Тирза - Арнон Грюнберг

— Я же сказал, что вылетаю завтра. Значит, прилечу послезавтра днем. Я в Намибии. Где мне еще быть? Не переживай. Все будет хорошо.

— Мы не должны сейчас бросать друг друга. Мы никогда не должны были бросать друг друга.

— Нет-нет, — сказал он, хотя понятия не имел, о чем она вообще говорит. — Я же никогда тебя не бросал.

— Йорген, вернись как можно скорее. Пожалуйста. Если ты вернешься сейчас, мы еще сможем…

— Береги себя, — сказал он шепотом.

На этих словах он закончил разговор и снова отключил телефон. Он не хотел, чтобы ему мешали. В эти последние часы.

Он попросил девушку на ресепшене позвонить в «Южноафриканские авиалинии» и забронировать ему обратный билет на завтра. Это оказалось совсем не просто, потому что он забыл сделать это заранее, но когда сотрудница авиакомпании услышала даже первую часть его истории о пропавшей дочери, она сказала:

— Я постараюсь все для вас уладить, господин Хофмейстер. Я прекрасно понимаю, что в таких обстоятельствах вам было не до звонков нам.

— Каиса, — спросил он, — чем ты хочешь заняться? Хочешь прогуляться перед сном?

Они пошли по Мариенталю. Пустые улицы. Только заправки были еще открыты.

— Я сомневаюсь, — сказал Хофмейстер, когда они покупали в магазине на заправке конфеты. — Я все больше сомневаюсь. То есть что было на самом деле, а чего не было? Насколько серьезно надо воспринимать игру? С моей супругой я тоже играл. Это была ночь, всегда была ночь, и я был зверем, всегда был зверем. А когда родилась моя первая дочь, я стал играть, что я стал отцом. В издательстве я играл, будто я редактор, я всегда играл. Я не мог иначе.

Он присел на корточки и осторожно взял ее лицо руками. В очереди в кассу.

— Потому что на самом деле мне столько же лет, сколько и тебе. Я всегда играл. Только не с Тирзой. Это было совсем другое.

В ту ночь они оба не могли заснуть. Она рисовала, а он смотрел в потолок. У него было предчувствие, которое он не мог понять. Но это было не предчувствие, это была его собственная жизнь.

Его рейс в Йоханнесбург отправлялся днем, в десять минут четвертого. Уже около двенадцати он был в аэропорту Виндхука. Он сдал машину в пункт проката, там тщательно записали все повреждения, даже те, которые были на машине еще до него. Потом он снял все деньги, которые еще мог выдать ему банкомат, и убрал их в портфель. Он зарегистрировался на рейс.

— Вы хотите взять его с собой как ручную кладь? — спросил представитель «Южноафриканских авиалиний».

Хофмейстер посмотрел на чемодан, с которым раньше иногда ездил в командировки.

— Нет, — сказал он. — Я хочу сдать его в багаж.

У него остался только в портфель.

Он бесцельно бродил с ребенком по аэропорту. Они смотрели на пассажиров, съели по бутерброду с курицей, вытаскивая курицу из бутерброда, потому что хотели есть только курицу, но в результате оставили на тарелке почти половину. Они вышли на улицу и сели на лавочку. Перед залом вылета. Мимо проходили туристы с деревянными жирафами, которых везли с собой на память об Африке. Они посмеялись над ними. Надо же, деревянные жирафы.

До тех пор, пока он больше не мог притворяться. Ему нужно было идти на паспортный контроль. Ему нужно было идти. Все закончилось. Это была граница.

В траве он присел на корточки перед Каисой.

— Я сейчас пойду, — сказал он, — мне нужно идти. Но я вернусь. Я обещаю тебе, что я вернусь. — Он достал портфель. — Смотри, — сказал он. — Я оставлю его здесь. Это тебе. — Он открыл портфель. — Четыре карандаша, — сказал он. — Точилка, айпод Тирзы, подзарядка к нему, музыка Тирзы, ее блокнот — может, ты будешь записывать в него что-то важное или рисовать. Ее ежедневник. Рукопись одного автора из Азербайджана. Сама реши, что с ней делать. А вот в этом отделении деньги. Но я вернусь. Я обещаю тебе, что я вернусь. На этом листочке записаны мой номер телефона и мой адрес в Амстердаме. Если захочешь, ты можешь мне позвонить. И да, вот тут еще два пакетика конфет. Но не слишком увлекайся сладким, это вредно. Ты должна…

Он встал и посмотрел на часы. Она взяла его за руку.

Хофмейстер снова опустился на корточки.

— Я вернусь, Каиса, — тихо сказал он ей. — Этот портфель я оставляю тебе в залог. Пока у тебя этот портфель, ты знаешь, что я к тебе вернусь. Вся моя жизнь в этом портфеле. Я должен буду вернуться. Я не смогу иначе. Все, что у меня есть, спрятано в нем. Береги его, пожалуйста. Так, как ты берегла меня.

Он прижал ее к себе.

— Каиса, — прошептал он. — Каиса, я прощаю тебя, я прощаю, что ты не дала мне исчезнуть, я прощаю тебе, что ты заставила меня остаться здесь, я прощаю тебе все. Но теперь мне пора.

Он обернулся.

Похоже, на них никто не смотрел.

— Я не знаю, — прошептал он, — как надо умирать, когда понимаешь, что никогда не играл никакой роли в чьей-то жизни и даже в своей собственной. Как это сделать, когда ты понимаешь, ты знаешь о возможности, ты знаешь о реальной возможности того, что никто тебя никогда не любил, что никто никогда не был по-настоящему важным, что… Я вернусь сюда, чтобы учиться умирать, Каиса, пока я еще не умею, но ты научишь меня. Я научу тебя говорить по-немецки, а взамен ты научишь меня умирать. Договорились?

Он стал для нее петь.

— Unerreichbar, — пел он, — schweres Herz[13]. — Он забыл слова. — Па-рам, — пел он. — Пам-па-рарам.

Он развернулся и пошел от нее.

Она побежала за ним и взяла его за руку.

Он вырвался.

— Мне нужно идти, — шепотом сказал он, не глядя на нее. — Но я вернусь. Иди в город. Я вернусь, Каиса.

Она опять взяла его руку. Уголком глаза он заметил, насколько большим был для нее его портфель. Как настоящий дом. На плече у нее до сих пор болталась цветастая сумочка, которую он купил для нее в Виндхуке, чтобы складывать деньги. Тот, кто продает свою компанию, должен как следует прятать деньги.

Он почти дошел до таможни.

Он обернулся. Ребенка остановил кто-то из охраны.

— Я вернусь! — крикнул он. — Каиса, я вернусь.

Он помахал ей рукой. А потом еще шляпой. Кто-то позади него в очереди