Собрание сочинений. Т.2. Марсельские тайны. Мадлена Фера - Эмиль Золя

Она расхаживала взад и вперед, делая резкие жесты, и в это время услышала позади себя скрип двери, которую Жак оставил полуотворенной. Думая, что это возвращается муж, она обернулась и увидела на пороге нищенку, ту женщину в лохмотьях, что всю дорогу до «Большого оленя» бежала за кабриолетом.

Женщина подошла к ней, пристально в нее вглядываясь.

— Я не ошиблась, — сказала она. — Я узнала тебя, Мадлена, хотя твое лицо и было в тени. А ты узнаешь меня?

Когда Мадлена на всем свету посмотрела в лицо несчастной, у нее вырвался жест сильнейшего изумления. Но она тотчас сдержалась и приняла неприступный вид.

— Да, я узнаю вас, Луиза, — ответила она голосом, в котором слышались грозные раскаты накопившегося в ней гнева и негодования.

Недоставало только появления этой женщины, чтобы свести ее с ума. Луиза была той старой подругой, которая накануне отъезда Жака повезла ее в окрестности Парижа показать ей свою дочку. В Латинском квартале она была известна под прозвищем Ярь-Медянки за то, что до потери чувств напивалась абсента, и за зеленоватый, нездоровый цвет дряблых щек. На Ярь-Медянку показывали, как на знаменитость, благосклонности которой добивались все местные сорвиголовы. Шальная, истеричная благодаря чрезмерному употреблению спиртного, она на публичных балах вешалась на шею всем мужчинам; погрязнув в пьяном разврате, Луиза настолько опустилась, что не замечала даже вони сточных канав, в которых валялась. Когда у нее родилась дочь, она на минуту как будто опомнилась. Жак, которому нравился ее бойкий простонародный язык, не задумываясь, отпустил с ней Мадлену, тем более что в то время Луиза была любовницей его друга. По ее словам, она решила образумиться и жить только с одним, однако вскоре снова скатилась в грязь, так как не была способна долго относиться всерьез к своему материнству, и сама же потом смеялась над тем, что несколько месяцев верила в такой вздор. Мадлена, живя тогда на Западной улице, видела однажды ночью, как Луизу, мертвецки пьяную, избивая, волокли по тротуару два студента, и это грязное создание осталось самым постыдным воспоминанием ее прежней жизни.

Теперь Ярь-Медянка дошла до последней степени позора. Ей было, наверно, лет тридцать с небольшим, но по виду легко было дать все пятьдесят. Она была одета в жалкое, изорванное платье, такое короткое, что виднелись ноги, обутые в старые мужские сапоги; вокруг тела она намотала клетчатую шаль, и из этой шали высовывались полуголые, посинелые от холода руки. Лицо, смотревшее из-под завязанного у подбородка платка, выражало отвратительное отупение; спиртные напитки сделали из него маску распутницы с бесцветными отвислыми губами и мигающими красными глазками. Она говорила сиплым голосом, икая и сопровождая свою речь порывистыми движениями, сохранившими остаток сальной грации ее прежних неистовых плясок. Но особенно жалка и омерзительна была эта разложившаяся в распутстве женщина из-за своего безумного вида и непрерывной, сотрясавшей ее дрожи; абсент подточил ее тело и мозг, она действовала и говорила как бы в состоянии вечного одурения, прерываемого нервическим посмеиванием и неожиданной экзальтацией. Мадлена вспомнила, что ее муж назвал эту шатавшуюся по дорогам женщину сбежавшей из желтого дома умалишенной. Мадлене она показалась совершенно безумной, и это вызвало в ней лишь еще большее отвращение.

— Да, я узнаю вас, — повторила она сурово, что вам от меня нужно?

Луиза не сводила с нее мутного взгляда и вдруг идиотски захихикала.

— Ты больше не говоришь мне «ты» — корчишь из себя гордую… Не потому ли, что у меня нет шелкового платья, как у тебя?.. Но ты прекрасно знаешь, девочка, что в жизни бывают взлеты и падения. Завтра ты можешь оказаться такой же нищей, как я сегодня.

Каждое ее слово оскорбляло Мадлену и еще сильнее раздражало ее. Все ее прошлое вставало перед нею, она говорила себе, что эта женщина права, что и она могла дойти до той же степени падения.

— Вы ошибаетесь, — возразила она гневно. — Я замужем. Уйдите.

Но помешанная продолжала восклицать:

— Тебе здорово повезло! Со мной такие вещи не случаются… Когда я увидела тебя в коляске с мужчиной, я решила, что ты подцепила миллионера… Так это, значит, твой муж, тот господин, который бросил мне сто су?

Мадлена не ответила; она нестерпимо страдала. Между тем Ярь-Медянка напряженно размышляла, стараясь разрешить кольнувший ее самолюбие вопрос. Наконец она порылась в одном из своих карманов.

