Дело совести - Джеймс Блиш

Сама деликатность этих проблем приносила Бэйнсу своего рода удовлетворение. Он неплохо в них разбирался. К тому же в «Консолидейтед Варфэр Сервис» было много людей, имевших большой опыт в подобных делах, и он всегда мог обратиться к ним за помощью. Один из главных специалистов КВС находился теперь с ним в Риме — доктор Адольф Гресс, известный изобретатель особого универсального средства передвижения, «чессиконтера». Но теперь он представлял интерес как изобретатель нового секретного оружия — подземной торпеды, которая могла быстро передвигаться под землей и неожиданно появляться под любым сооружением, расположенным в радиусе до двухсот миль от ее пускового туннеля, если позволяла геология. Бэйнс предположил, что она может быть весьма привлекательной, по крайней мере, для одной из воюющих сторон йеменского конфликта, и не ошибся. Теперь он прилагал большие усилия, чтобы не связываться со всеми четырьмя. Задача оказалась весьма трудной еще и потому, что, хотя две йеменские клики стоили немного, Насер был таким же проницательным, как Бэйнс, а Файзаль, бесспорно, еще гораздо проницательнее.

Тем не менее, Бэйнс не обладал особым даром предвидения и хорошо знал это. Узнав о надвигающихся переменах в оружейном бизнесе, — после опубликования в 1950 году американским правительственным издательством тома, озаглавленного «Последствия применения ядерного оружия» — он постарался как можно скорее установить контакт с частной фирмой под названием «Мамаронек Ризерч Инститьют». Она представляла собой исследовательскую организацию, основанную выходцем из корпорации «Рэнд», и специализировалась на предсказании политических и военных конфликтов и их возможных последствий (некоторые из этих специалистов оказывались столь экстравагантными, что требовали привлечения к сотрудничеству независимых писателей-фантастов). Из архивов КВС и прочих источников Бэйнс поставлял для компьютеров «Мамаронека» материалы, считавшиеся иногда важными государственными тайнами различных стран; в свою очередь, «Мамаронек» снабжал Бэйнса красиво отпечатанными ксерокопиями докладов типа «Возможные ближайшие и отдаленные последствия блокады Израилем островов Фарос».

Бэйнс отбрасывал наиболее абсурдные варианты, но с крайней осторожностью, представлявшей собой полную противоположность консерватизму, потому что некоторые из самых странных прогнозов при ближайшем рассмотрении могли оказаться вовсе не абсурдными. Те из них, которые сочетали в себе внешнюю абсурдность со скрытой правдоподобностью, он отбирал, чтобы претворить их в реальные ситуации. Поэтому его интерес к Тэрону Уэру был вполне логичен и закономерен, ибо то, что практиковал Бэйнс, также буквально являлось оккультным искусством, в которое обычные люди уже не верили.

Послышался двойной звонок: вернулся Гинзберг. Бэйнс дал ответный сигнал, и дверь открылась.

— Роган мертв, — объявил Джек без предисловий.

— Быстро. Я думал, Уэру потребуется еще неделя, после того как он вернулся из Штатов.

— Неделя уже прошла, — напомнил Джек.

— Гмм? Да, действительно. Пока заставишь этих арабов раскошелиться, забудешь и про время. Ну-ну, подробности?

— Пока только то, что передает «Рейтер». Началось с пневмонии, которая перешла в cardia pulmonale — сердечную болезнь, вызванную долгим кашлем. Оказывается, у него несколько лет назад обнаружили шум в сердце с недостаточностью митрального клапана. Об этом знала только семья, и врачи уверяли, что ничего опасного не произойдет, если он не вздумает заниматься чем-нибудь вроде бега на длинные дистанции. Теперь предполагается, что последняя предвыборная кампания вызвала обострение, а остальное сделала пневмония.

— Очень чисто, — заметил Бэйнс.

Он на минуту задумался. У него не было никаких враждебных чувств к губернатору Калифорнии. Он никогда не встречался с этим человеком, не имел с ним никаких деловых конфликтов, на самом деле даже восхищался его правоцентристской политикой, достаточно яркой, но безобидной, какую и следовало ожидать от бывшего счетовода рекламного агентства в Сан-Франциско, специализировавшегося на пропаганде холодных завтраков из кукурузных хлопьев и тому подобного. Конечно, Бэйнс помнил, что, судя по архивным документам, Роган приходился ему сводным братом.

