Николай и Александра - Роберт Масси

Самозванные хозяева ввели строгий режим для царя и его семейства. Из рациона сразу же были исключены масло, кофе и сливки. Узнав об этом, местные жители стали присылать царственным узникам яйца, сласти и прочую снедь. Гостинцы эти императрица называла "даром, ниспосланным Небом". Размышляя о русской натуре, Александра Федоровна писала: "Странность в русском характере - человек скоро делается гадким, плохим, жестоким, безрассудным, но и одинаково быстро он может стать другим".

Иногда тобольским узникам казалось, что они живут на далекой планете, одинокие, заброшенные, беспомощные. "Воскресенье масляницы, - записал 417 марта Жильяр. - Все веселятся. Сани то и дело проезжают мимо наших окон; слышны звонки, бубенчики, гармонии, песни... Дети начинают скучать... Их Величества, несмотря на увеличивающееся со дня на день уныние, надеются, что среди верных им людей все же найдется несколько человек, которые постараются их освободить. Никогда условия не были более благоприятны для бегства, так как в Тобольске нет еще представителя власти большевиков. Было бы очень легко, при участии полковника Кобылинского, давно расположенного к нам, обмануть дерзкое и вместе с тем небдительное наблюдение за нами нашей охраны. Достаточно было бы, чтобы несколько энергичных людей действовали извне по плану и решительно".

33. "ХОРОШИЕ РУССКИЕ ЛЮДИ"

Вырваться из плена... Эта мысль все чаще занимала умы узников губернаторского дома. Поначалу необходимости в этом они не видели. Разве Керенский не обещал царской семье безопасность? Разве не уверял, что в Тобольске ей придется провести только одну зиму? "Оттуда, полагали мы, можно будет отправить их всех за границу через Японию", - писал впоследствии Керенский.

Вопреки заверениям Керенского, еще до большевистского переворота, среди русских находились лица, тайно готовившие освобождение императорской семьи. В Москве и Петрограде существовали обладавшие достаточными средствами мощные монархические группы. Все упиралось не в финансы, а в наличие четкого плана и координацию действий. Дело осложнялось тем, что Николай Александрович поставил условием не разлучать членов семьи. Вывезти же одновременно несколько женщин и болезненного мальчика оказалось бы делом непростым. Понадобились бы лошади, провиант и верные солдаты. Летом потребовались бы экипажи и лодки, зимой - сани, и, возможно, поезд.

Вскоре после эвакуации царской семьи в Тобольск ряд монархических организаций начали направлять туда своих представителей. Среди них находились и бывшие офицеры. Под вымышленными именами они приезжали поездом в Тюмень, оттуда на пароходе добирались до Тобольска. Таинственные гости с холеными бородами и явно петроградским произношением быстро находили общий язык с состоятельными тоболяками - купцами и торговцами. Они произносили туманные фразы по поводу императорской семьи, давали какие-то обещания им, ничего не сделав, вдруг исчезали. Связаться с императорской семьей сначала не составляло труда. Слуги и приближенные государя свободно входили и выходили из губернаторского дома, передавая письма, посылки и подарки. Но, обнаружив, что их пытаются провести, конвойные возмутились. Особенно неуклюжей была попытка обмана со стороны Маргариты Хитровой, простой девушки, привязанной к великой княжне Ольге Николаевне. По своей воле она приехала из Петрограда, чтобы разделить ссылку с царской семьей. В Тобольск она привезла пачку писем, зашитых в подушку. По приезде ее обыскали, и из подушки высыпались письма. Содержание их было безобидным, но караульные подняли скандал, и после этого доступ к царской семье стал затруднен.

Главным затруднением для вывоза семьи явилось отсутствие координационного центра. Многочисленные монархические группы действовали порознь и косились друг на друга. Вдовствующая императрица Мария Федоровна, решив взять дело спасения сына и его домочадцев в свои руки, направила к Тобольскому епископу Гермогену офицера, чтобы искать у него помощи. "Владыко, - взывала она в письме, - ты носишь имя святого Гермогена, который боролся за Русь, - это предзнаменование. Теперь настал черед тебе спасти Родину". Аналогичные намерения провозгласили члены петроградской группы, некогда близкие к Распутину и Вырубовой. Считая императрицу своей покровительницей, они потребовали указать им лицо, которое станет направлять их усилия для ее спасения. Чтобы собрать нужные средства, многое сделали граф Бенкендорф и ряд бывших государственных деятелей. Действуя порознь, они тратили понапрасну силы в денежных заботах и спорах о том, на кого возложить почетную обязанность спасти царскую семью.

