Загадка XIV века - Барбара Такман

Тридцатого октября, в алом костюме, отороченном горностаем, Карл вошел в папский дворец, где его встретили Климент и шестнадцать кардиналов. Гостей ожидал роскошный пир. Карл подарил папе мантию из синего бархата, на которой жемчугом были вышиты ангелы, лилии и звезды. Не важно, что кошелек короля был пуст, — Карл «хотел, чтобы и в других странах поражались его величию».

Папство Климента опиралось исключительно на французскую поддержку, оно растаяло бы, как дым, и разрушительной схизме пришел бы конец, если бы французы того захотели. Но такого желания у них не возникало. Люди редко признают свои ошибки, а государства этого не делают никогда. Государства действуют, исходя из амбиций правителей и их представлений о власти, при этом последние всегда зашоренные. Климент не мог воздействовать на Италию ни политически, ни силой оружия. Урбан, каким бы сумасшедшим он ни был, а после него и его преемник, пользовались настоящей поддержкой итальянцев. Французы же игнорировали очевидное и стремились к своей цели со слепым упорством, граничившим с безрассудством.

На встречах с Климентом Карл VI и его советники предложили пойти на Рим, обещая свою поддержку в управлении Италией. Они намеревались все-таки возвести на трон Людовика Орлеанского, воскресить существовавшее на бумаге королевство Адрия на севере и посадить на юге, в по-прежнему недоступном Неаполитанском королевстве и Сицилии, Людовика II Анжуйского. С этой целью Людовика II, привезенного в Авиньон его неугомонной матерю, провозгласили королем Неаполя и Сицилии (включая Иерусалим). Всякий раз на эти церемонии приглашали де Куси, поскольку ценили его «изящество и вежество». Он вместе с графом Женевским, братом папы Климента, верхом сопровождал юного короля.

Не успели закончиться церемонии, как пришла новость из Рима: оказывается, ужасный папа Урбан уже три недели как скончался, и на его место в спешке был избран неаполитанский кардинал Пьетро Томачелли, принявший имя Бонифация IX. Рим, как и Авиньон, не был готов к компромиссам. Французам и Клименту не удалось воспользоваться смертью Урбана, и теперь они решили устранить Бонифация. Карл VI пообещал, что по возвращении во Францию «не успокоится, пока не добьется единства церкви».

Впрочем, пока эти вопросы обсуждались, король предавался развлечениям. Он, его брат Людовик и юный Амадей Савойский, сын покойного «зеленого графа», «будучи молодыми и легкомысленными», каждую ночь пели и танцевали с дамами Авиньона, каковые тепло принимали короля за подарки, которыми тот их осыпал. Распорядителем празднеств был брат папы. Наиболее запомнившимся развлечением стало литературное соревнование на тему придворной любви: что приносит наибольшее удовлетворение — верность или непостоянство? Четверо пылких молодых рыцарей, в том числе Бусико и кузен короля граф д’О, вернувшиеся из недавнего путешествия в Святую землю, коротали время за сочинением книги стихов под общим названием «Сто баллад» («Cent Ballades»). Временно заключенная в дамасскую тюрьму четверка обсуждала этот вопрос в стихах, а вернувшись через Венецию, присоединилась к авиньонскому собранию благородных друзей.

Людовик Орлеанский представил свою балладу, так же поступили Ги де Тремуай, друг Ангеррана Жан де Буси и еще один бастард де Куси по имени Обер. Ранее он был оруженосцем Ангеррана и двоюродным братом. Сын его дяди со стороны отца, он вступил в права по воле Карла VI после кончины де Куси. О нем известно лишь то, что Дешан назвал его одним из своих «гонителей» в группе, чересчур увлекавшейся вином. Хотя друзья Ангеррана присоединились к состязанию, сам де Куси участия в нем не принимал, — мелкая, но важная черта, характеризующая его как личность.

До наступления эпохи книгопечатания литературой, как и музыкой, наслаждались в салонах. Аудитория «Ста баллад» выслушала похвалу верности, которую защищал пожилой рыцарь де Вермей, все знали, что он высоко ставит любовь и уважает женщин. Доводы этого рыцаря были традиционными: верная любовь превосходит «наслаждения тела», поскольку она возвышает любовника, воспитывает любезное отношение ко всем женщинам, отдает чувства одной из них и вселяет отвагу в сердце воина, радуя тем самым возлюбленную. Любовь делает его более храбрым в осаде, в нападении, в засадах, в наступлении и в обороне, в паломничестве в Иерусалим или в крестовом походе против турок. Неверность, в свою очередь, грозит опасными связями. Всех несогласных рыцарь пригласил на диспут.

