Фантастика 2023-189". Компиляция. Книги 1-22 (СИ) - Резанова Наталья Владимировна

Селия вынула нож из ножен и сунула за голенище, а ремень отбросила. Потом повернулась к Оливеру и сказала:

— Все. Дальше я пойду одна.

Она стояла перед ним в неподпоясанной по-тюремному одежде, с заткнутым в сапог по-воровски ножом. Он впервые заметил, насколько отросли со дня их встречи ее волосы, обрезанные палачом. Они почти достигали плеч, и ветер, снова ощутимый на опушке, шевелил их. Но главное, что он видел в ней, — решимость, ту решимость, в непреклонности которой он сомневался еще вчера.

Обреченную решимость.

Он хотел крикнуть, что ничего не будет, что ее первая догадка была единственно верной, а все остальное — вымысел спятившего от старости и злобы чернокнижника, который ничем не лучше всех дураков и мерзавцев, что в избытке встречались на их пути, а, напротив, гораздо хуже.

Вместо этого так же обреченно вымолвил:

— Я тебя не отпущу. — Потом спешно поправился: — Пойду вместе с тобой.

Она только покачала головой.

Что делать? Броситься на колени, умолять или… как это она говорила — «оглушить и связать»? Или сначала попробовать одно, а потом другое?

На колени он встал, а умолять не смог. Голос пропал совершенно. Он лишь смотрел на нее тупо и отчаянно.

Очень тихо, очень отчетливо Селия сказала:

— Я клянусь тебе — мне нечем поклясться, у меня ничего нет, но я клянусь тебе — что бы со мной ни случилось, кем бы я ни стала, чем бы я ни стала, я все равно вернусь сюда, к тебе. Ты слышишь меня?

Он кивнул.

— Но в обмен ты тоже должен дать клятву, что не пойдешь за мной и не станешь за мной следить, а будешь дожидаться меня здесь, на этом самом месте. Клянешься?

Ему показалось, что он сделал самое страшное усилие в своей жизни, когда произнес короткое слово:

— Клянусь.

Он бессознательно протянул к ней руки, и она так же бессознательно схватила их и сжала его ладони в своих — древним ритуальным жестом принятия присяги.

Так стояли они долго, не в силах разжать руки и отвести друг от друга глаза. Потом она резко отступила — его руки упали вдоль тела, — повернулась и пошла по жухлой траве. И ни разу не оглянулась назад.

Она была одна, впервые за время странствия, в котором у нее не должно, не могло быть спутников. Она не ждала и не просила себе помощи. Но получилось по-другому… Однако теперь она возвращалась на прежний путь, куда ступила с таким легким сердцем. Почему же так тягостно в конце этого пути?

Но это был не страх, нет. Бояться было бы понятно и простительно. За последний год она испытала и изучила, возможно, все разновидности страха, в том числе и страх неизведанного, но…

Неизведанного?

Теперь у нее было ощущение, что какая-то часть ее существа всегда знала истинный смысл фразы:

«Смерть открывает врата, а жизнь их закрывает».

Оливер, который сказал ей эти слова, не знал.

Но она вступала в мир, где Оливеру не было места.

И она больше не думала о нем.

Она вообще, больше не думала. Она даже не сознавала, что идет и куда. Она двигалась по той же причине, что магнитную стрелку отклоняет к северу, а журавлиные стаи зовет на юг.

Ее вело.

Прошел ли час? Два? Какая разница… но и в таком состоянии она отнюдь не лишилась чувств, напротив, чувства ее обострились до предела. И она заметила, что почва под ногами странно меняется… пошли какие-то борозды… мелкие овраги, трава кругом растет неровно.

За бурой щетиной травы открылось ущелье. А над ущельем — Сломанный мост ее снов.

Во сне они, правда, казались меньше — и ущелье и мост, — то ли представлялись ей картинкой в книге… а может быть, со слишком большой высоты.

Сейчас, глядя на противоположную сторону ущелья, она понимала, что слой земли на плоскогорье, и трава, и кусты, и даже дубовая роща — это какая-то жуткая маскировка, прикрывающая сущность этого места, а она — вот: голая скальная стена, уходящая в неоглядную бездну.

И над бездной — мост.

