Северный полюс. Южный полюс - Руаль Амундсен

Как всегда при зюйд-осте, на следующий день температура воздуха поднялась. Утром 21 марта было -9°. Перемена заметная и не неприятная! Мы уже были сыты по горло 40-градусными морозами. Странная погода выдалась в ту ночь. То сильные шквалы с востока, юго-востока, то полный штиль. Как будто ветер налетал с какого-то нагорья. Продолжая движение на север, днем мы прошли флаг номер 6; это означало, что до Фрамхейма осталось 85 километров. Вечером разбили лагерь в 60 километрах от базы. Учитывая усталость собак, мы рассчитывали пройти этот путь за два дня. Но вышло иначе. Утром мы потеряли свой старый след, прошли слишком далеко к востоку и набрали высоту у ранее упоминавшейся возвышенности. Вдруг Ханссен крикнул, что видит впереди что-то непонятное, что именно, не разобрать. Оставалось обратиться за советом к тому, кто видел еще лучше, чем Ханссен, то есть к моему биноклю. Итак, достаю старый бинокль, верой и правдой служивший мне много лет. В самом деле, что-то странное. Там, внизу, явно Китовая бухта, но что это за черные пятна движутся вверх-вниз?

– Ребята на тюленя охотятся, – предположил кто-то.

Все согласились. Ну, конечно, отчетливо видно, ошибиться нельзя.

– Вон сани видно… еще одни!.. Еще…

Мы чуть не прослезились, видя такое рвение.

– А теперь пропали! Нет, опять видно. Непонятно – то покажутся, то пропадут!

В конце концов мы разобрали, что это Фрамхейм со всеми его палатками маячит во мгле. Ребята, скорее всего, сейчас спали после обеда. Слезы умиления на наших глазах сразу высохли. Можно было спокойно и трезво оценить ситуацию. Так, вон Фрамхейм, вон там мыс Мэнхью, а вот это Западный мыс. Значит, мы забрались слишком далеко на восток.

– Даешь Фрамхейм в половине восьмого вечера! – послышался чей-то призыв.

– Превосходная мысль! – отозвался другой, и мы рванули с места, курсом на середину бухты.

Очевидно, мы поднялись довольно высоко, потому что вниз понеслись со свистом. Направляющий не выдержал такой скорости и на ходу вскочил на чьи-то сани. Ханссен возился со своим кнутом, когда начался спуск, и я успел только увидеть, как мелькнули в воздухе его подметки. Лежа на его санях, я корчился от смеха, уж очень потешно все вышло. Наконец, он поднялся и успел плюхнуться на последние сани, когда они проносились мимо него. Под горой мы все свалились в кучу, люди, собаки и сани вперемешку.

Заключительный этап дался нам не так легко. Мы снова нашли потерянный утром след. Торчащие из снега рыбьи головы вели нас к цели. В 7 часов вечера – на полчаса раньше намеченного – мы добрались до Фрамхейма. 60 километров за день – не так уж плохо для измотанных собак. Из моей упряжки уцелел один Лассесен. Оден, которого я отослал домой с 81 ° южной широты, издох по возвращении. Всего в этом походе мы потеряли восемь собак. Столько же погибло у Стюбберюда сразу после того, как он вернулся с 81-й параллели. Вероятно, мороз – главный виновник. Уверен, что, не будь так холодно, все собаки остались бы живы.

Трое наших товарищей, которые пошли обратно с 81 ° южной широты, благополучно добрались домой. Правда, в последний день у них кончились спички и продукты, но на худой конец у них оставались собаки. После возвращения они успели застрелить, перевезти, разделать и заложить на хранение полсотни тюленей – отлично поработано.

Линдстрём в наше отсутствие трудился без устали, навел кругом идеальный порядок. В крытом ходе вокруг дома он вырезал в снегу полки и поместил туда запас тюленины. На одних этих полках было достаточно бифштексов для всех нас на то время, что мы собирались пробыть здесь. На полках, прибитых к наружным стенам дома (они же образовали вторую стенку хода), он сложил различные консервы. Тут царил такой порядок, что можно было отыскать нужный вам предмет с завязанными глазами. Вот лежит солонина, сало, вот рыбные котлеты. Вон поблескивает банка с карамельным пудингом – значит, и другие банки где-нибудь поблизости. Так и есть, вот они выстроились в ряд, словно солдаты.

Эх, Линдстрём, долго ли продержится этот порядок? Разумеется, этот вопрос я задавал только мысленно. Перелистываю свой дневник. В четверг, 27 июля, записано: «В продовольственном коридоре теперь полный хаос. Как не вспомнить те дни, когда можно было без фонаря и без лампы найти все что угодно! Протяни руку за пудингом, и непременно в руке оказывался пудинг. И так в любом уголке хозяйства Линдстрёма. А теперь – боже мой! Совестно рассказать, что случилось со мной вчера. Я отправился туда, не подозревая, что там теперь творится; фонаря, понятно, не взял. Зачем фонарь, когда все стоит на своем месте? Протянул руку, схватил что-то. По моим расчетам, это должны были быть свечи. Какое там. Моя рука держала все что угодно, только не свечи. Что-то шерстяное. Я отложил таинственный предмет в сторону и прибег к старому, испытанному средству – зажег спичку. Знаете, что это было? Грязные кальсоны! А хотите знать, где я их нашел? Между маслом и конфетами. Славный винегрет. Но Линдстрём тут ни при чем. Ребята с утра до вечера носились взад и вперед по этому ходу, по большей части в темноте. И если им случалось при этом что-нибудь уронить, сомневаюсь, чтобы они останавливались и клали упавший предмет на место».

Линдстрём побелил потолок в комнате. И до чего же уютной она нам показалась, когда вечером явились домой. Этот хитрец издали заметил нас на барьере. И теперь стол ломился от всяких вкусных вещей. Нас-то больше всего манил запах бифштекса и кофе, и уж мы навалились в тот вечер и на то и на другое. Дома! Славно звучит это слово, где бы ваш дом ни находился, – в море, на земле или же на барьере. Это был не вечер, а сплошное блаженство.

Первым делом мы занялись сушкой меховой одежды. Она изрядно намокла, и с ней пришлось повозиться. Каждую вещь надо было растягивать на веревках под потолком; понятно, сразу всего не развесишь.

Собираясь устроить еще один склад, мы начали готовиться к последнему до зимы походу с учетом приобретенного опыта. Мы хотели забросить на 80-ю параллель 1200 килограммов свежей тюленины. Ведь это будет очень важно для глазного перехода, если мы сможем накормить собак до отвала свежим мясом на 80° южной широты. Все это понимали и спешили управиться с задачей. Снова занялись снаряжением. Последний поход подсказал нам немало нового. Так, Престрюд и Юхансен пришли к выводу что один двойной спальный мешок лучше двух одинарных. Не стану вдаваться в подробности дискуссии, которая, естественно, возникла по этому поводу. У двойного мешка свои преимущества, у одинарного свои. Так сказать, дело вкуса. Впрочем, только эти двое и поменяли одинарные на двойной. Ханссен и Вистинг занялись конструкцией новой палатки и довольно быстро с этим управились. Палатки стараются делать возможно более похожими на иглу – снежную хижину. Они не совсем круглые, скорее чуть продолговатые, без плоских граней, ветру, так сказать, не за что ухватиться. Подправили мы и личное снаряжение.