БП. Между прошлым и будущим. Книга 2 - Александр Половец

— Ну, а те, кто в августе 91-го был у вашего Белого дома?

— Знаете, порой мне кажется, что наш народ уже ничего не хочет. То есть он с удовольствием идет на баррикады — вот это, наверное, свойство русского народа: он идет с открытым забралом и даже с удовольствием, когда нужно, в ружье — это так интересно! — и с удовольствием кровь проливает, как это ни кощунственно звучит. Но когда нужен повседневный, кропотливый труд — можно про все забыть. Ну, а как без этого сейчас сдвинуть с места страну? Нынче народ только и знает: дай! Это — большая часть людей: дай, дай, дай!

Вот опять пошли с плакатами… Я в газете недавно прочел: «Депутат, спаси нас от капитализма!». Кто-то должен спасти. Должен прийти мессия и должен от чего-то спасти. В общем, хорошего царя опять ждут, чтобы он для них и за них что-то сделал: «Дай нам зарплату! Дай нам это, дай нам то…»

Вроде бы, в Москве сейчас, пусть в малоцивилизованных формах, но есть все. Казалось бы, это должно быть стимулом. Так нет: человек бьет стекла в магазинах вместо того, чтобы заработать деньги и не смотреть в витрины, облизываясь. Или — убивает соседа за то, что тот может купить все это. Перевернутый мир, совершенно перевернутый… По-моему, здесь безнадегой попахивает на все ближайшие годы. Мне кажется, должно пройти очень много лет, чтобы изменить эту страшную болезнь. Это даже не чума — просто лепрозорий сегодняшний.

Такого явного пессимизма я, признаться, от Максима не ожидал. Правда, есть шутка: пессимист — это хорошо осведомленный оптимист. Мой собеседник — человек достаточно осведомленный. Выходит, есть у него основания, чтобы так говорить.

— Значит, если вдруг новый путч, — не будет сегодня рывка на баррикады?

— Да, на баррикады никто не пойдет. Но и работать — тоже. Совершеннейший коллапс. Тот самый, о котором так много говорят: вот наступит коллапс. Да он наступил уже! И я не знаю, что нужно сделать, чтобы вывести страну из этого прорыва. Может, и правда — поколения должны смениться?

— Ну, и что же, на ваш взгляд, случится с российской культурой — пока меняются поколения?

— В плачевном положении она будет. И будут уезжать люди. Будут искать — подобно мне. Я-то уезжать не собираюсь, но, подобно мне, люди будут искать интерес где-то на стороне. Хорошо еще, я сегодня ощущаю себя как бы на стыке, но пройдет еще пара лет — и этого стыка тоже может не оказаться…

— Тут-то вашей компании и развернуться бы, — может, не вполне уместно пошутил я, — привозить их, уезжающих из России и становящихся здесь «заграничными» — как Вилли Токарев, например, — обратно?

Ответа от Максима в этот раз я не ожидал, а потому сразу же задал ему последний вопрос: что бы он пожелал тем, кто прочтет в «Панораме» текст нашей беседы?

— Прежде всего — чтобы эта газета выходила как можно дольше и чтобы с ней не случалось никаких катаклизмов: потому что я искренне завидую тем, кто может ее выписывать и читать каждый ее выпуск. А еще — с Новым годом!

Сегодня, когда я завершаю работу над записью нашей беседы, Максим Дунаевский в Москве. Все нормально: там семья, там — фильмы, над которыми он работает. И его аудитория, большая ее часть, — тоже там. Скоро он должен вернуться сюда — потому что и здесь есть работа. Говорят, нынче каждый приезд в Россию, даже после короткого отсутствия, — это все равно, что визит в новую страну. И, когда он вернется, я снова встречусь с ним и, наверное, передам читателям его новый рассказ. Вот тогда — тогда у меня будут все же основания позаимствовать у кинематографистов название новому очерку. Плохо ли звучит — «Возвращение Максима»?

Возвращение… Навсегда? На время?

Февраль, 1993 г.

Прошли годы. И вот, два десятилетия спустя, я дописываю эти заметки… Остались в прошлом концерты с участием Дунаевского и им же организованные в Калифорнии, устройству которых редакция «Панорамы» и её редактор, в меру сил, способствовали. Сохраняются у меня и домашние фотографии той поры: Максим наигрывает свои новые мелодии на маленьком рояле, уместившемся в уголке скромного размера гостинной.

Многое переменилось с той поры в наших странах. Здесь, в Лос-Анджелесе, теперь он бывает наездами… С Дунаевским мы видимся в Москве, если такое случается, обычно в домах творчества: Максим редко пропускает так называемые «тусовки» — сам он предпочитает называть это «встречами театральной богемы». Хотя, почему обязательно «театральной»? Собираются и художники, и писатели, и киношники — только теперь не в когда-то недоступном обывателю Доме кино на Васильевской, и не в ВТО, как было многие годы, а в ЦДЛ — в Центральном доме литератора. Так что у меня, гостя в Москве нечастого, шанс встретить его там есть.

После девятилетнего «метания» (это его определение) между Штатами и Москвой, где он в те годы, по его же выражению, вдруг «обнаружил под ногами пропасть», он определился: всё же — Россия! 60 фильмов, 20 мюзиклов, преимущественно, к исходу 80-х годов — кто ещё из композиторов мог бы здесь похвастать таким багажом? Не говоря уже о визитерах, кем Дунаевский всё же оставался здесь все те 9 лет. Вернувшись же в Москву, он обнаружил: оставленную им аудиторию «испортили 90-е годы»…

Может, поэтому, может, и по другим причинам, но, как и намеревался еще тогда, в 90-х, профессию композитора он сменил: теперь Максим Дунаевский — продюсер, добавлю, успешный: вот-вот обещают ему свой театральный зал для воплощения там его проектов, в числе которых концерты, детская студия, студия звукозаписи… Ну и, конечно, ресторанчик — как же сейчас без такого!

Да и не только эта перемена произошла с Максимом…

Счет его бракосочетаниям я не веду, но в Лос-Анджелесе, при одном из них, уже тогда далеко не первом, мне довелось присутствовать в качестве гостя в свадебном застолье. Мы давно перешли с ним на «ты», и, между тостами, я, шутя, заметил ему: «Догоняешь Андрона!», намекая на число браков нашего общего приятеля Кончаловского. Официальных, имел я в виду, — а другие, кто же их считает… «Не совсем, — возразил Максим, — у Кончаловского это всегда сопровождается новым ребеночком, а у меня — нет…».

Прошло время… Вспоминаю, лет десять назад, может, чуть больше, кажется, это был творческий вечер-юбилей Аркадия Арканова, — в фойе концертного зала Максим сопровождал миловидную девушку, чья заметно округлившаяся талия была умело задрапирована спадающим с плеч ажурным шарфиком: «Знакомься, Марина — моя жена». Тогда, в Лос-Анджелесе, на той свадьбе, мы посмеялись, а вот сегодня я шепнул ему, кивая на даму «в интересном положении»: «Правило устарело?» Максим счастливо улыбнулся.