространство» должно было простираться от Германии до восточных границ Европейского континента, а заселить его следовало людьми «арийской крови» со всей Европы. Они будут производить продовольствие, товары и потомство, необходимые, чтобы победить в долгой войне за расовое превосходство. Тот факт, что на будущем Lebensraum жили десятки миллионов славян и миллионы евреев, не представлял для них морального или практического препятствия, поскольку Гитлер считал и тех и других «недочеловеками». Небольшое количество славян следовало сохранить для выполнения тяжелой работы вместо их немецких хозяев, а остальным, вместе с евреями, предстояло тем или иным путем исчезнуть[50].
Оккупированная немцами Польша стала испытательным полигоном для мер реализации нацистской расистской утопии. В сентябре 1939-го Гитлер приказал сделать западные провинции Польши, аннексированные Рейхом, полностью немецкими, депортировав евреев и поляков на восток и заменив их этническими германцами, перевезенными с территорий, оккупированных Советским Союзом. Всех поляков следовало свезти в небольшую область к востоку от аннексированных земель, за исключением одного уголка на советской границе. Эта область должна была стать «резервацией», куда перевезут евреев с территории Рейха и оккупированной Польши. По западной границе резервации будет построена непреодолимая огромная стена, чтобы евреи не могли вернуться. Конечно, эти меры тоже временные, потому что постепенно вся оккупированная немцами Польша станет полностью германской[51].
Гитлер поручил реализацию этого плана Генриху Гиммлеру, рейхсфюреру СС и начальнику немецкой полиции[52]. В его распоряжении были все ресурсы, необходимые для установления нацистского расистского «нового порядка» на территории оккупированной Польши. Его «расовые эксперты» должны были проводить генетический отбор тех, кто мог присоединиться к германскому обществу, в то время как
