Столпы Земли - Кен Фоллетт

Они миновали большое озеро со снующими по нему судами, а затем у подножия холма пересекли реку, образующую южную границу центральной части города. Без сомнения, Линкольн существовал благодаря судоходству. Возле моста располагался рыбный рынок. Они прошли через еще одни ворота, которые охраняли часовые, и, оставив позади себя городские окраины, вошли в тесный и суетный центр Линкольна. Прямо перед ними уходила вверх узкая, кишащая людьми улица. Дома, лепившиеся друг к другу по обеим сторонам, были полностью или частично каменными, что говорило о солидном достатке их хозяев. Холм был настолько крутым, что у большинства домов одна сторона первого этажа возвышалась на несколько футов над поверхностью, а другая уходила под землю. В поднятой над землей части строений, как правило, размещались либо мастерские ремесленников, либо магазины. Единственными открытыми пятачками были только церковные кладбища, на которых шла бойкая торговля зерном, птицей, шерстью, кожей и прочим. Филип и Ричард со своей маленькой свитой проталкивались в толпе горожан, воинов, животных и повозок. Филип с изумлением обнаружил, что под ногами у него были каменные плиты. Вся улица была вымощена! «Сколько же здесь богатства! — восхищался он. — Если уже улицы мостят, словно дворцы или соборы». От помоев и навоза ноги слегка скользили, но это было гораздо лучше, чем реки грязи, в которые зимой превращалось большинство городских улиц.

Они добрались до вершины холма и вошли в третьи ворота. Теперь они оказались во внутреннем городе; атмосфера здесь была совсем иной: менее суетная, но более напряженная. Сразу слева от них находился вход в замок. Огромная, обитая железом дверь наглухо закрывала проход под аркой. В стрельчатых окнах надвратной башни мелькали серые силуэты, вдоль зубчатых стен расхаживали часовые в доспехах, и в их начищенных шлемах отражалось тусклое солнце. Никто из них не разговаривал, не смеялся, не свистел, облокотившись на балюстраду, проходящим мимо девушкам: они были напряжены до предела.

Справа от Филипа, не больше чем в четверти мили от ворот замка, виднелся западный фасад собора, и, несмотря на близость замка, он служил военным штабом короля. Шеренга часовых перегородила узкую улочку, что вела к церкви. За спинами часовых в три двери собора то и дело входили и выходили рыцари и стражники. На кладбище располагался лагерь армии с палатками, кострами и щиплющими чахлую траву лошадьми. Монашеских строений здесь не было: Линкольнский собор обслуживался не монахами, а священниками, которых называли канониками и которые жили в стоящих неподалеку от церкви обычных городских домах.

Пространство между собором и замком было пустым; там и оказались Филип и его попутчики. Неожиданно он понял, что к ним приковано все внимание как стражников короля, так и часовых на стенах замка. Они стояли на ничейной земле, разделявшей два военных лагеря, возможно, в самой опасной точке Линкольна. Оглядевшись, он увидел, что Ричард и его свита уже двинулись дальше, и поспешил за ними.

Королевская стража тут же их пропустила: Ричарда здесь хорошо знали. От западного фасада собора Филип пришел в восторг. Центральная арка входа была невероятно высока, а боковые — в половину ее высоты, но тоже внушительные. Все это выглядело как врата рая, и Филип мгновенно решил, что хотел бы, чтобы и у Кингсбриджского собора был такой же главный вход.

Оставив лошадей под присмотром сквайра, Филип и Ричард прошли в собор. Внутри народу было еще больше, чем снаружи. Боковые проходы превратили в стойла, и сотни коней стояли привязанными к колоннам сводчатой галереи. Воины собрались в нефе, и здесь тоже горели костры. Одни говорили по-английски, другие — по-французски, а кое-кто — по-фламандски, на этом гортанном языке фландрийских купцов, В общем, рыцари расположились в соборе, а воины попроще — на улице. Филип был огорчен, увидев, что некоторые мужчины играют на деньги в «девять камешков», но еще больше его удручило появление нескольких женщин, которые были одеты слишком легко для этого времени года и явно заигрывали с мужчинами. «Прямо-таки как грешные женщины, — подумал он, — или даже, прости Господи, шлюхи».

Дабы не смотреть на них, он поднял глаза к потолку. Потолок был деревянным, расписанным яркими красками, но горевшие в нефе костры, на которых готовили пищу, представляли для него ужасную опасность. Филип протискивался в толпе следом за Ричардом, который чувствовал себя здесь как дома, то и дело отвечал на приветствия баронов и лордов да похлопывал рыцарей по спинам.

