Фантастика, 1985 год - Сборник

– Каждый день? - переспросил Кларенс. - В ближайшие…

– Может, даже восемьсот, почему бы и нет?

– Я никогда об этом не думал.

– Так подумайте!

Кларенс подошел к окну и устремил взгляд на холмы Голливуда; наконец он кивнул.

– Боже, Тервиллиджер, - сказал он. - Я и в самом деле так вам нравлюсь?

– Трудно выразить словами, - ответил, запинаясь, Тервиллиджер.

– Ну, так создадим мы или нет это потрясающее зрелище? - спросил Гласе. - Зрелище, где в главной роли, шагай по земле и повергая всех в дрожь, выступает Его Величество Ужас - сам мистер Джозеф Дж. Кларенс!

– Да. Конечно. - Кларенс побрел к двери, около нее заговорил снова: - Знаете что? Я всегда хотел быть актером!

Он вышел в коридор и неслышно закрыл за собой дверь.

Тервиллиджер и Гласе стукнулись друг о друга, когда, кинувшись к письменному столу, вцепились жадными пальцами в один и тот же ящик.

– Уступи дорогу старшему, - оказал юрист и сам извлек из стола бутылку виски.

В полночь, после того, как кончился закрытый просмотр “Чудовища из плейстоцена”, мистер Гласе вернулся в студию, где все должны были собраться, чтобы отпраздновать выпуск фильма, и обнаружил Тервиллиджера в его мастерской - он сидел один, и динозавтр лежал у него на коленях.

– Вас там не было? - изумился мистер Гласе.

– Я не решился. Скандал был грандиозный?

– Скандал?! В восторге, все до единого! Чудовища прелестней не видел никто и никогда! Уже говорилось о новых сериях. Джо Кларенс - Ящер-Тиран в “Возвращении чудовища каменного века”, Джо Кларенс - тираннозавр в… ну, скажем, “Звере давно минувших веков”, и…

Зазвонил телефон. Тервиллиджер взял трубку.

– Тервиллиджер, это Кларенс! Буду через пять минут! Замечательно! Твой зверюга великолепен! Потрясающий! Теперь он мой? То есть к черту контракты, просто как любезность с твоей стороны, могу я получить его и поставить к себе на камин?

– Мистер Кларенс, чудовище ваше.

– Награда лучше “Оскара”! Пока!

Тервиллиджер смотрел на умерший телефон.

– “Благослови нас всех господь, - сказал малютка Тим”.

Он смеется, он в истерике от радости.

– Возможно, я знаю почему, - сказал мистер Гласе. - После просмотра девочка попросила у него автограф.

– Автограф?

– Сразу как он вышел, прямо на улице. Заставила его подписать свое имя. Первый автограф в его жизни. Он смеялся, когда писал. Его узнали! Вот он, перед кинотеатром, Rex собственной персоной, в натуральную величину, так пусть подписывается! Он и подписался.

– Подождите, - медленно проговорил Тервиллиджер, наливая виски себе и Глассу. - Эта девочка…

–…Моя младшая дочь, - сказал Гласе. - Так что… кто узнает? И кто расскажет?

Они выпили.

– Только не я, - сказал Тервиллиджер.

Потом они вышли к воротам студии ждать, когда появятся лимузины - в фейерверке огней, гудков и радостных вестей.

Перевел с английского Ростислав Рыбкин

Виктор ЯГОДИНСКИП И ДЫМ ОТЕЧЕСТВА НАМ СЛАДОК И ПРИЯТЕН…

Тоска по родине. Давно разоблаченная морока.

Мне совершенно все равно…

И все равно и все едино.

