Я весь отдался Северу (сборник очерков) - Степан Писахов

В прошлом, 1926 году я встретил в Москве Н. Д. Виноградова, собравшего большую и, кажется, единственную в России коллекцию пряников как образцов народного творчества. Видя, как Н. Д. Виноградов любовно и внимательно относится к этому виду народного творчества, я поставил перед собой задачу – собрать ему по возможности полную коллекцию козуль. И, может быть, с помощью Н. Д. Виноградова и других дельных на то людей удастся выяснить их происхождение.

Биография

В одной из моих предыдущих биографий я написал: «Родился в той комнате, в которой живу». За это получил резкий окрик. Кто-то, разбирающий почту в ССП, подшивающий анкеты, крикнул из Москвы: «Писать надо кратко и без лишних слов!» До сего дня не понимаю, что вызвало такой окрик.

Снова анкета. Уполномоченный ССП в Архангельске говорит: «Подробнее напиши». Подробнее и ни одного лишнего слова. Сначала напишу для избежания нового строгого окрика без лишних слов.

БИОГРАФИЯ No 1, КРАТКО ИЗЛАГАЕМАЯ. Жить начал в 1879 году 12 октября по ст. ст., 25 октября по н. ст. Живу до сих пор. Подумывал перестать жить. Кое-как удалось перетерпеть и – живу. Вырастая, стал грамотным, стал писать сказки. Печатали – писал и много. Перестали печатать – писать стало трудно. Все.

БИОГРАФИЯ БЕЗ ОПАСЕНИЯ ОКРИКА. Родился в г. Архангельске, Поморская, 27, в той комнате, в которой живу. Родился в 1879 году 12 октября по ст. ст., 25 окт. по н. ст. Назвать меня хотели Сергеем, но бабушка запротестовала. В честь деда моего деда назвали Степаном. С детства жил среди богатого словотворчества. Язык моих сказок мне более близок, нежели обычный литературный язык. Говоря северян не захломощена иностранными словами и более четко показывает, что говорящий хочет выразить. Творчество сказок наследственное. Мой дед был сказочник. Часто сказка слагалась на ходу, к делу, к месту, к слову. Лет четырнадцати стал записывать свои сказки. Сказки слагались про окружающих, про людей знаемых и не были безобидными. По этой причине авторство скрывалось.С детства я тянулся к живописи, хотел быть художником. Это не нравилось отцу: «Будь сапожником, доктором, учителем, будь человеком нужным, а без художника люди проживут».

Чтобы попасть в Петербург, нужны были деньги на дорогу. Я поступил рабочим на лесопильный завод Я. Макарова, убирал хлам на бирже. К концу лета в руках были деньги на дорогу. Из дому получал по 10 р. в месяц. На питание оставалось по 4 к. в день. Надо было оплатить квартиру, купить материал для работы. Так прожил полтора года. В 1905 г. за протест против самодержавия я был лишен права продолжать образование. Летом был на Новой Земле. На зиму решил ехать за границу. Западная Европа не влекла. Хотел посмотреть Восток – яркий, красочный.

Турция, Палестина, Египет. Шумно, душно, жарко и аляповато-ярко. Через год-полтора побывал в Италии, Греции. Возвращаясь домой, я полнее и глубже почувствовал чистую красоту Севера. Богатство более широкого спектра солнечных лучей. Солнечные ночи. Был также в Париже.

За работу в школе (с 1928 года стал преподавать в средней школе) меня премировали путевкой на курорт. Это почти испугало! Лишить себя солнечного лета, уехать от солнечных ночей! От подобной «награды» я отказался.

В 1924 году в сб. «На Северной Двине» напечатана сказка «Не любо – не слушай» («Морожены песни»). Сказка пошла в ход. Ее передавали по радио. Не раз рассказчики пытались присвоить авторство. По этой причине я настаиваю на названии сборников сказок «Сказки Писахова». Проведя почти всю жизнь впроголодь, я хочу хотя бы авторство своих сказок за собой уберечь. Сказки попали в «30 дней», редактор Безруких П. Е. Внимание «30 дней» дало толчок моим сказкам. Днем занимался в школе или живописью, а ночи отдавал сказкам.

В прошлой анкете я говорил: нас, детей, в семье было четырнадцать человек. Осталось двое: сестра Серафима Григорьевна Писахова, работник областной библиотеки, и я. Так и досуществовываем.

Моя палитра

В выборе своих друзей-красок я очень осторожен. Я хочу сказать, что очень осторожен в выборе масляных красок. Акварель и карандаши меня мало беспокоят, в их обществе я со всеми знакомлюсь, со всеми разговариваю. Если разговор не клеится или не понимаем друг друга – расходимся.

В масляных красках иначе. Тут я очень разборчив. При знакомстве и познакомившись, подружившись, ценю и берегу дружбу. Есть краски, с которыми я не ссорясь перестал встречаться…

Почему много лёту в сказках?

Меня корят да упреками донимают: почему много лёту в сказках? В редкой кто не летает.

