Письма из Испании - Проспер Мериме

Похоже, что во всех странах архитекторам доставляет какое-то странное удовольствие оказывать, елико возможно, самые плохие услуги живописцам, словно между ними существует своего рода профессиональное соперничество. Если строится музей, то можете быть уверены, что они позабудут только одно — обеспечить приличное освещение картин. «Мне для моего музея, — говорил один знаменитый архитектор, — требуется очень много окон на фасаде. Пусть уж Рафаэль и Тициан устраиваются как хотят: для меня окна — прежде всего. К тому же музей — это, вообще говоря, дворец, украшенный картинами».

С картинами Мадридского музея обращаются не лучше, чем у нас. С освещением там обстоит настолько плохо, что почти целый день картины, выставленные против окон, нельзя, в сущности, как следует рассмотреть: дневной свет бьет прямо в покрытые лаком полотна и отражается в них, как в зеркале. Что касается других, то есть висящих между окнами, то их разглядеть можно, но не без труда, и они очень проигрывают из-за ослепительной яркости испанского неба. Чтобы уловить тонкие, изысканные тона Веласкесов и Ван-Дейков, приходится слегка заслонять глаза шляпой. Упрека этого нельзя, впрочем, отнести к тем залам музея, где хранятся шедевры итальянской школы. В них источники света расположены удачно — наверху, но испанская и фламандская школы принесены в жертву.

Осенью и зимой пол покрыт половиками, как почти во всех испанских хороших домах. Мне нравится, и меня даже трогает эта забота о публике. Очень важно, чтобы любителя живописи не отвлекали в картинной галерее неприятные ощущения: чтобы у вас не зябли ноги, чтобы вы не чувствовали сырости и многих других неприятных явлений, из-за которых так быстро улетучиваются самые отрадные чувства. Должен также поблагодарить директора, расставившего в музее достаточное количество широких, удобных диванов, на которых можно предаться сладостной, томной мечтательности, обычно вызываемой в нас созерцанием шедевров искусства. Диваны эти, обитые красным бархатом и украшенные золотой бахромой, служили во время последней сессии кортесов[41]. Непохоже, чтобы они в скором времени вновь обрели свое первоначальное назначение.

Доступ в музей свободный: он открыт для публики два раза в неделю, а иностранцы могут посещать его ежедневно по предъявлении паспортов. По воскресеньям широкого доступа в музей нет; жаль, что в Париже дело обстоит не так. В этот день целая толпа нянек, мастеровых и солдат топчется в картинной галерее просто от безделья. Они осматривают интерьер кухни, писанный Дроллингом[42], Страшный суд[43] уж не знаю какого-то там старинного немецкого мастера, изумляются размерам шиферной доски, на которой Даниэле ди Волатерра[44] дважды написал Голиафа, сраженного Давидом[45], но не обращают ни малейшего внимания на полотна великих мастеров, к несчастью, несколько потемневшие и поблекшие. Толчея эта приводит к тому, что в галерее поднимается ужасная пыль, из-за которой приходится часто устраивать уборку, а для сохранности картин нет ничего пагубнее. Однако я был бы крайне недоволен, если бы у нас поступили, как в Англии, где войти в картинную галерею можно только во фраке тонкого сукна и вообще одетым как джентльмен. В Мадридский музей впускают всех — и в сапогах и в альпаргатах, и хорошо и плохо одетых. Но так как в дни доступа простой народ на работе, получается, что в картинной галерее бывает немного публики — только те, кто хочет смотреть картины, а не прогуливаться взад и вперед. Такие посетители жертвуют ради картин своим трудовым днем, и по тому можно предположить, что это подлинные ценители. Сколько знаменитых художников вышло из ремесленного люда!

Очень часто испанцы, показывая свои богатые собрания картин или великолепные библиотеки, вздыхают и грустно говорят: «Увы! Ничего у нас не осталось: французы забрали все». Я же склонен думать, что французы напрасно оставили здесь столько сокровищ искусства, которые зачастую недооцениваются своими законными владельцами. Что бы там ни забрали французы, но Мадридский музей, несомненно, один из богатейших в Европе. Он превосходит даже наши, если не количеством картин, то, во всяком случае, качеством. В Мадридском музее не увидишь такого количества посредственных полотен, какое можно с удивлением найти в Лувре наряду с шедеврами величайших мастеров.

Та часть музея, в которой развешаны произведения различных итальянских школ, особенно богата вещами Тициана. Два портрета Филиппа II и один Карла V, верхом, относятся, на мой взгляд, к самой зрелой поре этого художника. Больше всего понравилась мне картина, изображающая вакханалию. Богатейший колорит сочетается в ней с верным и изящным рисунком. Не могу понять, благодаря какому искусному способу он сумел создать впечатление упругости изображенной им плоти. Никогда не видел я ничего сладострастнее, чем нагая женская фигура на левой стороне картины.

Среди нескольких прекрасных полотен Леонардо да Винчи я отметил портрет Монны Лизы Джоконды[46], — по-видимому, несколько измененную копию портрета, который находится у нас в Лувре. Фон этой картины — уже не любезный сердцу Леонардо да Винчи пейзаж с островерхими скалами. Он очень темный и очень ровный. Цвет драпировок тоже иной.

Всем иностранцам велят приходить в восторг от картины Рафаэля, выдержанной в кирпичном цвете, которая изображает Христа во время крестного пути. Это знаменитая Spasimo di Sicilia[47] — ее можно было видеть в Париже, где она реставрировалась. Я должен сознаться, что картина эта мне совсем не понравилась. У большинства фигур лица какие-то искаженные; ученики Христа и святые жены представляются мне до того мощными и мускулистыми, что с их стороны просто непростительно не попытаться применить силу для спасения своего всеблагого учителя. Апостол Иоанн должен был быть чем-то совершенно противоположным атлету: бьюсь об заклад, что это был красивый юноша, бледный и хрупкий, с задумчивым выражением лица, а никак не грузчик, с такой свирепой рожей, что от нее одной Ироду[48] и Пилату[49] стало бы не по себе. Говорят, что при реставрации в этой картине многое изменили. От всего сердца желаю, чтоб это было действительно так. Тут же, почти рядом, висит Святое семейство того же Рафаэля; на мой взгляд, оно куда выше, чем Spasimo. Но лучшие вещи Рафаэля, какие я видел, находятся в Эскориале: это Мадонна с жемчужиной и Мадонна с рыбой. Я советую путешественникам полюбоваться, как шедевром выразительности, работой Креспи[50] — ликом богоматери, обнимающей мертвого сына.

В галереях фламандской и голландской живописи картин еще больше, чем в итальянской галерее. Обращаешь внимание на огромное количество полотен Рубенса, в большинстве превосходных. Не перестаю удивляться плодовитости этого мастера, который занимался ведь не одной только живописью, — он был также посланником, а кроме того, много времени уделял удовольствиям. Как он находил время для работы? В этом музее можно видеть оригинал знаменитого Острова любви[51], копий которого известно очень много. Его повесили рядом с другой отличной картиной, но на совершенно иной сюжет: священник несет святые дары больному. Из работ Рубенса больше всего поразила меня правдивостью и силой чувств та, что известна под названием Медного змия[52]. Моисей, сопровождаемый Аароном, обращается с речью к евреям. Он явно осыпает их упреками, видимо, говорит долго и не без иронии. У ног его повергнулся ниц человек, молящий о пощаде. Другой, устремляясь к нему с протянутыми руками, словно вопит от боли и ужаса. Справа от зрителя умирает девушка, укушенная ядовитой змеей. Она не в силах говорить, но с мольбой смотрит на пророка. Мать старается оторвать от девушки еще обвивающуюся вокруг ее тела змею, а несколько евреев указывают на нее Моисею, словно рассчитывая, что это зрелище способно смягчить его гнев. Любая картина Рубенса хороша колоритом; эта хороша и рисунком и выразительностью. Голова умирающей девушки написана изумительно. Вдобавок даже у итальянских мастеров не найти больше изящества и экспрессии.

В этой галерее я нашел не очень много Ван-Дейков, но говорят, что по Тенирсам[53] она самая богатая в Европе. В ней имеются также отличные Метсю[54], Кюйпы[55], Йордансы[56] и много картин Снайдерса[57], изображающих животных.

Само собой разумеется, в этом музее сосредоточено большое количество картин испанской школы. Только тут я видел целое собрание вещей Веласкеса. Портреты Карла IV и его семьи[58] занимают в этой прекрасной галерее достойное место.