Орда встречного ветра - Дамазио Ален

продолжить наш путь. Гордимся и очень завидуем. И еще мы ужасно боимся за вас, за то, что вам придется выдержать. Я могла бы завести с вами разговор в манере Голгота, припомнить Святой Затрав, сказать вам, что если вы не готовы оставить собственные кишки на норском снегу, так даже не суйтесь. Но это было бы слишком просто. На Норске одного затрава будет мало. И крепость характера вам тоже не поможет. Она скорее вас погубит. Это высшая ловушка для любой Орды, присущий ей соблазн. Не ищите силы, ищите ясности. Что касается нелепости пути по отношению к погибшим, к заплаченной вами цене, здесь судить вам самим. Я уважаю мнение Арриго. Но я считаю иначе. Я лишь хотела бы вам напомнить, что тридцать три Орды положили свои жизни ради того, чтобы вы сегодня были здесь. Понимаете вы это или нет, считаете ли вы себя лучшей Ордой в истории или нет, не забывайте о том, что в первую очередь вы — конечный продукт восьмивекового контра! Все ваши приемы, трасса, которой вы придерживаетесь, даже сама ваша физическая конституция — все это инкарнация общего наследства, которое вы сумели чудесным образом принять, я это в полной мере признаю, но оставайтесь трезвы. Там, наверху, каждый шаг, что вы совершите, сделайте его в первую очередь для себя, чтобы выжить. Сделайте его и для нас, если это может вам помочь. Но главное — сделайте его для них! Быть может, в самые мучительные моменты вы почувствуете, что ведете за собой армию мертвецов, что пойдет вслед за вами толпой, и может, вас порой поддержит чей-то затерявшийся вихрь, порой ваша собственная вера, порой любовь, а порой просто костыль, подставленный инстинктом. Это все, что я хотела вам сказать. И даже этого уже слишком много. Спасибо вам и доброй ночи. Да хранит вас Ветер!

Следующие дни те, кому выпало такое счастье, провели со своими семьями. Для других нетерпение увидеть Норску было настолько сильным, что небольшой отряд в составе Арваля, Эрга, Фироста и Тальвега под предводительством Голгота отправился в дефиле на разведку. Три дня спустя от них все еще не было вестей, и в лагере начала подниматься паника, но к вечеру они вернулись.

— Ну как там наверху? — спросил я без околиц.

Вся Орда была в курсе и собралась в крут. Нас буквально лихорадило от любопытства. Фирост опустил голову к шнуркам, которые никак не мог развязать, потому что делал это только одной рукой. Другая была перебинтована. Арваль был весь прозрачный, он ничего не говорил. Эрг достал крыло и развернул его на земле. Оно было изодрано в клочья. Он вздохнул и свернул его в комок. У Тальвега лицо было изрезано сотней красных засечек. Голгот снял кожаный шлем и положил его на каменную лавку. На лбу у него красовалась фиолетовая гематома. Шлем внутри был перепачкан кровью. На щеках бороздами пролегли порезы. Я снова повторил вопрос. Голгот ответил:

— Честно говоря, я такого никогда не видел. Это жестко, народ. Очень жестко.

— Как ярветер? — помедлив, спросил Сов, чтобы стало яснее.

— Ярветер не бесконечный. И от него хоть спрятаться можно, засунуть рожу в землю поглубже, если сильно понесет.

— А тут нельзя?

Голгот усмехнулся в ответ. Он переглянулся с Эргом и Фиростом, которые разматывали веревки, вернее то, что от них осталось. Одни оборванные куски.

— Мы хотели пойти по-быстрому, дойти до их долбаной Лофенской излучины, там, где, как они говорят, все

самое как раз и начинается. В общем, для начала, мы не слишком тепло оделись. Ну да ладно, проехали. Вчера, где-то через час после рассвета, мы дошли до излучины.

— И что там?

— Ты рот закрой и слушай! Арваль высунул голову за поворот. Там как прямой угол получается, типа того. Через две секунды так назад и отскочил, еле собрали. Тогда я пошел. Я как только повернул, сразу ледорубом по стене заехал. Даже не присматривался. Ледоруб встрял, но совсем слегка, у меня вся рука до локтя волной пошла. Я левой рукой второй врубил, как если б в гранит его вбить хотел. В общем, кое-как закрепил! И открыл глазюки. А передо мной никакого коридора с двумя стеночками не было, как до этого. Вместо него стена ледяная, белее белого, даже типа красивая, зеркало такое, градусов там… Сколько там было, Тальвег?