Широкая черная арка, локтей тридцать в ширину и около двухсот в длину, треснувшая посередине, но не рухнувшая, хотя мост не имел никаких опор. Селия не понимала, как такой мост вообще может существовать, а то, что он продолжал держаться после того, как был сломан, в корне оскорбляло законы природы.

Она сделала еще несколько шагов к мосту, но инстинктивно чувствовала, что ей не надо ступать на его гладкую черную поверхность. И не потому, что пролом был слишком широк и она не смогла бы через него перебраться.

То, что ей было нужно, находилось на этой стороне.

Но что? Какой-то знак? Символ?

Взгляд ее заметался, притягиваемый к покрытой старыми рытвинами земле. Где-то здесь…

Из какого-то упорного чувства противоречия, так часто толкавшего ее делать обратное тому, что было велено, она, вскинув голову, посмотрела на мост, следя за его изгибом, словно изливавшимся из самой скалы. И тут она увидела, что мост вовсе не был сломан. Он не был даже разрушен или разобран.

Края каменной прорехи, слишком гладкие для трещины или разлома, были оплавлены. Жаром чудовищного, всепожирающего огня. Огня, которого не бывает.

Боль ударила в мозг наконечником копья, и она зажмурилась, а когда вновь открыла глаза, то осознала, что отступила от моста влево. И что рядом с ней — небольшой холмик, осевший за давностью лет, заросший травой, едва, но все еще различимый.

За первым ударом последовал новый, несоизмеримый по силе. Она сделала последний шаг и, как подрубленная, рухнула на собственную могилу.

Оливер сидел на земле, на самой опушке рощи. Стреноженные кони бродили рядом. Костра он не разводил, потому что не чувствовал ни голода, ни холода. Хотя, наверное, был ветер. Во всяком случае, он слышал беспрестанный шелест дубовых листьев. Из-за этого шелеста прекрасные дубы казались ненавистнее осин — иудиных деревьев. А может быть, из-за ожидания.

Прошли часы, уже начало темнеть, но Селия не возвращалась. И с каждой минутой сохранять неподвижность становилось все труднее. Он все больше боялся — не каких-то вымышленных превращений, переселения душ, прорывов Темного Воинства, а вполне реальных бандитов и просто голодных беженцев, согнанных карателями с Вала. Их могли не напугать слухи о «дурном месте», они могли просто не знать этих слухов… а Селия ушла безоружной… нож — разве оружие? Он сжал кулаки. Клятву давал? К черту! Есть обстоятельства, когда клятвы невыполнимы.

И стоило ему вскочить на ноги, как он увидел Селию. Он так давно высматривал ее, что не сразу разглядел. Может быть, из-за сумерек, может, из-за того, что ее темная одежда сливалась с жухлой травой.

Она возвращалась… но радость, пронзившая его, как-то разом замерла при виде того, как странно, из стороны в сторону шатаясь, она идет. Это ничуть не напоминало движения больного или слабого человека. Это были какие-то отрывистые рывки, словно ее толкала невидимая рука. Она то еле волокла ноги, то убыстряла шаг в коротких перебежках. Наконец, пригнувшись, кинула свое тело в яростный бег, казалось, навстречу Оливеру, но, когда он попытался подхватить ее, со звериной точностью обогнула его и устремилась к ближайшему дереву, так, словно имела намерение с разбегу удариться головой о ствол. Но не сделала этого. Ее отшвырнуло назад, и она покатилась по земле. Голова ее запрокинулась, едва ли не касаясь ступней, тело сотрясали жестокие конвульсии, скрюченные пальцы скребли землю, сгребая палые листья. Оливер с ужасом смотрел на нее. То, что он видел, вполне напоминало приступ падучей, если бы не отсутствие пены на губах Селии. Потом она закричала:

— Да свяжи ты ее! Я больше не могу ее сдерживать!

Стряхнув оцепенение, он схватил лежавшую на плаще веревку и бросился исполнять то, что сказано. И в этот миг ему было не до странности ее слов. Нужно было любой ценой прекратить припадок.

Селия не то чтобы сопротивлялась, но билась бессмысленно и слабо, когда он скручивал ей запястья. Когда же приматывал руки к телу, затихла. При этом он заметил, что ножа за голенищем у нее больше нет. Оливер держал ее, не слишком доверяя этому внезапному спокойствию. Обнимал, но любовное объятие это напоминало не больше, чем то, когда она вытягивала его после падения со склона.