Но если на дороге куст встает, особенно рябины…

Великое чувство Родины! Источник сил и вдохновения. Негасимый пыл души. Радость и страдание. Отвага и мужество защищающих Отчизну, родной дом и своих родителей, свой царод… Это и родной язык, родная культура, история… Горе и тоска покинувших родные места…

Но хочется в этой необъятной теме выделить один небольшой вопрос, одну сторону любви к родным местам. Почему людей, как птицу, тянет в родные места? Зачем человек возвращается в отчий дом? Почему ищет земляков на чужбине? Ответов может быть, конечно, много. Рискну прикоснуться к теме памяти…

Вихрь вопросов возник у меня после того, как маленький самолет местной авиалинии сделал вынужденную посадку в поле где-то в Курганской области. Я вышел, озабоченный непредвиденной задержкой рейса, и вдруг… превратился в ребенка. Нет, не сразу. Пожалуй, сначала на меня пахнуло каким-то до боли знакомым.степным ветром. Теплым, полынным и полним детства. Я очутился почему-то рядом с лошадью, на стогу сена. Лошадь большая, а стог огромный. И жутко, и радостно, и терпкий привкус трав щекочет в ноздрях, придавая особый вкус новым ощущениям.

Уже отрезвев от первого удара запахов, лежа в колосистой траве, я твердо уверовал, что побывал в детстве, о котором уже давно ничего не помнил (а может быть, не знал?). Степь всколыхнулась ветром, тронула глубинные слои памяти, и оттуда, как из илистых недр степного озера, стали поднимaться и лопаться пузыри-воспоминания. Потом я проверил их у роддах и знакомых. Да, без ошибки, все было точным. Я случайно оказался вблизи селения, где родился…

Вторично интерес мой к этому явлению оживился после разговора с испанцем, вывезенным малышкой в СССР, в 1937 году.

Я опросил его, что он чувствовал, когда впервые снова побывал на родине, в Испании? И он ответил: запах! Точнее, да запаха. Один - морского ветра, а другой - мыльный, из мрамoрного корыта для общественной стирки, что стояло в глубине испанского дворика.

Ну а еще что? В Испанию ехал на “Жигулях” через всю Европу. Почти все время включен радиоприемник. Чужие голоса, музыка. Но вот в Пиренеях на каком-то витке горной дороги незнакомая музыка стала вдруг родной, и он, как мальчишка на материнской груди, захлебнулся от слез радости. И после была, родная испанская.музыка, были знакомые с детства песни, но такое ощущение уже не повторялось.

Что это, простое совпадение наших интимных (и весьма субъективных) ощущений?

Но вот читаю Марселя Пруста: “В поисках утраченного времени”: “Съел печенье тетушки, и память восстановила картины детства. Более подробно описывает подобные ощущения Герман Гессе, который в жизнеописании довольно много места уделяет такому явлению: “Рождение мое совершилось ранним вечером в теплый июльский день, и температура того часа есть та самая, которую я любил и бессознательно искал всю мою жизнь и отсутствие которой воспринимал как лишение. Никогда я не мог жить в холодных странах, и все добровольно предпринятые странствия моей жизни направлены на юг…” Но все же большинство свидетельств - в пользу запахов.

Иногда эти свидетельства прочно смыкаются с комплексным ощущением красоты и близости родных мест. И. С. Тургенев: “Люблю я эти аллеи, люблю серо-зеленый нежный цвет и тонкий запах воздуха под сводами…” А вот знаменитый дуб, посаженный.Иваном Сергеевичем еще в детстве на поляне за старым лутовиновским домом: “Мой любимый дубок стал уже молодым дубом. Вчера среди дня я более часа сидел в его тени на скамейке. Мне очень хорошо было. Кругом трава так весело ывела; на всем лежал золотой свет, сильный и мягкий…” - Тургенева тянуло в Спасское постоянно, отовсюду - из Москвы И.Петербурга, Парижа и Рима, Берлина и Лондона он вновь и вновь возвращался туда где провел большую часть своего детства, где постигал душу своего народа, впитывал его речь: ”Воздух, родины имеет в себе что-то необъяснимое…” “Когда вы будете в Спасском, поклонитесь от меня дому, саду, моему-молодому дубу, родине поклонитесь”, - завещает он.