И вот такой лидер появился в лице Бориса Соловьева. Обосновавшись в Тюмени, он держал в своих руках нити, связывавшие его со всеми группами, стремившимися спасти царя. Ко всему его рекомендовала сама императрица. Александра Федоровна слепо доверяла Соловьеву. На то у нее была веская причина: он приходился зятем Григорию Ефимовичу.

Авантюрист Б.Н.Соловьев, сын казначея Святейшего Синода, получивший образование в Берлине, был личным секретарем одного немецкого туриста, отправившегося в путешествие по Индии. Добравшись туда, Соловьев бросил своего патрона и поступил в теософскую школу, основанную его землячкой, мадам Блаватской. В продолжение года он изучал теорию и практику гипноза.

В 1915 году Соловьев окончил школу прапорщиков, а затем, не возвращаясь на фронт, офицерскую стрелковую школу. [(По свидетельству поручика Логинова, Соловьев во время февральской революции организовал истребление кадров полиции в Петрограде.)] Его увлечение мистицизмом, о котором стало известно в светском обществе Петрограда, позволило ему сблизиться с участниками кружков, занимавшихся оккультными науками. В 1915 году он познакомился с Распутиным и Вырубовой. В ту пору Соловьев не проявлял особого интереса к их августейшим покровителям. В первые дни февральской революции Соловьев привел к Думе взбунтовавшийся 2-й пулеметный полк.

Ни смерть Распутина, ни низложение царя, ни заключение Вырубовой в крепость не поколебали веры распутинцев в магическую силу "старца". Всю весну и лето 1917 года продолжались сеансы спиритизма с целью вступить в контакт с отошедшим в мир иной "божьим человеком". Соловьев продолжал посещать такого рода сеансы, на которых присутствовала и Матрена (она же Мария) Распутина, дочь Григория Ефимовича, и между ними завязался роман. В своем дневнике Матрена записала: "Была у Ольги Владимировны, поклонницы Распутина. Она велела мне любить Борю... Почему-то она все говорит, чтобы я любила Борю, ведь я его и так люблю".

В августе, сразу после ссылки царской семьи в Тобольск, Соловьев, действуя в качестве представителя распутинского кружка, отправился в Сибирь, чтобы изучить обстановку. Затем вернулся в Петроград и 5 октября 1917 года венчался с Матреной в Думской церкви. Приехав с молодой женой в Сибирь, несколько недель жил в доме Распутиных в Покровском.

Вскоре после приезда с помощью горничной, Романовой, приверженницы Распутина, которая жила на частной квартире в Тобольске, Соловьев связался с императрицей. Через эту горничную провокатор передавал царской семье записки и деньги, большую часть которых присваивал себе. Более того, по его наущению горничная внушала узникам надежду, заявляя, будто друзья и родные Распутина действуют активно.

Зная родственные связи Соловьева, государыня не могла не верить ему. Полагая, что он намерен освободить ее семью, Александра Федоровна сама дала название организации, трудившейся для этой цели. В честь святого покровителя города она окрестила его "Братством святого Иоанна Тобольского". Зачастую, чтобы приободрить пригорюнившихся близких, государыня напоминала им о том, что три сотни преданных монарху офицеров "Братства" ждут сигнала от Соловьева, чтобы взяться за дело.

Вскоре Соловьев повел себя довольно подозрительно. Оставив Покровское, он поселился не в Тобольске, а в Тюмени, где мог наблюдать за железной дорогой и выявлять связи между Тобольском и внешним миром. Со временем следить за приезжающими не стало нужды: всякий, кто хотел связаться с императорской семьей, поневоле попадал к Соловьеву и передавал ему деньги, взамен получая "инструкции". Действовал Соловьев нагло и решительно. Он требовал, чтобы все сочувствующие царской семье лица и все средства направлялись только к нему. Если какие-то монархические группы пытались действовать без его ведома, Соловьев заявлял, будто их попытки связаться с царской семьей самостоятельно помешают уже предпринимаемым им усилиям. Порой предатель ссылался на саму императрицу, которая якобы полагала, что действия групп, не подчиненных ему, ставили под сомнение успех всей операции.

Нашлись, естественно, лица, которые потребовали доказательств того, что Соловьев действительно намерен вызволить из плена императорскую семью. В ответ провокатор заверил, что в результате его усилий восемь красных полков готовы выступить на защиту царской семьи. Чтобы убедить скептиков, Соловьев пригласил их однажды на учения кавалерийских частей Тюменского гарнизона. При этом, как и обещал предатель, командир первого эскадрона сделал особый знак рукой, указывающий на то, что он является участником монархического заговора. В случае, если скептики продолжали сомневаться, Соловьев посылал их в Тобольск. Когда они останавливались возле губернаторского дома, горничная царской семьи, Романова, выходила на балкон и подавала условный сигнал.