История Древнего мира: от истоков цивилизации до падения Рима - Сьюзен Бауэр

Часть пятая

ИДЕНТИЧНОСТЬ

Глава шестьдесят пятая

Пелопоннесская война

Когда персы ушли, заново объединенные греки должны были решить, что делать с ионическими городами. Воссоединившись с греками, ионийцы публично бросили вызов Персидской империи. Поэт Эсхил воспел их новую свободу:

И теми, кто живет на Азиатском берегу,больше не будут управлятьперсидские законы,они не будут платить даньпо приказу из империи,не будут бежать на востокиз страха перед царством,чья сила теперь умерла.‹931›

Но силе персов было еще далеко до смерти, и персидские войска все еще занимали «широкие азиатские земли». Эгина лежала между Персией и греческим материком, и для ионийцев потрепанный вояка все еще стоял по другую сторону их городских стен.

Спартанцы предложили, чтобы ионийцы просто эвакуировали свои города и оставили землю персам, так как те не смогут «поставить охрану ионийцам навсегда».‹932› Афиняне тут же возразили. Большинство колоний, о которых говорили спартанцы, предлагая оставить их (точно так же, как они оставили сами Афины во время вторжения, довольствуясь лишь спасением Пелопоннеса), были афинскими. «Они убедительно выстроили свои возражения», — говорит Геродот. После яростных споров между городами афиняне смогли убедить большинство остального греческого контингента присоединиться к ним, чтобы выдворить персов с Ионического побережья.

Проигравшие спор спартанцы согласились остаться в коалиции: они не горели желанием сражаться с персами, но также не хотели, чтобы афиняне набирали вес как лидер Эллинской Лиги. Оставшись, они потребовали, чтобы их собственный командир — Павсаний, победитель в битве при Платеях, все еще служащий регентом у юного сына Леонида, погибшего у Фермопил, — остался главнокомандующим объединенных военных сил Эллинской Лиги.

Итак, Павсаний со своим флотом отправился к осажденному Византию, который снова был занят персидскими войсками. Афинский флот под командованием собственного флотоводца Ксантиппы тоже направился к Босфору. Осада оказалась успешной, и персидский Византий снова стала греческой.

В последний раз Афины и Спарта действовали как союзники.

Дальше этого Геродот не идет; его история оканчивается сразу после битвы при Микале. Для рассмотрения следующего этапа событий мы должны перейти к Фукидиду, который писал свою историю примерно семьюдесятью годами позднее, и Плутарху, чья «Жизнь Фемистокла» добавляет некоторые детали.

По Фукидиду, пока солдаты Афин и Спарты вместе осаждали Византий, афиняне и спартанцы ссорились дома. После поражения Мардония у Платей афинские солдаты под командой Фемистокла вернулись в Афины. Город лежал в руинах; стены были разрушены, храмы на Акрополе осквернены и сожжены, а священное оливковое дерево, которое росло в храме Афины, было срублено, пень его обуглился. Но с течением дней из пня показались зеленые ростки.‹933› Афины продолжали жить, и возвращающиеся афиняне приступали к долгому делу по восстановлению разрушенных стен.

Весть об их восстановлении долетела до Спарты. Через несколько дней делегация Спарты прибыла в Афины. Спартанцы не только потребовали остановить стройку, но и заявили, что афиняне должны «присоединиться к ним в снятии остатков стен городов вне Пелопоннеса».‹934›

Это была очевидная попытка Спарты застолбить свое доминирование по всей Греции. Афиняне, у которых оставалось совсем немного вооруженных мужчин и не было стен, оказались не в состоянии воспротивиться требованию. Но Фемистокл, никогда не говоривший правду в затруднительной ситуации, составил план. Он сказал спартанцам, что, естественно, приедет в Спарту с группой афинских официальных лиц, чтобы обсудить эту проблему. И он отправился в Спарту, двигаясь очень медленно, оставив наказ остальным афинским официальным лицам задержаться в Афинах, пока стены не будут подняты хотя бы на минимальную высоту. Каждый афинянин, способный ходить, должен был бросить все свои дела и работать на стенах, разбирая, если необходимо, дома, чтобы получить строительный материал. Как пишет Фукидид:

«До настоящего дня [афинская стена] демонстрирует знаки спешки при ее возведении; основание сложено из различных камней, в некоторых местах необработанных или не подходящиху но уложенных в том порядке, как их подносили разные руки; многие колонны из гробниц и камни с барельефами были уложены в стену вместе с остальными камнями».‹935›

Раскопки и в самом деле обнаруживают эти не соответствующие друг другу камни и колонны, уложенные в тело древней стены Афин.

А в Спарте Фемистокл тем временем громогласно удивлялся, почему еще не прибыли его коллеги, и ханжески высказывал надежду, что они не попали в какую-нибудь беду. Ко времени, когда они все-таки прибыли, стена была уже поднята, и Фемистокл смог сказать спартанцам, что теперь Афины защищены и не собираются получать разрешение у Спарты на ведение собственных дел. Спартанцы проглотили это поражение, не будучи в состоянии сражаться с городом, имеющим стены, и Фемистокл отправился домой.

В Византии же ионийцы постепенно начали жаловаться на свое спартанское командование. Они пришли к афинскому командиру Ксантиппу и рассказали, что спартанский военачальник Павсаний ведет себя как тиран — и, что более серьезно, затеял секретные переговоры с Ксерксом. Этим обвинением едва ли можно было пренебречь, и когда спартанская ассамблея узнала об этом, Павсаний был вызван домой, чтобы предстать перед судом. Таким образом Ксантипп занял вместо него пост главнокомандующего — что стало очком в пользу афинян.

В Спарте Павсания оправдали, но его карьера уже рухнула под влиянием этого скандала. Взамен спартанцы послали в Византий другого командира, но Ксантипп отказался сложить свои полномочия. Теперь Афины, а не Спарта, стояли во главе объединенных сил. Спартанцы почувствовали себя задетыми, сняли свои лагеря и отправились домой. То же самое сделали войска всех остальных городов Пелопоннеса.

Это прозвучало похоронным звоном для всей Эллинской Лиги. Но афиняне объявили об образовании нового союза — Делосской Лиги, с Афинами во главе. В ответ Спарта заявила о лидерстве в Пелопоннесской Лиге, которая включала только Пелопоннесские города и никакие другие.

Павсаний все еще находился под все возрастающим подозрением. Он стал мишенью для недоказанных обвинений в предательстве (питавшихся в основном тем фактом, что его время от времени видели в Византии в персидской одежде) и со временем понял, что он неизбежно будет снова арестован и допрошен. Он укрылся во внутреннем помещении святилища одного из спартанских храмов. В ответ официальные спартанские лица попросту замуровали его там, сняли с помещения крышу и оставили внутри голодать до смерти.‹936› Человек, спасший Пелопоннес, умирал, а соотечественники спокойно наблюдали за ним.

Греция и Пелопоннесские войны

Но на этом история не заканчивается. В Афинах Фемистокл начал осуществление своих планов по обеспечению безопасности города — они включали в себя сожжение кораблей других греческих городов, дабы Афины стали монополистом в торговле между мелкими греческими островами.‹937› Фемистокл являлся прагматиком и был готов пожертвовать честью ради осуществления своей цели. Когда другие военные критиковали его предложения, Фемистокл начинал произносить публичные речи о великом долге Афин перед ним, утверждая, что афиняне должны делать все, о чем бы он ни попросил. После целого ряда таких выступлений он стал раздражать уже такое большое число горожан (которые, в конце концов, тоже сражались при Микале), что его подвергли остракизму. «Это, — замечает Плутарх, — было их обычной практикой… Остракизм не был средством наказания за преступление, а лишь способом облегчить душу и смягчить зависть — эмоцию, которая находит удовольствие в унижении выдающегося человека».‹938›

Это было теневой стороной греческой демократии. Греки не были добры к своим великим людям, если эти люди не были достаточно удачливы, чтобы уйти с политической арены при помощи собственной смерти. Марафон не спас Мильтиада, Платеи ничего не сделали для Павсания, а Саламин не помог Фемистоклу. После введения остракизма спартанцы послали в Афины письмо, сообщив им, что расследование случая Павсания выявило «в процессе допроса» некие доказательства того, что Фемистокл тоже имел про-персидские симпатии. Афиняне подослали к своему изгнанному полководцу убийцу — но Фемистокла оказалось не так-то легко выследить. Он отправился в длительное путешествие, постоянно избегая эллинских кораблей и портов, и наконец (как истинный прагматик) прибыл к персидскому двору и предложил себя в советники по греческим вопросам — на условиях, что Ксеркс согласится заплатить ему обещанную награду за его поимку.