Собрание сочинений. Том 7. Страница любви. Нана - Эмиль Золя

Как раз в эту минуту Роза, исполнявшая роль герцогини, попавшей в гости к кокотке, подошла к рампе. Она воздела обе руки и послала очаровательную гримаску в этот пустынный зал, напоминавший дом, погруженный в траур.

— «Боже мой, какая странная публика!» — произнесла она, уверенная в успехе, подчеркивая голосом каждое слово.

Забившись в уголок ложи бенуара, Нана, в теплой шали на плечах, слушала пьесу, пожирая Розу глазами. Затем повернулась к Лабордету и шепнула:

— Ты уверен, что он придет?

— Не беспокойся, конечно придет, вместе с Миньоном, чтобы был благовидный предлог… Когда он появится, ты сразу же подымись в уборную к Матильде, а я его тебе туда приведу.

Они говорили о графе Мюффа, с которым Лабордет взялся устроить Нана свидание на нейтральной территории. Он уже имел серьезную беседу с Борденавом, который после провала двух пьес находился в весьма стесненных денежных обстоятельствах. Поэтому-то Борденав и поторопился предложить к услугам Нана свой театр и дать ей роль, надеясь угодить графу и подзанять у него денег.

— Ну, что скажешь о роли Джеральдины? — начал Лабордет.

Но Нана не шелохнулась, не ответила. В первом акте автор показывал, как герцог де Бориваж обманывает свою жену с белокурой Джеральдиной, опереточной дивой, а во втором акте сама герцогиня Элен приходит к актрисе на бал-маскарад, желая узнать, с помощью каких чар эти дамы покоряют и удерживают при себе чужих мужей. Кузен герцогини, красавец Оскар де Сен-Фирмен, надеясь развратить кузину, ввел ее сюда. И вот, к великому своему удивлению, Элен в качестве первого урока присутствует при грубой сцене, которую устроила Джеральдина герцогу, а тот выслушивает ее грязную брань с покорно-восхищенной миной; и герцогиня восклицает: «Так вот, значит, как нужно разговаривать с мужчинами!» В этом акте у Джеральдины другой сцены нет. Что касается герцогини, то любопытство ее тут же покарано: старый прелестник, барон Тардиво, принимает ее за кокотку и сразу же приступает к ней с нежностями. А тем временем на другом конце сцены Бориваж, растянувшись в шезлонге, заключает с Джеральдиной мир и скрепляет его поцелуями. Так как роль Джеральдины пока еще никому не отдали, дядюшка Коссар поднялся с места, чтобы прочитать текст, и, очутившись в объятиях Боска, стал невольно подыгрывать. Репетиция тянулась нудно, но тут Фошри вдруг вскочил с кресла. До сих пор ему удавалось сдерживаться, однако сейчас нервы сдали.

— Да это совсем не то! — заорал он.

Актеры бросили репетировать и стояли, не зная, куда девать руки. Уязвленный Фонтан, с обычной своей наглой манерой, спросил:

— Позвольте, как это не то?

— Не получается! Буквально ни у кого, ни у кого! — повторил автор и заметался по сцене, стараясь мимикой изобразить неудавшийся эпизод. — Вы только вникните, Фонтан, старик Тардиво совсем ошалел; нагнитесь вот так и обнимайте герцогиню… А ты, Роза, как раз быстро проходишь мимо, вот так… только не торопись; выйдешь, когда услышишь звук поцелуя…

Он не договорил и, еще не остыв от поучений, крикнул дядюшке Коссару:

— Джеральдина, целуйте… Громче, чтобы слышно было.

Дядюшка Коссар, повернувшись к Боску, издал звук страстного поцелуя.

— Чудесно, с поцелуем в порядке, — торжествующе воскликнул Фошри. — Прошу еще разок… Видишь, Роза, я прохожу мимо и слегка вскрикиваю: «Ах, она его поцеловала!» Но для этого Тардиво должен снова сыграть сцену. Слышите, Фонтан, начинайте сначала… Давайте попробуем все вместе.

Актеры начали сцену, по Фонтан играл с такой явной неохотой, что ничего не получалось. Дважды пришлось Фошри повторять свои замечания, и он даже увлекся, изображая своих персонажей. Актеры слушали с унылым видом, то и дело переглядываясь, как будто их просили по меньшей мере ходить вверх ногами, потом неловко попытались повторить сцену, но тщетно — жесты их становились все более скованными, как у вдруг сломавшихся марионеток.

— Нет, это для меня чересчур сложно, я ровно ничего не понимаю, — заявил наконец Фонтан своим дерзким тоном.

В продолжение этой сцены Борденав рта не раскрыл. Он весь ушел в глубокое кресло, и при неверном свете рожка видна была лишь тулья его шляпы, низко нахлобученной на лоб, да трость, выскользнувшая из рук и лежавшая поперек живота; казалось, он спит. И вдруг он выпрямился.