Хотя большинство благородных поэтов высказались в пользу Ютена де Вермея и отстаивали верность, были и сомневающиеся. Герцог Беррийский, только что женившейся на двенадцатилетней невесте, поздравил себя с тем, что «избежал любви», о верности он советовал лишь говорить, а измены практиковать. Тот же тон взял бастард де Куси: во всех своих стихах он пел о страстной и вечной любви, а заканчивал каждый куплет рефреном:

Aussi dist on, mais il n’en sera riens.(Так говорят, но этого не бывает.)

Его баллада самая циничная. Что до других, то некоторые из них вполне искренние, другие сатирические, есть и, скажем так, двусмысленные, несколько баллад серьезны, но ни в одной из них не выражено по-настоящему глубокого чувства. Придворная любовь была игрой, а не идеалом, к которому стремились и за который, как последователи святого Энгельберта, готовы были положить свою жизнь.

По дороге в Лангедок Карл VI и его свита торжественно въезжали в Ним, Монпелье, Нарбонну и Тулузу, их приветствовали на богато украшенных улицах, «так что любо было посмотреть». Навстречу выходили процессии всех сословий, в соответствующих одеждах, выставляли столы, за которыми люди могли есть и пить. В одном городе королю подарили отару овец, дюжину жирных волов и двенадцать охотничьих собак с серебряными колокольчиками на шеях. Министры между тем, расспросив население, оглашали намерение провести реформы и снимали самые тяжелые налоги.

В Безье король наказал главного чиновника герцога Беррийского — ненавистного казначея Бетизака. Секретные расспросы королевских министров вскрыли многие лихоимства, от которых страдало население. На допросах арестованный Бетизак уверял, что все деньги в сумме трех миллионов франков он передал в казну герцога Беррийского. Документы подтвердили его слова. Поведение Бетизака не тянуло на смертный приговор, один из следователей сказал: «Что поделать, если деньги, столь хитроумно потраченные… предназначались герцогу Беррийскому, самому сребролюбивому человеку на свете?» Другие следователи возражали, мол, Бетизак обездолил народ, и «кровь этих несчастных вопиет против него». Его следует наказать, ведь если уж он не смог удержать герцога, то должен был заявить на господина королю и совету.

Когда люди узнали об аресте Бетизака, на совет обрушился поток жалоб, и чиновники увидели, до какой степени народ ненавидит Бетизака; в то же время от герцога Беррийского поступили высокомерные письма, в которых тот уведомлял, что все, что делал Бетизак, осуществлялось по его, герцога Беррийского, приказам. Король возжелал приговорить герцога к смерти, но совет не мог найти законных оснований для вынесения такого вердикта, поскольку именно король назначил герцога наместником.

Проблему решили хитростью. Бетизаку с глазу на глаз сообщили, что его приговорят к смерти, и единственное, на что он может надеяться, это объявить себя еретиком. Если он это сделает, его передадут церкви и пошлют на суд в Авиньон, где никто не посмеет осудить его, поскольку папа зависит от герцога Беррийского — самого властного и преданного его сторонника. Поверив этим словам, «ибо люди, страшащиеся за свою жизнь, не способны ясно мыслить», Бетизак поступил так, как ему посоветовали. Он повинился перед епископом Безье в прегрешениях против веры, а тот, согласно установившейся церковной практике с сознавшимися еретиками, тотчас передал его гражданскому суду. На Бетизака надели железный ошейник, заковали в цепи и притащили на городскую площадь, где уже был сложен костер. К всеобщему ликованию, Бетизака сожгли. Герцога сместили с должности наместника Лангедока и заменили командой королевских реформаторов. Народ восславил юного короля и собрал ему триста тысяч франков.

Послы из Генуи встретились с королем в Тулузе и предложили выступить против берберского королевства Тунис. Они хотели, чтобы французская конница возглавила кампанию по подавлению берберских пиратов, которые, при негласной поддержке султана, угрожали генуэзской торговле, совершали налеты на Сицилию, на острова Средиземноморья и продавали на своих рынках захваченных в плен христиан. Полагая, что после заключения перемирия с Англией Франция успокоилась и заскучала, генуэзцы решили, что французские рыцари будут только рады поучаствовать в сражении. Предполагаемой целью была Махдия, главная пиратская база и лучший порт на тунисском побережье. Когда эта твердыня окажется в руках христиан, сказали послы Карлу, власть берберских владык пошатнется, и их можно будет уничтожить или обратить в христианство. Генуя пообещала предоставить флот, провизию, лучников и пехотинцев в обмен на французскую боевую силу — рыцарей и оруженосцев. Для подтверждения договоренностей армию должен был возглавить принц королевских кровей.