А как иначе? Кругом столько лёту: и скоростные самолеты, и на дальность, и высотные, и с большим грузом. Фантазия начинает свое дело полетом. Не мое дело останавливать фантазии полет. Вот направлять полет в како-либо место, которо в памяти болит…

Сколько надо денег?

Как-то пристали ко мне с досужим разговором.

– Сколько надо тебе денег, чтобы было довольно?

А жил я на 20-25 рублей в месяц. К концу месяца часто «постничал».

– Сколько? Трудно сказать.

– Сто рублей довольно?

– Сто? Ну куда я с ними?! Да сто рублей мало, чтобы нанять хорошую мастерскую.

Екатерина Константиновна

Дом на углу по старому названию Литейного проспекта и Пантелеймоновской улицы. Фасад дома облеплен «мавританским стилем». Какие квартиры за окнами, выходящими на улицы, не знаю. Знаю темные сырые квартиры окнами во двор. На воротах зеленые бумажки: «Сдаются комнаты». На белых клочках пишется об углах. Грязная лестница, ободранная дверь – «мавританский стиль» сюда не дошел.

«Угол» в темном коридоре. На ящике можно спать. Коридор освещается маленькой керосиновой лампой. Читать нельзя. Угол не для занятий – только спать. Цена – 1 руб. 75 к. в месяц. Устроился. Через месяц переехал в кухню – плата 2 р. 25 к. В кухне есть окно. Мое место между плитой и раковиной. Стола для меня нет. Есть ящик. Он – кровать, и стол, и стул.

В кухне чад. Что-то пригорело… Кислый запах жареного цикория. Цикорий покупался сырой, жарился, к нему прибавлялся кофе – это было главное питание всей семьи.

Глава семьи – высокий дряхлый старик. Один сын неработоспособный, другой страдает жаждой к водке. Старший сын где-то работает, но у него жена, дети. Хозяйка Екатерина Константиновна – высокая старуха, болезненная, бьется изо всех сил, чтобы как-нибудь просуществовать на какую-то мизерную пенсию мужа и на заработок шитьем. Я был таким же «капиталистом». На питание в сутки у меня было четыре копейки… Особенно трудно было к концу месяца.

У меня не было денег на стирку. Но за ящиком, на котором я жил (спал и занимался), оказывалась пара белья, – должно быть, я уронил и забыл. В кармане пальто оказывался чистый платок, слегка смятый. То же было с воротничками: помнится, вчера воротничок был сомнительной свежести, а сегодня чистый и хорошо выглаженный. Прошло много времени, прежде чем я догадался, что Екатерина Константиновна стирала белье, платки, воротнички и подбрасывала мне. Такая забота, такая деликатная забота от старухи, замученной нуждой.

Раз Екатерина Константиновна мыла пол в своей комнате. Вышла мыть в коридор, но сил не хватило. Легла на кровать, оставив воду и вехоть. Я снял ботинки и вымыл коридор и кухню.

Екатерина Константиновна думала, что пол домыла ее невестка, жена старшего сына.

Иногда, приходя домой, я находил на подушке на бумажнике кусочек постного сахара. – Екатерина Константиновна, откуда это? – Я сэкономила семь копеек, купила сахару. Это ваша доля.

Это было искренне, было от сердца, и отказаться было нельзя.

Доктор наук

1905 год. Мой первый приезд на Новую Землю. Пароход ушел. Водку выпили. Опохмелились, кто как сумел. Кто баней, кто кислым. Промышленники ушли на места промысла. В становище остались старики, старухи и ребята.

Надо устраивать свое жилье. Выстирал белье, выстирал и половики. Нашел их в сенях в углу, грязные и затоптанные, они валялись там кучей. После стирки вычистил самовар, вымыл пол. Поставил самовар греться и пошел полоскать белье.

Берег около дома оказался крутоват и довольно высок. У берега припай плотной крепкой льдиной. Выполоскал белье. Вода прозрачно-зеленоватая. Все видно до маленьких камешков, до тонких веток водорослей. Верхний пресный слой воды замерзает и разбегается стрелками. Смерил палкой,– глубина мне почти до плеч.

Не утерпел. Разделся и прыгнул в воду. Я задохся, меня будто ледяными иголками проткнуло со всех сторон. Пробормотал: – Бабушки, дедушки!

Но окунулся и подождал, чтобы вода надо мной успокоилась. Выскочил. Одеваться было некогда. Бросился по снежному припаю. Согреваясь, исполнял танец, названья которому нет. Говорил что-то похожее на привет морю, солнцу, ряби и дали морской.

Согревшись, надел ботинки, накинул пальто, собрал в охапку мокрое белье и сухую одежду – и домой.

Самовар вскипел и замолчал. Я прибавил углей, и он снова весело запел. Напившись чаю, я погрузился в сон: устал за день с непривычной работы. Самое трудное для меня – мытье полов, от него подколенки болят. Утром, едва открыл глаза, увидел соседа по комнате.