— На вот, — пробормотала она, — я возвращаю тебе твои сто су… Мужние деньги священны… Я ведь думала, что он твой любовник, и что ж плохого — не правда ли? — взять сто су у любовника старой подруги!

Молодая женщина не приняла денег.

— Оставьте себе эти деньги, — сказала она, — это я даю их вам… Что еще вам от меня нужно?

— Мне? Да ничего, — несколько опешив, ответила Луиза, но, впрочем, тут же оправилась и, ухмыльнувшись, воскликнула: — Ах да! Вот что… По правде говоря, ты не очень-то любезна, Мадлена. У меня слабая голова, и своим гордым видом ты сбиваешь меня с толку. Мне просто хотелось поболтать, похохотать немного, вспомнить доброе старое время… Я очень обрадовалась, когда увидела, что дама в коляске — это ты. Я побежала следом, потому что не смела пожать тебе руку при господине, который сопровождал тебя. А уж как мне хотелось посидеть с тобой вдвоем! Потому что я здесь никого не встречаю из нашей старой компании. Я рада слышать, что ты счастлива.

Она уселась, хрипло охая, и принялась болтать с развязностью, оскорблявшей все чувства Мадлены. Развинченным движением она подобрала свои лохмотья, окидывая старую приятельницу тусклым взглядом, в котором было пьяное умиление. Ее наглый тон, которому она старалась придать ласковость, интимная поза обмякшего тела представляли собой нечто нестерпимо гнусное.

— Видишь ли, — продолжала она, — мне не посчастливилось… В Париже я заболела — видно, слишком много пила абсента: голова была словно пустой котел, и я дрожала всем телом, как лист. Посмотри на мои руки — они и теперь дрожат… В больнице меня пугали студенты-медики; я слышала, как они говорили, что это конец и меня ненадолго хватит. Тогда я попросилась выписаться, и меня отпустили. Я хотела вернуться в Форг, деревушку поблизости отсюда, где мой отец был тележником. Один из моих прежних любовников дал мне на железнодорожный билет…

Она передохнула, потому что не могла много говорить подряд.

— Вообрази, — продолжала она, — оказалось, что мой отец умер. Дела его шли плохо. На его месте уже был другой тележник, который выкинул меня за дверь. С тех пор прошло почти полгода. Мне очень хотелось возвратиться в Париж, но в кармане не было ни одного су, да и одежда вся обтрепалась… Я была конченая. Мужчины и щипцами не подобрали бы меня с панели!.. И вот я осталась в деревне. Крестьяне — добрые люди, они дают мне есть… Только мальчишки на дорогах иногда гоняют меня камнями.

В ее голосе прозвучали мрачные поты. Мадлена, похолодев, слушала, не имея теперь духу выставить ер. Но Ярь-Медянка с беззаботным видом тряхнула головой и усмехнулась привычной усмешкой, открывавшей ее желтые зубы.

— Ба! — сказала она. — И у меня были красные денечки, моя крошка… Помнишь, как за мной бегали мужчины? Мы с тобой повеселились-таки в Верьере. Я очень тебя любила, потому что ты никогда не говорила глупостей. Но однажды в деревне я на тебя надулась: мой любовник тебя обнял, и я сделала вид, будто ревную. Сама понимаешь, мне было решительно наплевать.

Мадлена страшно побледнела. Ее убивали воспоминания, вызванные этим грязным существом.

— Между прочим, — спросила вдруг Луиза, — а твой-то любовник, этот здоровый парень — Пьер, Жак, как его, — куда он девался? Вот был весельчак! Скажу по секрету — он ведь и за мной приударял, он находил меня забавной. Теперь это уже не может разозлить тебя. Ты иногда с ним видишься?

Силам молодой женщины пришел конец; она больше не могла терпеть мученье, какое приносило ей присутствие Ярь-Медянки. Ее душил гнев, она была раздражена до предела.

— Я уже сказала вам, что я замужем, — ответила она. — Уйдите, сейчас же уйдите.

Сумасшедшая испугалась. Она вскочила, как если б ей послышались крики мчащихся за ней по полям и осыпающих ее камнями мальчишек.

— За что ты гонишь меня? — пробормотала она. — Я никогда не делала тебе зла, я была твоей подругой, и мы даже не рассорились напоследок.

— Уйдите, — твердила Мадлена. — Я уже не та, которую вы когда-то знали. У меня есть дочь.

— У меня тоже была дочь… Что-то с ней теперь сталось… Я позабыла уплатить кормилице, и у меня отняли ее… Нехорошая ты, выгоняешь меня, как собаку. Я всегда говорила, что ты жеманная гордячка.

И, так как Мадлена, наступая, медленно подталкивала ее к двери, она совсем рассвирепела и злобно крикнула: