Гаргантюа и Пантагрюэль - Франсуа Рабле

И вот этот самый епископ также во что бы то ни стало пожелал облобызать нам стопы, – ни дать ни взять ревностный христианин Вальфинье, возжелавший облобызать их папе Клименту, – и объявил нам, что у одного из их гипофетов, разгрызателей и толкователей священных Декреталий, так прямо и написано, что Мессию ожидали иудеи с давних пор и наконец Он все же пришел; так точно и папа когда-нибудь на их остров пожалует. В ожидании же сего блаженного дня всех тех, кто видел его в Риме или где-нибудь еще, им надлежит, мол, угощать на славу и принимать с честью.

И все же мы под благовидным предлогом не дали ему облобызать наши стопы.

Глава XLIX

О том, как Гоменац, епископ папоманский, показал нам снебанисшедшие Декреталии

Засим Гоменац нам сказал:

– Священные наши Декреталии повелевают и приказывают нам посещать прежде храмы, а потом уже кабачки. Итак, дабы не уклониться от этого установления, пойдемте прямо в церковь, а оттуда – пировать.

– Так идите же, достопочтеннейший, вперед, а мы за вами, – молвил брат Жан. – Ваши прекрасные речи обличают в вас истинного христианина. Давно уже мы не были в церкви. Я возвеселился духом, – должно полагать, аппетит у меня станет от этого еще лучше. До чего же приятно встретить хорошего человека!

Приблизившись к двери храма, мы увидели громадную позолоченную книгу, сплошь усеянную редкостными драгоценными камнями: рубинами, изумрудами, брильянтами и жемчугами, еще более или, во всяком случае, такими же роскошными, как те, что Октавиан Август пожертвовал в храм Юпитера Капитолийского. И висела та книга в воздухе на двух толстых золотых цепях, прикрепленных к фризу портала. Мы ею залюбовались. Пантагрюэлю ничего не стоило коснуться ее, и он трогал ее и поворачивал как хотел. При этом он уверял нас, что от прикосновения к ней он ощущает легкий зуд в ногтях и легкость в руках вместе с неодолимым желанием прибить одного или даже двух служителей, только не тех, что с тонзурой.

Тут Гоменац обратился к нам с такими словами:

– Некогда Моисей принес иудеям закон, начертанный перстами Божьими. В Дельфах на фасаде Аполлонова храма было найдено изречение, начертанное некоей божественною силою: GNWQI SEAUTON[819]. А по прошествии некоторого времени на том же самом месте было обнаружено еще слово EI[820], также исшедшее с небес и божественною силою начертанное. Статуя Кибелы сошла с неба во Фригию, на поле, именуемое Песинунт. Так же точно, если верить Еврипиду, снизошла статуя Дианы в Тавриду. С небес была ниспослана доблестным и христианнейшим королям Франции орифламма на одоление неверных. В царствование Нумы Помпилия, второго римского царя, с неба спустился щит с острыми краями, названный Анцил. В афинский акрополь некогда упала с эмпирея статуя Минервы. Наконец, священные Декреталии, которые вы видите перед собой, начертаны рукою херувима. Вам, прибывшим сюда из-за моря, быть может, это покажется невероятным.

– Да, что-то плоховато верится, – признался Панург.

– А ведь они чудом ниспосланы нам из горнего мира, подобно реке Нилу, которую Гомер, отец всяческой философии, за исключением, разумеется, божественных Декреталий, потому и назвал oт Юпитера исходящей. Но так как вы видели папу, провозвестника Декреталий и неусыпного их хранителя, то мы вам позволим на них посмотреть, а буде пожелаете, то и приложиться к ним. Того ради, однако ж, вам надлежит три дня перед этим поститься и, согласно установленным правилам, исповедаться, тщательно отшелушив и инвентаризовав ваши согрешения, дабы не обронить ни одного обстоятельства дела, как учат нас дивные словеса вот этих самых божественных Декреталий. А для этого нужно время.

– Достопочтеннейший! – обратился к нему Панург. – Декретиналии ваши, то есть, я хотел сказать, Декреталии, мы уже видели и на бумаге, и на пергаменте, и на велене, и писанные от руки, и отпечатанные. Показывать нам их – излишний труд. С нас довольно вашей готовности, чувствительно вам благодарны.

– Да, но вот таких, начертанных самим ангелом, вам, ей-же-ей, никогда еще не приходилось видеть, – возразил Гоменац. – Те, что находятся у вас в стране, просто списаны с наших, об этом прямо говорит один из наших древних декреталийных толкователей. Коротко говоря, для вас я рад потрудиться. Вы только скажите, согласны ли вы поститься всего каких-нибудь три Божьих денечка и согласны ли вы на исповедь.

– Дев-испо-ртить – это пожалуйста, с нашим удовольствием, – подхватил Панург. – А вот пост не ко двору нам сейчас: мы уж на море постились и перепостились, до того что пауки заткали нам зубы паутиной. Посмотрите на нашего славного брата Жана Зубодробителя (при этих словах Гоменац нежно облобызал его): у него мох во рту вырос, оттого что он не двигает и не шевелит ни губами, ни челюстями.

– То правда, – подтвердил брат Жан. – Я до того испостился, что меня всего скрючило.

– Ну так пойдемте в храм, – молвил Гоменац. – Вы уж нас извините за то, что мы сейчас не отслужим вам божественной литургии. Полдень уже миновал, а священные Декреталии воспрещают нам служить после полудня: я имею в виду мессу с пением и с причастием. Я могу вам отслужить короткую и сухую.

– Я бы предпочел смоченную добрым анжуйским вином, – ввернул Панург. – Ну, помахивайте, помахивайте!

– А, чтоб тебе ни дна ни покрышки! – воскликнул брат Жан. – Как это досадно, что у меня в животе сейчас пусто! Если бы я, по монашескому обычаю, успел хорошенько позавтракать и подвыпить, то, затяни он Requiem, у меня нашлись бы и хлеб, и вино для погребения усохших, то бишь усопших. Валяйте, махайте, пихайте, но только я вас прошу: отбарабаньте вы мессу поскорее, а то как бы меня с голодухи не вырвало или еще того хуже.

Глава L

О том, как Гоменац показал нам прообраз папы

По окончании мессы Гоменац, вынув из ларца возле главного алтаря большую связку ключей, отомкнул тридцать два засова и четырнадцать замков, на которые было заперто зарешеченное окно над помянутым алтарем; засим он с весьма таинственным видом накрылся мокрым мешком и, раздвинув пурпуровую атласную завесу и показав нам некое изображение, на мой взгляд, довольно плохое, дотронулся до него длинным жезлом, а потом дал нам всем приложиться к кончику этого жезла.

– Как по-вашему, чье это изображение? – спросил он.

– По-видимому, это папа, – отвечал Пантагрюэль. – Я узнал его по тиаре, по омофору, мантии и туфлям.

– Ваша правда, – молвил Гоменац. – Это идея того всеблагого Бога, который на земле и которого мы с трепетом ждем к себе. О счастливый, чаемый и долгожданный день! А вы, блаженные и преблаженные! Светила небесные были к вам так благосклонны, что вы удостоились воистину и вправду лицезреть этого всемилостивейшего земного Бога, одно изображение коего уже дарует нам полное отпущение всех памятных нам грехов вместе с одной третью и восемнадцатью сороковыми грехов позабытых! Вот почему мы осмеливаемся взирать на него только по большим праздникам.

Пантагрюэль заметил, что это изображение напоминает работы Дедала. Пусть даже это, мол, подделка, да еще топорная, а все же в ней сокровенно и незримо должна присутствовать некая божественная сила, отпускающая грехи.

– Это как все равно у нас в Сейи, – подхватил брат Жан. – Сидели как-то за праздничным ужином в больнице разные побирушки и давай похваляться: один – тем, что выклянчил нынче шесть бланков, другой – два су, третий – семь каролюсов, а какой-то толстый попрошайка будто бы набрал целых три тестона[821]. «Стало быть, у тебя Божья нога», — сказали ему товарищи. Должно думать, они были уверены, что в его изъеденной коростой, гниющей ноге таится некое божество.

– Прежде чем угощать такими рассказами, потрудитесь в следующий раз подставить мне тазик, – молвил Пантагрюэль. – Меня чуть-чуть не стошнило. Как вы можете, говоря о таких отвратительных, мерзких вещах, произносить священное имя Господне? Фу, фу, как вам не стыдно! Там у себя, за монастырской стеной, вы, монахи, привыкли празднословить, но уж здесь вы это оставьте.

– Но ведь и врачи не отрицают, что божественная сила до известной степени причастна к некоторым заболеваниям, – возразил Эпистемон. – Так же точно Нерон хвалил грибы и называл их вслед за греками «пищей богов», потому что ими он отравил своего предшественника, римского императора Клавдия.

– По мне, – заговорил Панург, – это ваше изображение не имеет ничего общего с последними нашими папами, – я их видел без омофора, но зато в шлеме и в персидской тиаре, и меж тем как во всем христианском мире царили тогда тишина и спокойствие, они одни вели вероломную и ожесточенную войну.

– Но ведь они же воевали с бунтовщиками, еретиками, непокорными протестантами, не желавшими подчиняться святейшему владыке – всеблагому Богу, который на земле, – возразил Гоменац. – Такую войну священные Декреталии не только дозволяют и одобряют – они вменяют ее папе в обязанность, ему надлежит нимало не медля предавать огню и мечу императоров, королей, герцогов, князей и целые государства, буде они хотя на йоту уклонятся от его повелений; ему надлежит отбирать у них все достояние, отнимать королевства, отправлять их в изгнание, анафематствовать и не только умерщвлять их тела, а равно и тела их чад и домочадцев, но и души их ввергать в самое адово пекло.