История русской рок-музыки в эпоху потрясений и перемен - Джоанна Стингрей

Я уже была почти готова всю свою жизнь посвятить работе с «Гринписом», но буквально два дня спустя вновь оказалась на сцене – на стадионе «Лужники» проходил концерт памяти Цоя.

– Сегодня – тяжелый день для меня, – обратилась я к переполненному стадиону; передо мной колыхалось море из знамен и плакатов со словом «Кино» и приветственно поднятых вверх рук. – Последний раз я выступала здесь два года назад вместе с «Кино». Это был последний раз, когда я говорила с Виктором и видела его. Я любила Виктора.

В память о Викторе я спела его песню «Гость», и, наверное, он гордился бы мной – ведь спела я ее по-русски.

– «Эй, кто будет моим гостем?» – пела я изо всех сил, повернув лицо к небу, в надежде, что он услышит меня. Интересно, свободы слова достаточно, чтобы пробиться к Небу? Я хотела, чтобы мой любимый Гость знал, насколько мне его не хватает.

После тура по России и участия в качестве специального гостя в фестивале «Мисс Рок-Европа 92» в Киеве накануне своего дня рождения 3 июля 1992 года я вернулась в Москву. Это был редкий день рождения, который я проводила в России, и отметить его я решила в кегельбане гостиницы «Москва» вместе с «Бригадой С».

– Happy fuckin’ birthday to yoooou! – в унисон орали Сергей и Гарик. Этим двоим только дай повод погулять.

Боулинг был заполнен едой, выпивкой и гостями. Я переходила от одного к другому, принимая поздравления и подарки. Домой вернулась полностью измученная и готова была уже рухнуть на кровать, как вдруг зазвонил телефон. Звонил молодой кинорежиссер Роман Качанов.

– Хочу пригласить тебя сыграть роль в моем новом фильме, – сказал он, когда я сняла трубку. – Это сказка для взрослых.

Кино? До сих пор я никогда об этом не думала, но, как и многое другое в моей жизни, когда вдруг представляется новая возможность, сказать «нет» я не могу.

Мы встретились с Романом, чтобы обсудить фильм, мою роль и примерить несколько платьев – посмотреть, как я буду выглядеть в облике своего персонажа.

– У меня только одна просьба – чтобы волосы мои сохранились в своем виде, – сказала я ему.

Не знаю, почему мне это казалось столь важным, но Роман согласился.

Болтать по-русски я уже научилась, но кириллица все еще давалась мне с трудом, и прочесть сценарий самостоятельно я была не в состоянии. Друзья переводили мне уже опубликованные комментарии.

– Журнал «Эфир» считает, что с точки зрения жанра фильм будет представлять собой фантастическую сказку с элементами комедии, – читал мне вслух Большой Миша. – А Инна Ткаченко из газеты «Коммерсант Daily» пишет, что «“Урод” – отличный пример российского комедийного мистификаторства, доказывающий: нет ничего смешнее страшного. Урод появляется на свет в провинциальном роддоме в возрасте “примерно тридцати лет” и начинает свое путешествие по жизни. Он обладает уникальным даром принимать образ любого, кто привлечет его интерес, – от графа Монте-Кристо до Арнольда Шварценеггера и Иисуса Христа. За ним, естественно, охотится маньяк из КГБ. Урод, как положено, влюбляется, но не прежде, чем прочтет откровения “Камасутры”. Нет ничего забавнее борьбы добра со злом».

– Вау! – произнесла я после некоторого молчания, пытаясь переварить услышанное. – Звучит, как полное безумие.

– Ну, для тебя ничего сложного, – меланхолично заметил Миша. – Ты сама ведь, по сути, безумна.

Мне досталась роль возлюбленной Урода, американки по имени Джейн. Самого урода играл Никита Высоцкий, сын знаменитого Владимира Высоцкого. Великий бард умер в 1980 году, но и спустя десятилетие никто не смог обогнать его по количеству продаваемых пластинок. «Маньяка из КГБ» играл великолепный Алексей Золотницкий. Просматривая уже готовый фильм, я поняла, что Золотницкий – один из лучших актеров, которых я когда-либо видела на экране. Он умудрялся быть одновременно страшным и смешным – карикатура, но ужасно похожая на людей вокруг. Это было просто невероятно!

Снимали мы в Москве и в Сочи. Сочи был прекрасен, и я без труда представляла стекающиеся сюда летом толпы туристов. В Москве же зима выдалась невероятно суровой. Жуткий холод – чуть ли не самое яркое воспоминание об этих съемках. Многие съемочные дни были натурными, и после каждой сцены я неслась в автобус согреться. Уже буквально через пять минут пребывания на воздухе я переставала чувствовать свое тело. Спотыкаясь и чертыхаясь, неслась к теплому автобусу на ногах-ледышках. Как пущенный с огромной скоростью футбольный мяч я влетала в автобус, меня тут же укутывали в теплые одеяла, растирали кисти и ступни и отпаивали горячим чаем, готовя таким образом к очередному выходу в чудовищную стужу.

Самой смешной в процессе съемок оказалась сцена, где мы с Уродом взбегаем вверх по длинной лестнице и в какой-то момент останавливаемся для поцелуя. Все знали, что от сигарет меня буквально тошнит, а Никита, как, впрочем, и все остальные на площадке, курил беспрерывно. Ощущение у меня было такое, будто я целу´ю пепельницу, но вся съемочная группа требовала дубля за дублем и валилась на пол от смеха, видя мои гримасы отвращения при каждом поцелуе. Когда же я переставала морщиться, то и сама не могла удержаться от смеха.

Во время сцены в баре Урод превращается в Шварценеггера и должен пронести меня на руках по лестнице вниз. Гримеры и костюмеры сделали из Никиты настоящего культуриста, но на самом-то деле под накладными мышцами крылось тощее тело. Я жутко боялась, изо всех сил вцепилась в него и молила Бога, чтобы Никита не споткнулся и мы не покатились вместе по лестнице.

Многие русские слова из сценария я не понимала, но Роман велел мне не сильно по этому поводу беспокоиться и говорить то, что я знаю, – он все исправит на озвучке.

– О’кей, – говорю я, кивая, – я готова.

– Отлично, – отвечает он, направляясь к камере. – Дай нам час.

На этих съемках я поняла, что главная составляющая времени актера при кинопроизводстве – бесконечное ожидание. Каждое утро мне на лицо накладывали толстенную и тяжеленую, весом, наверное, с килограмм, маску грима, и затем шесть-семь часов я сидела в этой высыхающей у меня на лице маске! Уже на клипах я поняла, что съемки – это всегда ожидание то одного, то другого, но в кино ожидание это растягивалось до бесконечности. Самое трудное состояло в том, что в этом гриме я не могла есть – боялась, что он размажется и расплывется. Иногда, когда казалось, что от голода я теряю сознание, я запихивала в себя крутое яйцо. К концу съемок я похудела почти на