Центральная и восточная части собора были отгорожены веревкой. Восточную часть занимали священнослужители, а в центральной находилась ставка короля.

За веревкой стояла еще одна шеренга стражников, за ними — толпа придворных, а в самом центре на деревянном троне сидел окруженный графами король Стефан. С тех пор как четыре года назад Филип видел его в Винчестере, король сильно возмужал. На его красивом лице пролегли тревожные морщины, темные волосы слегка посеребрила седина, а проведенный в сражениях год сделал его более поджарым. Он о чем-то весьма дружелюбно спорил со своими графами. Ричард подошел к нему и склонился в глубоком поклоне. Король взглянул на него, узнал и воскликнул рокочущим голосом:

— Ричард из Кингсбриджа! Рад, что ты вернулся!

— Благодарю тебя, мой король, — проговорил Ричард.

Филип встал рядом с ним и так же почтительно поклонился.

— Ты взял себе в сквайры монаха? — сострил Стефан, и придворные весело засмеялись.

— Это приор Кингсбриджа, милорд, — объяснил Ричард.

Стефан взглянул на Филипа еще раз, и в его глазах вспыхнул огонек.

— Конечно! Знаю, знаю: приор… Филип, — сказал он, но его голос звучал уже не столь сердечно. — Пришел повоевать за меня? — Придворные снова загоготали.

Филипу было приятно, что король помнил его имя.

— Я здесь, ибо Божье дело — строительство Кингсбриджского собора — нуждается в срочной помощи моего короля.

— Ты должен мне все подробно рассказать, — резко прервал его Стефан. — Приходи завтра, когда у меня будет больше времени. — Он повернулся к графам и тихим голосом возобновил беседу.

Ричард поклонился и направился к выходу. Филип последовал его примеру.

Филипу не удалось поговорить с королем на следующий день, как не удалось ему это сделать ни через день, ни через два.

Первую ночь он провел в пивной, но постоянный запах жарящегося мяса и смех распутниц действовали на него удручающе. К сожалению, в городе не было монастыря. Обычно в таких случаях место для ночлега предоставлял ему епископ, однако на этот раз в епископском дворце жил король, а все близлежащие дома были заняты придворными. На вторую ночь Филип отправился из города в местечко Уигфорд, где находился монастырь, при котором был приют для прокаженных. Там Филип получил кусок черствого хлеба с разбавленным пивом на ужин, жесткий матрац на полу, тишину с заката до полуночи, заутреннюю молитву и жидкую, несоленую кашу на завтрак и был абсолютно счастлив.

Каждое утро он приходил в собор, неся с собой драгоценную грамоту, которая давала монастырю право пользоваться каменоломней. Увы, один день сменял другой, а король все не обращал на него внимания. И пока остальные просители разговаривали между собой, обсуждая дворцовые сплетни, Филип отчужденно стоял в стороне.

Он знал, почему его заставляют ждать. Между Церковью и королем произошел конфликт. Стефан не сдержал своих щедрых обещаний, которые он раздавал в начале царствования. К тому же он поссорился со своим братом, хитрым епископом Генри Винчестерским, поддержав другую кандидатуру на место архиепископа Кентерберийского, что весьма огорчило Уолерана Бигода, рассчитывавшего на хвосте Генри возвыситься самому. Но самым страшным проступком Стефана в глазах Церкви был арест в один и тот же день по обвинению в незаконном строительстве замков епископа Роджера Солсберийского и двух его племянников, являвшихся епископами Линкольна и Или. В ответ на такое святотатство в соборах и монастырях королевства раздался дружный хор возмущенных голосов. Король обиделся. «Епископам, как людям Божьим, — оправдываясь, говорил он, — не нужны замки, а уж если они их построили, то пусть не ждут, чтобы с ними обращались, как с людьми Божьими». Это звучало откровенно, но наивно.

В конце концов ссора была улажена, однако король Стефан больше не горел желанием выслушивать жалобы святых отцов, а посему Филип должен был ждать. Это время он использовал для раздумий, на которые, будучи приором, не имел ни минуты. Теперь же у него вдруг появилось много свободных часов, и он погружался в свои думы.

И вот как-то незаметно окружавшие короля придворные разошлись, оставив Филипа в полном одиночестве, и Стефану стало уже трудно делать вид, что он не замечает его. То было утро седьмого дня нахождения Филипа в Линкольне. Он пребывал в глубоком раздумье о великом таинстве Божественного триединства, когда вдруг почувствовал, что прямо перед ним кто-то стоит и что-то ему говорит. Это был король.