— Деточка, да это же идиотство! — спокойно бросил он Фошри.

— Как идиотство? — воскликнул автор, побледнев как мертвец. — Вы сами, сударь мой, идиот!

Борденав рассвирепел. Он повторил слово «идиот», потом в качестве более веского аргумента добавил еще «дурак» и «кретин». Пьесу освищут, не дадут даже закончить акта. И так как взбешенный Фошри (впрочем, его не особенно обидели грубости директора, ибо постановка каждой новой пьесы обычно сопровождалась взаимными оскорблениями) обозвал Борденава скотиной, — тот совсем задохся от гнева. Угрожающе вращая тростью, он запыхтел, как бык, и заорал:

— Идите вы к черту!.. Целые полчаса с вашими глупостями потеряли… Да, да, именно с глупостями. Бессмыслица какая-то! А ведь это проще простого! Ты, Фонтан, стой неподвижно. А ты, Роза, делаешь еле заметное движение, вот так, только не переигрывай, и выходишь сюда… Ну, попробуем еще раз. Коссар, целуйте!

Тут началась полная неразбериха. Сцена по-прежнему не получалась. Теперь уже Борденав взялся учить актеров мимике и жестам с чисто слоновой грацией, а Фошри ехидно посмеивался и сострадательно пожимал плечами. Потом вмешался Фонтан, даже Боск позволил себе дать несколько советов. Вконец загнанная Роза в отчаянии уселась на стул, долженствующий изображать дверь. Теперь уже никто ничего не понимал. А тут еще на сцену раньше времени выскочила Симона, которой послышалось, что ее партнер подал реплику, что еще усилило общую сумятицу; чаша терпения Борденава переполнилась, и он, яростно повертев в воздухе тростью, хватил несчастную по заду. Ему не раз случалось бивать на репетиции актрис, — тех, с которыми он спал. Симона бросилась прочь, а вдогонку ей летел грозный крик:

— Заруби себе на носу! Черт бы вас всех подрал. Вот возьму и закрою лавочку, если будете выводить меня из терпения!

Нахлобучив на лоб шляпу, Фошри сделал вид, что уходит; но, однако, не ушел и остался стоять в глубине сцены; когда взмыленный Борденав вернулся на свое место, автор шагнул вперед. И даже опустился в соседнее кресло. Так они и сидели бок о бок, не шевелясь, а тишина все тяжелее нависала над погруженной во мрак театральной залой. Актеры стоя ждали минуту-другую. Все были в полном изнеможении, как после непосильной работы.

— Что же, продолжим, — спокойно произнес Борденав своим обычным тоном.

— Продолжим, — подхватил Фошри, — а эту сцену повторим завтра.

Оба откинулись на спинки кресел, и репетиция пошла своим ходом, нудно и с непередаваемым безразличием. Во время схватки автора с директором Фонтан и прочие, сидя в глубине сцены на деревянных скамьях и стульях, от души веселились. Они хихикали, стонали от восторга, сквернословили. Но когда к ним подошла Симона, все еще всхлипывая после позорной экзекуции, актеры тут же перешли на трагический тон; они дружно заявили, что на ее месте задушили бы эту свинью. Симона, утирая слезы, одобрительно кивала головой; все кончено, она его бросит, тем более что Штейнер накануне предложил ей поступить к нему на содержание. Кларисса даже ахнула от изумления — ведь банкир сам сидит без гроша, но тут Прюльер с хохотом напомнил присутствующим ловкий трюк, какой придумал в свое время этот чертов еврей: афишировал связь с Розой, чтобы придать на бирже вес Ландским Солончакам. Теперь как раз он носится с новым проектом, решил строить туннель под Босфором. Симона живо заинтересовалась рассказом. А вот Кларисса уже целую неделю не находила себе места. Кто же мог знать, что этот дурак Ла Фалуаз, которого она, лишь бы от него отделаться, сама бросила в объятия высокочтимой Гага, получит наследство от богатого дядюшки! Будто нарочно подстроено, вечно она попадает впросак! Да и этот стервец Борденав подстроил ей хорошенькую штучку, дал роль в пятьдесят строк, как будто она не могла сыграть Джеральдину! Она так мечтала об этой роли, так надеялась, что Нана откажется.

— А мне-то, мне? — обиженно буркнул Прюльер. — Тоже называется роль, и двухсот строк не будет. Я хотел было отказаться… Просто подло заставлять меня играть какого-то Сен-Фирмена, это же марионетка! А стиль каков? Не сомневайтесь, детки, провал нам обеспечен.

Но тут Симона, болтавшая в уголке с дядюшкой Барильо, подошла и выпалила единым духом:

— Кстати о Нана, она здесь в театре.

— Где? — живо спросила Кларисса и даже поднялась, вглядываясь в зал.

Новость обошла актеров. Все вытянули шеи, надеясь разглядеть Нана. Репетиция сама собой прекратилась. Но Борденав, выйдя из оцепенения, зычно крикнул: