Слёзы Шороша - Братья Бри

Малама ворочали с боку на бок две тяжкие думы. Первая – о Семимесе, дорогом сыне его. Не один раз припомнил он в эту ночь, какими глазами посмотрела на него Фэлэфи, когда руки её коснулись колдовского кокона, обвившего голову Семимеса. В глазах её была тогда не только тревога, но и испуг, который не смогла она спрятать от Малама, так неожидан был испуг этот для неё самой… «Что же стряслось с тобой, сынок? Никогда доселе, даже в тот час, когда добрый голод твой начинал серчать, не ставил ты кусок жареного леща впереди своего вороного. А ведь нынче ты даже не остановил своего взгляда на полках с дорогим твоему сердцу конём, не сказал ему ласкового слова и не погладил его по гриве. Что же стряслось с тобой, сынок?.. Не упрекаю тебя я: ты был ранен, силы оставили тебя, рассудок твой покосился и ослабел. И говорю я: доброго голода тебе, сынок, кушай на здоровье. Но в то же самое время в растерянности пребываю я… из-за бесчувствия твоего по отношению к вороному. В растерянности пребываю, несмотря на то, что дорогая наша Фэлэфи сулит освободить твой разум от кокона, потому как видел я: не выявил ты рвения помогать ей в этом, напротив, намерение оттянуть час избавления отчётливо выдал ты. Не понимает этого голова моя, и не приемлет душа моя. Воля же твоя, сынок, нужна нынче Дорлифу, как и воля каждого дорлифянина, дабы противостоять воле Повелителя Тьмы».

Вторая дума Малама была о зле, которое заключено было в том, кого люди называли Повелителем Тьмы, в том, кто прежде звался именем Зусуз. «Проникни в суть и подчини», – твёрдо сказал юноша, когда пришло время назвать девиз, что поведёт его по жизни. Это был Зусуз. Теперь, когда с тех пор минуло больше тысячи двухсот лет, и Зусуз обрёл огромную силу и власть, девиз этот означал одно – стремление к безграничной власти. «Спасти людей, по предсказанию Фэдэфа, может лишь Слово, Хранителям которого открыл я двери своего дома. И среди них тот юноша, что пригрезился мне однажды во сне в детстве моём. Не ведал я в ту пору о том, зачем он явился, но лик его запомнил на всю жизнь. Без сомнений, это был лик Дэнэда. Значит, неслучайно девяносто три года назад пришёл я в стёртый Шорошом Дорлиф. И неслучайно юноша этот из Нет-Мира, внук дорлифянина, вернулся на землю предков своих. Суждено было нам сократить немыслимое расстояние, разделявшее нас, и встретиться. А это означает, что обязан я подсказать что-то Дэнэду и его друзьям. Но что?..» Так думал Малам, пока не погрузился под утро в Мир Грёз…

Его разбудил какой-то стук… топот за дверью… непонятная беготня… Беготня то стихала, то усиливалась…

– Никак Нуруни в дом пробралась? – заговорил он сам с собой. – Шарахается бедная, места себе не находит. Верно, двери забыл затворить, и ту, и эту.

Малам поднялся с постели и выглянул в коридор. Из кухни выскочил Семимес. В руках у него была полка с деревянными грибочками из гостиной. Увидев отца, он остановился и проскрипел:

– Доброе утро, отец.

– Доброе, сынок. Решил грибочки к себе перенести?

– Да. Пускай теперь в моей комнате постоят. Я перед сном свечу зажгу и любоваться на них буду. Так ум ко мне в голову быстрее вернётся.

– Вороного тоже намерен взять?

– Нет. Лошади пусть остаются там, где теперь стоят.

– Сынок, помнишь ли ты коня, что Савасард на Новый Свет тебе подарил?

– Помнил, да забыл, когда меня корявырь по голове ударил, – без запинки ответил Семимес и побежал дальше.

Малам покачал головой, но ничего не сказал на это. Главное, что Семимес оживился. Глядишь, время пройдёт, и себя прежнего вспомнит, и вороному вновь в его душе место отыщется.

Перенеся три последние полки, Семимес подошёл к отцу. Тот уже растапливал на кухне камин.

– Отец… – начал Семимес и приостановился.

Малам повернулся к нему.

– Я очень желаю с тобой в лес по грибы пойти.

– Что же не пойти, сынок, – обрадовался Малам. – Вот малость окрепнешь, и сходим.

– Отец… я сегодня желаю с тобой в лес по грибы пойти.

– Сегодня?

– Сейчас.

– …Что же, сынок, нынче и сходим. Только вот в лавку за хлебом да за лепёшками сбегаю. А ты поешь пока.

– Доброе утро, Малам, Семимес! Доброе утро! – сказали Мэтью и Дэниел.

– Доброе, – ответил Малам.

– Доброе утро, гости, – проскрипел Семимес.

– Какие же они гости, сынок, – поправил его Малам (в голосе его послышалась строгость). – Они что ни на есть свои, домашние.