— 60° наклона, высота пятьдесят метров до первой площадки. Скат из чистого льда. Мы никогда ничего подобного не видели, даже около!

— И это единственный проход, — добавил Фирост, — сколько вверх ни смотри, другого пути нет. Мы все осмотрели. Поверить не могли! Или этот уклон, или просто вертикальные стены везде! Да еще и повыше, чем на Вой-Вратах!

— Так и что вы сделали?

— Я попробовал три-четыре захвата, посмотреть, как пойдет, — снова заговорил Голгот. — Ледоруб-крюк. На силе. Как только руку поднимаешь, ее ветром сразу за спину откидывает. Кривец мне в рукава заливался холодом до самого плеча, ледяной хоть вой. На одном ухвате я сорвался. У меня глаза заледенели, я не видел ни зги. Так и бахнулся с четырех метров рожей в скалу. Как Арваль. Бах! Уносите! Там если сорвался, то все, не остановишь-

ся. Лед льдом и есть. Скатишься, как камушек по мрамору! Был бы я на пять метров выше, так бы ёкнулся — и не было бы у вас больше Голгота, ложечкой бы соскребали. Эpra бы на мое место поставили и конец истории!

) Голгот сгримасничал, поморщив шишку размером с яйцо, что выскочила у него на лбу. В его глазах не было упадка духа, который явно читался во взгляде Арваля — ему потрепало позвоночник, и Альма его как раз осматривала, — скорее матовый отблеск глубокой вдумчивости. Такой же отблеск, как был у Эрга в момент схватки с Силеном, взгляд, который, наверное, присущ всем тем, кто знает: им предстоит сразиться с соперником настолько сильным, что не может быть никакой уверенности в победе. И весь рассказ об их разведывательной вылазке, все их раны, что напоминали нам о пережитых ярветрах, о некоторых особо мощных кривецах, что встречались на переходах горных массивов, все это блекло по сравнению с состоянием души Голгота, которое ясно давало понять, какое испытание нас ждет. Одним ясным днем отец полугордо, полупокорно показывал мне заснеженные вершины, что заслоняли высокой цепью весь горизонт. И я был крайне впечатлен, я никогда за тридцать лет контра не видел ничего подобного.

Норска была не просто горным массивом, через который лежал наш путь, это был, как и повторял мне все четыре месяца отец, «отдельный мир», мир высокогорья, где обнулялись все наши знания в геофизике, весь накопленный доселе опыт, все техники и тактики контра по ровной поверхности и горам средней высоты. Я ушел к себе в комнату с подбитым настроением. Отец постучал, молча вошел и сел рядом на кровать. Он заговорил сам:

— Вам придется всему учиться заново, Сов. И вашему разведчику, и Голготу, пусть он для вас лучший из лучших,

и вашему фланговику Горсту, хоть он и очень хорош, я его в деле видел, и столповику Фиросту, и фаркопщикам… Как бы тебе это объяснить? Все это там, наверху, не будет иметь никакого смысла! Единственные, кого вам стоит постараться уберечь, это, пожалуй, ваш геомастер Тальвег и аэромастер Ороси. Они вам пригодятся.

— Почему они?

— Потому что сложность будет не в том, чтобы продолжать контр, а в том, чтобы карабкаться метр за метром вверх и не сорваться вниз. Нужно хорошо понимать трансформации снега, наблюдать за скалистой породой, льдом, просчитывать уклон, риски, принимать во внимание степень освещенности солнцем и экспозиции, замораживания и оттаивания. Да, вам придется идти под жуткими ветрами, особенно на определенных участках перевала, на хребтах и в ущельях, особенно вначале. Но мы снарядим вас ледорубами, одеждой из специальной ткани, интегральными шлемами, и если ставить крюки регулярно, то с ветром вы справитесь. Проблема в том, что на Норске ветер — не единственный противник. Нельзя забывать про высоту, уклон, расселины и лавины, послеобеденные обвалы снежных блоков… Ну и холод, холод и еще раз холод. Ты увидишь, как леденеют тела тех, кого ты любишь, как они срываются вниз, разбиваются вдребезги, один за другим. Порою это просто счастье — умереть первым…