Пушкин в жизни - Викентий Вересаев

– Долго ли мне так мучиться! Пожалуйста, поскорей!

Почти всю ночь продержал он меня за руку, почасту просил ложечку водицы или крупинку льда и всегда при этом управлялся своеручно: брал стакан сам с ближней полки, тер себе виски льдом, сам снимал и накладывал себе на живот припарки, и всегда еще приговаривая: «вот и хорошо, и прекрасно!» Собственно от боли страдал он, по его словам, не столько, как от чрезмерной тоски.

– Ах, какая тоска! – восклицал он иногда, закладывая руки за голову, – сердце изнывает!

Тогда просил он поднять его, поворотить на бок или поправить подушку и, не дав кончить этого, останавливал обыкновенно словами: «ну, так, так, хорошо; вот и прекрасно, и довольно; теперь очень хорошо!» или: «постой: не надо, потяни меня только за руку, – ну вот и хорошо, и прекрасно!» Вообще был он, по крайней мере, в обращении со мною, повадлив и послушен, как ребенок, и делал все, о чем я его просил.

– Кто у жены моей? – спросил он между прочим.

Я отвечал:

– Много добрых людей принимают в тебе участие, – зала и передняя полны с утра и до ночи.

– Ну, спасибо, – отвечал он, – однако же, поди, скажи жене, что все, слава богу, легко; а то ей там, пожалуй, наговорят!

Когда тоска и боль его одолевали, он крепился усильно и на слова мои: «терпеть надо, любезный друг, делать нечего, но не стыдись боли своей, стонай, тебе будет легче», – отвечал отрывисто:.

– Нет, не надо стонать; жена услышит; и смешно же, чтоб этот вздор меня пересилил; не хочу.

В. И. Даль. Щеголев, 201–203.

В 4 часа утра (29-го) послали за Арендтом спросить, поставить ли пиявки еще раз; касторовое масло не действует и на низ не было. Сегодня впустили в комнату жену, но он не знает, что она близ его кушетки, и недавно спросил, при ней, у Данзаса: думает ли он, что он сегодня умрет, прибавив:

– Я думаю, по крайней мере, желаю. Сегодня мне спокойнее, и я рад, что меня оставляют в покое; вчера мне не давали покоя.

Жуковский, кн. Вяземский, гр. Мих. Велгурский провели здесь всю ночь и теперь здесь (я пишу в комнатах Пушкина).

А. И. Тургенев – А. И. Нефедьевой, 29 янв. 1837 г. П-н и его совр-ки, VI, 51.

Рано утром 29 числа я к нему возвратился. Пушкин истаевал. Руки были холодны, пульс едва заметен. Он беспрестанно требовал холодной воды и брал ее в малых количествах, иногда держал во рту небольшие кусочки льда, и от времени до времени сам тер себе виски и лоб льдом. – Д-р Арендт подтвердил мои и д-ра Даля опасения.

И. Т. Спасский. П. Щеголев, 199.

Труд ухода за Пушкиным, в его предсмертных страданиях, разделяла с княгиней Вяземской некогда московская подруга Натальи Николаевны, Екатерина Алексеевна, рожд. Малиновская, супруга лейб-гусара кн. Ростислава Алексеевича Долгорукого, женщина необыкновенного ума и многосторонней образованности, ценимая Пушкиным и Лермонтовым (художественный кругозор которого считала она и шире и выше пушкинского…). Она слышала, как Пушкин, уже перед самой кончиною, говорил жене:

– Носи по мне траур два или три года. Постарайся, чтоб забыли про тебя. Потом выходи опять замуж, но не за пустозвона.

П. И. Бартенев. Рус. Арх., 1908, III, 295.

Прощаясь с женою, Пушкин сказал ей: «Ступай в деревню, носи по мне траур два года, и потом выходи замуж, но за человека порядочного».

П. И. Бартенев со слов кн-ни В. Ф. Вяземской. Рус. Арх., 1888, II, 311.

Умирающий Пушкин передал княгине Вяземской нательный крест с цепочкой для передачи Александре Николаевне (Гончаровой, сестре Натальи Николаевны).

П. И. Бартенев. Рус. Арх., 1908, III, 296.

Княгиня Вяземская сказывала мне, что раз, когда она на минуту осталась одна с умиравшим Пушкиным, он отдал ей какую-то цепочку и просил передать ее от него Александре Николаевне (Гончаровой). Княгиня исполнила это и была очень изумлена тем, что Александра Николаевна, принимая этот загробный подарок, вся вспыхнула, что и возбудило в княгине подозрение.

П. И. Бартенев – П. Е. Щеголеву, 2 апреля 1911 г. Щеголев, 410.

По-утру 29 января он несколько раз призывал жену. Потом пожелал видеть Жуковского и говорил с ним довольно долго наедине. Выйдя от него, Жуковский сказал Данзасу: подите, пожалуйста, к Пушкину, он об вас спрашивал. Но когда Данзас вошел, Пушкин ничего не сказал ему особенного, спросил только, по обыкновению, много ли у него было посетителей, и кто именно.