– Помнил, да забыл, отец, – поспешил оправдаться Семимес. – У меня с головой опять худо.

– А я шум услышал, подумал, тут другой гость – Гройорг-Квадрат, – сказал Мэтью.

– И я сразу Гройорга вспомнил, – сказал Дэниел.

– Рано Гройоргу являться: в пути он пока, и наш дорогой Савасард с ним, – ответил ребятам Малам.

– Мы нынче по грибы идём, – как-то обидчиво сказал Семимес.

– Хорошая мысль! – обрадовался Мэтью. – Пусть мои ноги вспомнят, для чего они нужны, а то совсем обленились.

Семимес глянул на Мэтью, потом на Дэниела.

– Э, не надо так. Я с отцом в лес иду, а он со мной идёт. Дэн, ты давай дома сиди – Слово охраняй. А ты, – Семимес даже не назвал Мэтью по имени, – Дэна охраняй. Вам с эдаким Словом никак в лес нельзя, а то эти… корявыри по голове ударят, как меня, и Слово заберут.

Косого взгляда его и тона, который, при всём желании, нельзя было принять за дружеский, было достаточно, чтобы и Мэтью, и Дэниел, и Малам растерялись. Заминку в разговоре, который никто не знал, как продолжить, нарушил морковный человечек, как-то вдруг не по-утреннему сникший.

– Сынок, покорми ребят и сам поешь. Да для свежих хлебцев доброго голода оставьте, я вмиг обернусь. Дэнэд, Мэтэм, друзья мои, вы за время завтрака решите сами, пойдёте ли с нами за грибами или другое занятие найдёте.

– Э, коли за Слово не боитесь, ступайте с нами, – потупив глаза, проскрипел Семимес и принялся хлопотать с завтраком.

Мэтью с Дэниелом направились в комнату воды и мыла. Это был удобный манёвр для того, чтобы на время, как бы выразился Малам, увеличить расстояние между ними и их проводником и прийти в себя.

– Не бойся, парень, – проскрипел Дэниел на манер Семимеса, – вспомнят твои ноги, для чего они нужны, очень вспомнят.

– И что же ты придумал, проводник?

– Что бы я ни придумал, ты ведь со мной? Правда, Мэт? – уже своим голосом сказал Дэниел, чтобы скрипом не покоробить присловье друга.

– Точно, Дэн.

– Давай зайдём за Лэоэли и на весь день махнём на озеро. Её лучшее воспоминание детства связано с озером Верент.

– А наше – с Нашим Озером, – добавил Мэтью.

– Да. Там я хотел однажды поймать пёрышко, а вышло наоборот.

– Ладно, пойдём в трактир… этого, – сказал Мэтью, и, развеселясь, друзья пошли на кухню, где Семимес уже накрыл стол: вывалил из сковородки только что подгоревшие вчерашние лепёшки, поставил сметану и черничное варенье и три чайные чашки.

Возня на кухне заметно смягчила его настрой.

– Доброго вам голода, Дэн и Мэт! Садитесь и кушайте. Чуток доброго голода оставьте на потом: отец свежих хлебцев из лавки принесёт.

– Доброго тебе голода, Семимес! – сказал Дэниел.

– Проводник, он и на кухне проводник! – сказал Мэтью.

Семимес ничего ему не ответил, но было видно, что замечание это пришлось ему по сердцу.

Уже перевалило далеко за половину пересудов, когда Лэоэли, Дэниел и Мэтью возвращались с озера Верент. Семимес сидел на своём камне у дальней ивы. Каким-то чутьём он распознал, что ребята придут со стороны озера, но самое главное – он угадал, что с ними будет Лэоэли. Её-то он и ждал… и, наконец завидев, побежал ей навстречу.

– Добрые пересуды, дорогая Лэоэли! – проскрипел он с умилением.

– Добрые пересуды, Семимес! Как твоя голова? Не болит?

– Фэлэфи мне ещё вчера на рану листок прилепила. Вот, смотри. Он из неё всю заразу вытянет.

– Вот и хорошо!

– Охота удалась, Семимес? – спросил Мэтью.

– Э, не надо так. Мы с отцом не охотились – мы грибочки собирали, – на полном серьёзе ответил тот и вновь отдал своё внимание Лэоэли: – Лэоэли, пойдём к нам в дом грибы кушать. Мы две корзинки принесли. И нажарили, и в козьем молоке натушили.

– Ты только меня приглашаешь или всех нас? – спросила она.

– Только тебя, – ответил он.

– Как же так, Семимес?! – удивилась Лэоэли.

– Потому что ты моя гостья. А Дэн и Мэт что ни на есть свои, домашние. Их незачем зазывать, они и так у стола.

Лэоэли рассмеялась.

– Спасибо тебе, проводник, за то, что мы и так у стола, – с серьёзным видом сказал Мэтью. – Это очень удобно. Да, Дэн?

– Я бы сказал, удобнее не бывает.