Луна, луна, скройся! (СИ) - Лилит Михайловна Мазикина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Студенты рассказывают охотно. Одни искренне жаждут помочь с моим «исследованием», другим хочется поболтать. Парни пытаются произвести впечатление, кокетничают, строят глазки. Приводят друзей, подруг, которые тоже хотят рассказать.
Я всех благодарю и старательно конспектирую. Не потому, что всё рассказанное имеет ценность — для поддержания образа.
— У одной статуи на кладбище всё время поутру был рот выпачкан красным. Сторож каждое утро мыл и мыл, думал, что хулиганы балуются. А однажды его нашли возле статуи лежащим, у ног. У него горло было разорвано, а у статуи снова рот в красном. И судмедэксперты сказали, что в его крови. Теперь ей никто лицо не моет, а сторож ночью запирается в сторожке и не выходит. Она там так и стоит, с кровавым ртом. Её все знают.
— Да, мы, когда к бабушке на могилу ходим, её видим. Рот весь в засохшей крови. Такая милая девушка на вид, и рот весь в крови. Жуть.
Я не сразу поняла, что удивляет меня в Олите. Но потом дошло — я здесь не выгляжу странно, экзотично или, как говорят, «с изюминкой». Блондинов всех мастей и оттенков большое количество, как раз черноволосых и просто тёмненьких мало. Курносые лица тоже встречаются часто, по крайней мере, чаще, чем в Галиции. Я впервые за долгое время вообще никак не выделяюсь из толпы. Разве что обувь у меня необычная. Удивительное ощущение. Удивительное.
— А ещё иногда люди пропадают. Просто шёл ночью человек, а утром никуда не дошёл. А рядом следы подков. Только идти по следу нет никакого смысла, он вскоре обрывается.
— Да, ещё говорят, что земля в следах спечённая, как от огня.
— А я слышала, что в следах — запёкшаяся кровь.
— А я слышала, что это какой-то польский пан развлекается и ночью охотится на литовцев.
— Подожди, а в позатом году он утащил старика-поляка.
— А тела потом никогда не находят.
— Да, никогда.
Почерк немного сбивается: слишком ясно встаёт воспоминание о том, как всадник в чёрном подхватывает меня и кидает поперёк лошадиной спины перед собой.
Совпадение?
Но после него же непременно нашли два тела. Фанатиков Шимбровского он никуда утаскивать не стал.
Если только он не вернулся за телами позже.
Хотя зачем Марчину их трупы?
— А ещё две девочки гуляли на улице ночью, и одна отбежала от другой, потому что ей послышалось щенячье скуление. Она пошла на него, а из стены выскочила огромная белая собака с красными глазами и разорвала её. Съела сердце и вскочила обратно в стену. А вторая девочка стояла тихо, и собака её не тронула, — рассказывает совсем молоденькая девчушка.
— Что ты врёшь, это под Вильно было! — кричат все сразу.
— Ну и что!
— Мне надо про Олиту, — говорю я.
— Вот видишь?!
Все эти ребята — примерно ровесники Кристо. Но рядом с ним они смотрелись бы совершеннейшеми детьми! Открытые, весёлые, немного легкомысленные и по-своему шумные. То есть, в Галиции их бы шумными не сочли, но даже они невероятно экспрессивны по сравнению с «волками» их лет. Экспрессивны и… юны. Я испытываю приступ острого сожаления по возрасту, которого у меня не было никогда.
— Солдатское кладбище… — вспоминает кто-то, и все разом вскрикивают:
— Да, солдатское кладбище, солдатское кладбище!
— Братская могила? Где русские лежат?
— Ну да!
— Там тоже нельзя ходить ночью. Иногда фонарь светит совсем тускло, и ты начинаешь слышать голоса. Много-много людей. Все просят пить. Потом ты видишь их тени. Они на тебя надвигаются, надвигаются…
— Если с собой есть какой-нибудь напиток, надо в них кинуть. Они все набросятся на бутылку, и тогда надо быстро убегать, пока не смотрят.
Я опять непроизвольно ёжусь, и буквы выходят неровными.
— А один пьяный паныч днём наструил на могилу. Смеялся, вроде. «Пейте, пейте». Его сначала оштрафовали, а через несколько дней он умер. Врезался на машине в столб какой-то, совсем недалеко от парка.
— Витольда на них нет…
Истории повторяются, слегка изменяясь; всего их на город приходится около двадцати. Немного слишком для спокойного и не очень большого городка, на мой взгляд. Кровь упоминается в каждой второй истории — с некоторых пор я стала подобное подмечать.
Только когда энтузиазм и память рассказчиков подыстощились, я получаю то, что ищу. Историю кургана, который вздыхает.
Курган этот стоял с незапамятных времён возле города, то есть раньше он стоял далеко от города, но Олита росла и росла, и примерно в середине двадцатого века вздыхающий курган оказался совсем рядом, почти на окраине.
Ничего особо страшного на нём никогда не происходило, только, если сидеть на нём ночью, можно было услышать глухие вздохи, будто бы доносящиеся из кургана. Ещё один раз геологи обследовали землю вокруг Олиты и, вроде бы, просветив холмик, сказали, что он пустотелый и вздохи, скорее всего, объясняются сквозняками во внутренних полостях. Правда, не все объяснению поверили. Вздыхающий курган гораздо интересней каких-то сквозняков. Есть в нём что-то такое, очень органично вписывающееся в местные пейзажи.
Рассказ о нём принёс ощущение, подобное тому, какое испытываешь, учуяв сладковатый упырский запах на ручке двери. Ощущение следа. Я чувствую, как встают дыбом волоски на руках и ногах, на животе и шее — и даже волосы на голове слегка, совсем чуть-чуть, приподнимаются у корней.
На самом деле, менее уверенной, чем здесь, в Олите, я себя чувствовала только в белом фургончике. Расследования и исследования — очевидно не моя вотчина. Конечно, между детективом и охотником есть что-то общее, но различий гораздо больше. У охотника — меньше схем, зато они надёжней, проще и чётче след, если он вообще есть. Охота — занятие не для дураков, но и особенно интеллектуальным его не назовёшь. Работа же детектива вызывает у меня внутренний трепет и… страх. Да, страх. Чувствуешь себя, как будто идёшь в малознакомом лесу по топкой почве. Неверный шаг — не миновать проблем, неверный поворот — сбиваешься с пути. Что, если я рассчитала неправильно? Что, если мне стоило поехать сначала туда, куда направилась Люция, а не во второе по расстоянию место? Что, если бы лучше было не перехватывать «волчицу», а просто следовать за ней, наблюдая, как она справляется с нашей общей проблемой, и потом просто удавить её, спящую? А что, если в Жеймах её поджидали жрецы-фанатики, и один из предметов силы уже покорён — а я
