Танец в ритме дождя - Елена Ткач

Дождь уже перестал.

5

Продрогшая после дождя Москва трепетала листвой. Порывами налетал свежий ветер, казавшийся ледяным тем отважным прохожим, которые не прихватили из дому плащей или курток.

Две путницы, вышедшие по Большой Никитской к Тверскому бульвару, начали замерзать. Они ведь были одеты не по погоде: одна – в полупрозрачном шифоновом платьице, другая – в тонкой блузке и крепдешиновой юбке, в которой приехала с дачи.

Их кураж угасал, настроение падало. Да и ситуация не особенно располагала к веселью… И тогда Ольга, озираясь по сторонам в поисках открытого ночного киоска, предложила:

– Вер, давай возьмем чего-нибудь для сугреву. Ночь впереди длинная, а нам надо быть в форме. Не то, не ровен час, простудимся!

Вера молча кивнула. И решительным шагом направилась к освещенной витрине киоска напротив здания ТАСС у Никитских ворот. С той же решительностью, не допускающей возражений, она отстранила деньги, протянутые Ольгой, и сама купила бутылку бодрящего, сладостно-горьковатого грейпфрутового ликера, два пластиковых стаканчика и пакетик орешков.

С деловитой поспешностью заговорщиков они пересекли улицу на светофоре напротив памятника Тимирязеву и углубились в темные, влажно дышащие аллеи Тверского бульвара.

– Давай к дубу пойдем? – предложила Ольга.

– К какому дубу? – не поняла ее озябшая спутница.

– Ну, к тому, который огорожен цепями. Под ним, может быть, Пушкин не раз сидел!

Туда они и направились. Сели на лавочку под сенью таинственно шелестящей листвы, обдуваемые летучими порывами ветерка, который здесь, в уютной тиши Твербуля, казался ласковым и бодрящим.

Ольга ловко отвинтила пробку и разлила желтоватую жидкость по стаканчикам. Кивнув друг другу, они выпили по чуть-чуть, а потом еще – и сразу почувствовали себя не чужими в этом шелестящем, дышащем мире майской ночи.

– Ты обо мне кое-что знаешь уже, ведь так? – начала Ольга.

Вера кивнула. И сразу в ее памяти встали портреты Ольги, которые сегодня – ах, ирония судьбы, – именно сегодня Алеша снял со стен мастерской. И тот, последний, двойной портрет, где обе они как бы слились в единый образ, проглядывали одна сквозь другую… Да-а-а… Разве все это простая случайность? Разве не похожи мы все на бабочек, нанизанных на жесткий стержень судьбы?.. Ей стало не по себе.

– А вот я про тебя ничего не знаю, – продолжала Ольга. – Расскажи! – Она попросила об этом так естественно, так просто, что Вере не показалось, что за этим кроется высокомерие: мол, как же, я танцевала в Большом, а ты кто такая? Не было в Ольгином интересе и пошловатого бабского любопытства. Ей, похоже, на самом деле было важно понять, чем Вера дышит…

– Сейчас, погоди, – так же просто и естественно сказала Вера и принялась рыться в объемистой кожаной сумке в форме портфеля.

Вера знала, что к Алеше она больше не вернется… по крайней мере, сегодня. Она собиралась после их ночного шатания пойти в Трехпрудный. И потому взяла то единственное, без чего не могла уйти – рукопись своего романа. Он был почти завершен, не хватало лишь трех-четырех страниц финала. И Вера знала: главное, что предстояло ей сделать завтра, – это их дописать! А там… Нет, об этом лучше не думать!

Наконец она извлекла рукопись в картонной папке с завязками и протянула Ольге:

– На, читай, – и, налив себе и Ольге по полстаканчика, разом выпила свою порцию.

– Это что? – не поняла Ольга, с удивлением взирая на увесистую папку, лежащую у нее на коленях.

– Это мой роман. По профессии я журналистка, вернее, театральный критик, вот здесь неподалеку училась, – махнула она рукой в сторону театра Маяковского, – в ГИТИСе. А сейчас все бросила ради… Не знаю, что это – настоящее или так… блажь пустая. Сама понимаешь, как трудно профессиональному критику решиться на такое: призрак графоманства мерещится… А это страшно.

– «Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма…» – процитировала Ольга знакомую всем студентам шутливую прибаутку.

И у Веры слегка отлегло от сердца. Все же они принадлежали к одному миру…

– Ага! – оживилась Ольга. – Так ты, значит, чукча, который писатель!

– Вот-вот, – подхватила Вера, смеясь, – в самую точку – чукча!

Ольга с каким-то новым и даже несколько восхищенным выражением на нее посмотрела и принялась развязывать тесемки папки.

– Как интересно-то, Господи! Только вот света тут маловато. А, придумала!

И она с легкостью стрекозы сорвалась с места и мигом оказалась возле ближайшего к ним фонаря, стоявшего у низкой чугунной ограды, обрамлявшей бульвар.

– Ты что, думаешь стоя тут все прочесть? – весело крикнула Вера, когда Ольга начала перелистывать страницы одну за другой, буквально поедая глазами написанное.

Но Ольга только отмахнулась в ответ. И эта ее готовность вот так, посреди ночи, посреди спящей Москвы читать рукопись незнакомой женщины, которая к тому же является ее соперницей, поразила Веру. И тончайшая вибрирующая невидимая ниточка, которая, похоже, уже связала их друг с другом, стала крепнуть.

Ольга читала долго. Может быть, час, а может, и больше. Вера не смотрела на часы. Она погрузилась в тайную прелесть ночи, прислушиваясь к шорохам, отдаленным взрывам хохота запоздалых гуляк, вглядываясь, врастая, вживаясь в ночной город. Она запретила себе о чем-либо думать. Она только судорожно вздохнула, представив себе, что это, скорее всего, последняя ночь, которая еще связывает ее с Алешей.

Алешка! Как жить без тебя?

Она запретила себе эти мысли, лишь только представила, как он вернулся домой, в Хлебный, вернулся, исполнив то, что ему было велено, и не обнаружил дома ни одну из них… Каково ему? Что сейчас у него на сердце? Как ему-то справиться со всем этим?

Ночь. Бульвар. Полнолуние.

Может быть, последняя шальная ночь в ее жизни… Без него она ни на что подобное уж не будет способна. Она сделается рассудительной пресной женщиной. Она станет старой! Так пусть эта ночь окажется достойной воспоминаний!

Вера потягивала ликер из стаканчика, Ольга подобралась к ней неслышно, как кошка. И обняла. Крепко-крепко. И поцеловала в теплый, растрепавшийся под ветром затылок.

– Ты… Это удивительно! Верушка! Милая моя! Господи! Поздравляю… Поздравляю тебя. Это настоящее – ты не думай, даже мысли не допускай, что там что-то не так… Это то, чего ждет от нас жизнь и те, кто впустил нас сюда… Это боль, это радость – живая радость! Господи! Я уж боялась, что здесь все вымерли… А нет, оказывается! Вы есть. Настоящие. Живые!

– Ох! – Вера совершенно растерялась от таких похвал. И это растопило ее сердце. Она вскочила со скамейки и кинулась Ольге в объятия. Она не знала, почему сделала так, это было немыслимо, нелепо, глупо, но она не могла иначе. Они стали родными в этот миг. И их родство ничто не могло омрачить. Даже Алешка!