Собравшись в это утро, доктора нашли Пушкина уже совершенно в безнадежном положении, а приехавший затем Арендт объявил, что Пушкину осталось жить не более двух часов.

Подъезд с утра был аттакован публикой до такой степени, что Данзас должен был обратиться в Преображенский полк, с просьбою поставить у крыльца часовых, чтобы восстановить какой-нибудь порядок: густая масса собравшихся загораживала на большое расстояние все пространство перед квартирой Пушкина, к крыльцу почти не было возможности протискаться. Между принимавшими участие были, разумеется, и такие, которые толпились только из любопытства. Данзас был ранен в турецкую кампанию и носил руку на повязке. Не ранен ли он тоже на дуэли Пушкина, спросил Данзаса один из этих любопытных.

А. Аммосов, 36.

Около 12 часов больной спросил зеркало, посмотрел в него и махнул рукой. Он неоднократно приглашал к себе жену. Вообще все входили к нему только по его желанию. Нередко на вопрос: не угодно ли вам видеть жену или кого-нибудь из друзей, – он отвечал: я позову.

И. Т. Спасский. Щеголев, 199.

1 час (29-го). Пушкин слабее и слабее. Касторовое масло не действует. Надежды нет. За час начался холод в членах. Смерть быстро приближается; но умирающий сильно не страдает; он покойнее. Жена подле него, он беспрестанно берет ее за руку. Александрина плачет, но еще на ногах. Жена – сила любви дает ей веру – когда уже нет надежды! Она повторяет ему: – Tu vivras!![195]

Я сейчас встретил отца Геккерена: он расспрашивал об умирающем с сильным участием; рассказал содержание, – выражения письма Пушкина. Ужасно! ужасно! Невыносимо: нечего было делать… Весь город, дамы, дипломаты, авторы, знакомые и незнакомые наполняют комнаты, справляются об умирающем. Сени наполнены несмеющими войти далее. Приезжает сейчас Элиза Хитрово, входит в его кабинет и становится на колена. – Антонов огонь разливается; он все в памяти.

А. И. Тургенев – А. И. Нефедьевой, 29 янв. 1837 г. П-н и его совр-ки, VI, 51.

К нему никого не пускали, но Елизавета Михайловна Хитрово преодолела все препятствия: она приехала заплаканная, растрепанная и, рыдая, бросилась в отчаянии на колени перед умирающим поэтом.

А. Я. Булгаков – кн. О. А. Долгоруковой, 2 февр. 1837 г. Красный Архив, 1929, т. II, 225.

Пульс стал упадать приметно и вскоре исчез вовсе. Руки начали стыть. Ударило два часа пополудни, 29 янв., – и в Пушкине оставалось жизни – только на 3/4 часа! Пушкин раскрыл глаза и попросил моченой морошки. Когда ее принесли, то он сказал внятно:

– Позовите жену, пусть она меня покормит.

Д-р Спасский исполнил желание умирающего. Наталья Николаевна опустилась на колени у изголовья смертного одра, поднесла ему ложечку, другую – и приникла лицом к челу отходящего мужа. Пушкин погладил ее по голове и сказал:

– Ну, ну, ничего, слава богу, все хорошо!

В. И. Даль. Щеголев, 203.

Когда этот болезненный припадок аппетита был удовлетворен, жена Пушкина вышла из кабинета. Выходя, она, обрадованная аппетитом мужа, сказала, обращаясь к окружающим:

– Вот вы увидите, что он будет жив!

A. Аммосов, 37.

Скоро подошел я к В. А. Жуковскому, кн. Вяземскому и гр. Виельгорскому и сказал: «отходит!» Бодрый дух все еще сохранял могущество свое, – изредка только полудремотное забвение на несколько секунд туманило мысли и душу. Тогда умирающий, несколько раз, подавал мне руку, сжимал ее и говорил:

– Ну, подымай же меня, пойдем, да выше, выше, – ну, пойдем!

Опамятовавшись, сказал он мне:

– Мне было пригрезилось, что я с тобою лезу вверх по этим книгам и полкам, – высоко – и голова закружилась.

Раза два присматривался он пристально на меня и спрашивал:

– Кто это? Ты?

– Я, друг мой.

– Что это я не мог тебя узнать.

Немного погодя он опять, не раскрывая глаз, стал искать мою руку и, потянув ее, сказал:

– Ну, пойдем же, пожалуйста, да вместе!

B. И. Даль. Щеголев, 203.

Я стоял вместе с графом Виельгорским у постели его, в головах сбоку стоял Тургенев. Даль шепнул мне: «отходит!»

В. А. Жуковский. Щеголев, 189.

Забывается и начинает говорить бессмыслицу. У него предсмертная икота, а жена его находит, что ему лучше, чем вчера! Она стоит в дверях его кабинета, иногда входит; фигура ее не возвещает смерти такой близкой.

– Опустите сторы, я спать хочу, – сказал он сейчас. Два часа пополудни…