Изабелла Прекрасная - Маргарет Барнс

Именно Пьер Гавестон нес королевскую корону, в то время как Томас Плантагенет, герцог Ланкастерский, который предполагал, что честь будет оказана ему, шел сзади, неся меч Милосердия. Французские принцы, расставленные так, что напоминали поле, усеянное золотыми лилиями, так и не простили того, что их народные костюмы сильно проигрывали на фоне ослепительного наряда Пьера Гавестона. Руки баронов вцепились в рукоятки их шпаг, и Изабелла, с тревогой наблюдавшая за ними всеми из-за своего молитвенника, не сомневалась, что, если бы не торжественная обстановка и святость места, Пьер Гавестон не вышел бы из Аббатства живым.

Несмотря на то, что церемония была тщательнейшим образом продумана, казалось, все в этот день идет не так, как подобало. Плотники, слуги и повара как будто были подкуплены, чтобы все делать неловко и неумело, а, возможно, и сами, руководствуясь мрачноватым юмором истинных кокни, договорились делать все так, чтобы опозорить ненавистного фаворита. Хотя и король, и королева прошли под великолепным шелковым балдахином, который держали над ними бароны Пяти портов, хотя от Аббатства до дворца был проложен роскошный ковер, хотя древний коронационный камень, привезенный Эдуардом Длинноногим из Шотландии, был надлежащим образом украшен, вся эта роскошь и великолепие, казалось, нарочно затягивают церемонию, так что она закончилась уже где-то к вечеру. К тому времени измученные бароны, которые из-за совета завтракали очень рано, были голодны как волки, а некоторые из их жен, впервые допущенных на подобную церемонию, упали в обморок, и их пришлось выносить из Аббатства. Уже стемнело, когда они смогли наконец приступить к трапезе, и по какой-то таинственной причине стол королевы обслуживался последним.

Все те накладки, которые в подобных обстоятельствах обычно воспринимаются спокойно или даже с юмором, сегодня воспринимались особенно болезненно, и вина за них свалилась на Гавестона. Как справедливо отметил Эдуард, все они во всем видели для себя оскорбление, потому что их сжигали ревность и зависть. Изабелла и некоторые из тех, кто относился ко всему более терпимо, довольно скоро начали понимать это. Казалось, накопившееся раздражение и злость приняли уже такие чудовищные размеры, что противостоять становилось все труднее.

Последним страшным ударом, завершившим этот нескладный день, было известие о том, что благородный рыцарь сэр Джон Бейкуэлл был затоптан никем не сдерживаемой толпой, когда пытался помочь потерявшей сознание даме выбраться из Аббатства.

После коронации жизнь была бы вполне приятной, если бы родственники Изабеллы не отплывали домой с чувством глубокой обиды, а подданные короля не могли дождаться, когда откроется Парламент, где бы они смогли высказать свои бесчисленные обиды и претензии.

— Король делает все возможное, чтобы отложить открытие как можно дольше, по крайней мере до Пасхи, — говорил им его зять Хэмфри де Боган Херфордский.

— По крайней мере все же состоится турнир в честь коронации, — говорил молодой Фицалан Арундельский, который упорно отрабатывал один очень ловкий прием, с помощью которого собирался вышибить из седла этого гасконца.

— Ну и что это нам даст? — рычал Уорик, чей зад все еще побаливал в сырую погоду после падения в Валлингфорде.

Хотя вдовствующая королева предупреждала свою племянницу, чтобы та не жаловалась в их присутствии или же не оказывалась в центре недовольной знати, она частенько вместе со своими фрейлинами сидела с вышиванием в той же Зале. Это было намного интереснее, чем гулять среди розовых кустов в саду под мартовскими ветрами.

— Как им обидно переносить все унижения от этого милорда Гавестона и не иметь возможности вышибить его из седла во время турнира! — хихикала Жислен, которая тайно восхищалась им.

— Это было бы еще не так страшно, это можно было бы вынести, — проговорил Пемброк, чей острый слух уловил ее слова, — если бы он потом над всеми так не издевался!..

ГЛАВА 5

— У вас неплохо получается легкий галоп, несмотря на скользкую дорогу, — говорил Изабелле ее шталмейстер. — Держитесь в седле чуть прямее, и все наши английские дамы будут завидовать вам.

— Вы мне льстите, сэр Роберт, — засмеялась Изабелла, запыхавшись. — Вы прекрасно знаете, что я могу вас совсем замучить, заставляя тренировать меня до Судного дня, но мне никогда в жизни не сравниться с такой всадницей, как ваша Королева Мая.

— Она весьма искушенная. Ведь она повсюду сопровождала покойного короля.

— А теперь ездит на охоту с новым королем. Я тоже хочу этого.

— Но совсем недавно, когда вы обучались одной из наших карточных игр, вы заявили, что терпеть не можете охоту?

— Ну как вы запоминаете всякую мелочь и глупость, которую я говорю! И даже если я это и говорила — бывают же обстоятельства, когда человек должен заставить себя делать то, что он ненавидит сильнее всего на свете?

— Вы хотите научиться верховой езде как можно лучше, полагая, что королю понравится, если вы будете ездить с ним на охоту? — Роберт угрюмо смотрел поверх лошадиной головы. Он давно лелеял безумную надежду, что, возможно, она делает это, чтобы подольше побыть в его обществе.

— Ему будет одиноко, когда уедет герцог Корнуэльский, — тихо сказала Изабелла.

Ее спутник ничего не ответил, и она попросила его остановиться. Было чудесное весеннее утро, одно из тех, когда в сердце пробуждаются неясные желания, а нежный ветерок шепчет на ухо о вечной жизни. Между Лондоном и Вестминстером Темза делала изгиб, и на мелководье шелестел золотистый тростник, по берегам уже распушила свои сережки верба, и возле попадавшихся им на пути домиков кусты сирени были покрыты нежной зеленью. Прямо перед ними на фоне голубого неба торжественно возвышались крыши и башни Аббатства.

— Давайте подъедем поближе, посмотрим на крест Милой Королевы, — предложила Изабелла, приближаясь, чтобы получше его рассмотреть. Ей нравилось останавливаться здесь, потому что память о маме Эдуарда навсегда останется для нее символом идеального и счастливого брака. Но, будучи Изабеллой Прекрасной, она не могла удержаться от кокетства. — Очень красиво, — сказала она, касаясь затянутой в перчатку рукой камня и бросая взгляд на влюбленно смотрящего на нее спутника. — Вот достойное выражение любви к женщине, не так ли?

Ее шталмейстер, казалось, был всецело занят запутавшимися поводьями.

— Я бы выразил любовь как-нибудь более тепло — кровью сердца, а не в камне, — еле слышно пробормотал он.

— Ах, милый Роберт! — проговорила она с ноткой осуждения в голосе. И они направились в Вестминстер, чувствуя весеннее бурление молодой крови и слыша любовные песни дроздов.