И все же он был доволен: Уэр сделал свое дело — Бэйнс не сомневался в надежности Уэра, — и сделал чрезвычайно аккуратно. После еще одного испытания — просто чтобы исключить возможность случайного совпадения — можно будет взяться за кое-что более крупное, — по-видимому, самое крупное из всех дел, которыми они оба когда-либо занимались. Интересно, каким образом это происходило? Может быть, демон явился к жертве в виде пневмококка? Но тогда как быть с проблемой репродукции? Впрочем, как известно, остатки подлинного Креста находили по всей средневековой Европе в таких количествах, что их хватило бы на целый дровяной склад. Современные клерикалы называли это чудесным умножением, в которое Бэйнс, конечно же, не верил; но если магия реальна, может, и чудесное умножение тоже реально?

Однако это были всего лишь технические детали, обычно он старался в них не вдаваться. Пусть ими занимаются те, кому он платит. Хотя не мешает иметь в своем штате человека, который в них разбирается. Часто оказывается опасно полагаться лишь на посторонних специалистов.

— Выпиши чек Уэру, — сказал он Джеку, — с моего личного счета. Назови это гонораром за консультацию — лучше всего, медицинскую. Когда пошлешь ему чек, назначь дату новой встречи — сразу, как только я вернусь из Рияда. Остальное обсудим примерно через полчаса. Пришли мне Гесса, а сам подожди за дверью.

Джек кивнул и вышел. Через минуту молча вошел Гесс, высокий крепкий худощавый человек у него были кустистые брови, волосы с проседью и суженный подбородок, из-за чего лицо казалось почти треугольным.

— Ты не интересуешься колдовством, Адольф? В смысле лично.

— Колдовством? Кое-что мне известно. Несмотря на всю его чепуху, оно сыграло важную роль в истории науки, особенно той, что связана с алхимией и астрологией.

— Меня не интересует эти вещи. Я говорю о черной магии.

— Тогда нет. Я мало знаю о ней, — сказал Гесс.

— Значит, придется узнать. Недели через две мы посетим настоящего колдуна, и я хочу, чтобы ты изучил его методы.

— Ты смеешься надо мной? — удивился Гесс. — Нет, это не в твоем стиле. Значит, мы будем заниматься разоблачением шарлатанов? Я не уверен, что лучше всех подхожу для этого, Бэйнс. Профессиональный фокусник — вроде Гудини — разоблачит мошенника скорее, чем я.

— Нет, речь совсем не о том. Я собираюсь попросить этого человека сделать кое-какую работу из его области для меня, и мне нужен наблюдатель, который будет смотреть, что он делает — не для того чтобы его разоблачить, а чтобы составить представление обо всех процедурах, на случай если наши с ним отношения потом испортятся.

— Но… ладно, дело твое, Бэйнс. Но, похоже, это пустая трата времени.

— Только не для меня, — возразил Бэйнс. — Пока я буду вести переговоры с саудовскими арабами, почитай литературу. Я хочу, чтобы к концу года ты знал не меньше настоящего специалиста. Тот человек сказал мне, что на это способен даже я, значит, ты и подавно.

— Такая задача не потребует от меня чрезмерного напряжения ума, — сухо сказал Гесс. — Но она может оказаться серьезным испытанием для моего терпения. Впрочем, ты босс.

— Правильно. Приступай.

Выходя, Гесс холодно кивнул Джеку. Они относились друг к другу без особой симпатии; отчасти потому, что, как иногда думал Бэйнс, в некоторых отношениях были очень не похожи. Когда за ученым закрылась дверь, Джек сунул руку в карман и достал пакет из вощеной бумаги, в котором прежде — очевидно, еще и теперь — лежал платок с двумя трансмутированными[79] слезинками.

— Не надо, — сказал Бэйнс. — Я уже прочел твою записку. Выбрось его. Я не хочу, чтобы кто-нибудь этим заинтересовался.

— Я выброшу, — ответил Джек. — Только сначала вспомни: Уэр сказал, что демон покинет тебя через два дня.

— Ну и что?

— Взгляни сюда.

Джек извлек из кармана платок и аккуратно расстелил его на письменном столе Бэйнса.

На куске ирландского льна на месте двух слезинок остались два темных пятна — очевидно, свинец.

Из-за досадного просчета Бэйнс и его люди прибыли в Эр-Рияд как раз в начале рамазана, когда арабы весь день постились и потому не были расположены заниматься делами. Затем, через двадцать девять дней, наступил трехдневный праздник, во время которого с ними также не имело смысла разговаривать. Однако, когда переговоры наконец начались, они заняли не более двух недель, как и предполагал Бэйнс. Поскольку мусульмане живут по лунному календарю, рамазан — сдвигающийся праздник, и в этом году он оказался близким по времени к Рождеству. Бэйнс полагал, что Терон Уэр, возможно, откажется встречаться с ним в столь неблагоприятный для служителей сатаны день, но у Уэра не было возражений, и он лишь заметил (в своем письме): «25-е декабря празднуют уже много веков». Гесс, усердно занимавшийся чтением, истолковал слова Уэра как намек на недостоверность даты рождения Христа.