Саша Черный. Собрание сочинений в 5 томах. Т.3 - Саша Черный

ИР. 1927. № 13. С. 19. Рецензируемая книга А. И. Куприна примечательна тем, что она была фактически первой из книг, изданных писателем на чужбине, куда он включил произведения, созданные уже в эмиграции (это обстоятельство подчеркнуто в названии книги). В годы лихолетья и первых лет изгнания основное место в творчестве писателя заняла публицистика. Сам Куприн, отвечая на анкету, так объяснил свой отход от художественной прозы: «Ушедшая жизнь, воспоминания — во всем этом можно найти много сюжетов, но ведь слишком свежо все, нет пока равновесия душевного, мясо свежее, — не заросло еще, — спокойствие нужно… Да и трудно работать; посудите сами: с 17-го года пишу какие-то политические статьи <…> и потерял из-за них беллетристический подход к теме… Словно перо навыворот, — не пишется» (Седых А. У А. И. Куприна // Звено. Париж. 1925.13 апреля).

Вступительная статья к книге П. П. Потемкина «Избранные страницы» (Стихи). «Дон-Жуан — супруг смерти» (пьеса, написанная в соавторстве с С. Л. Поляковым). Париж, 1928. С. 5–9. В статье «Русский палисадник» — прощальном слове на смерть П. Потемкина, Саша Черный высказал пожелание: «выпустить на свет его избранные страницы». По всей видимости, его участие в посмертной книге Потемкина не ограничилось написанием вступительного слова, но могло включить и работу по составлению сборника. «Смешная любовь» — первая книга стихов Потемкина, по определению одного из современников, произвела «фурор». В. Брюсов писал, что он сразу сделался «маленьким мэтром», создателем своего стиля и чуть ли не своей школы; А. Блок назвал его «свободным трубадуром питерским». Отзвук шума, произведенного выходом этой книги, слышится в литературном фельетоне И. М. Василевского «Модные знаменитости»: «Кто такой Петр Потемкин? Не знаете ли кто такой Петр Потемкин? И в самом деле: как не знать Петра Потемкина! Сколько шума, звона, треска было вокруг этого имени одного из стана „свежепрославленных“, по прекрасному выражению Тана, поэтов» (Свободные мысли. 1908. 25 февраля). «Герань» — вторая книга стихов Потемкина, вышла в 1912 году в издательстве М. Г. Корнфельда. Обложка была одета в «мещанский» цветастый ситец, как бы сродни названию книги (герань являлась олицетворением мещанства). Рецензенты отмечали качественный скачок по сравнению с первой книгой: «Кажется, поэт наконец нашел себя. С изумительной легкостью и быстротой, но быстротой карандаша, а не фотографического аппарата, он рисует гротески нашего города, всегда удивляющие, всегда правдоподобные. Легкая меланхолическая усмешка, которая чувствуется в каждом стихотворении, только увеличивает их художественную ценность» (Гумилев Н. С. Письма о русской поэзии. М., 1990. С. 146). Потемкин был таким поэтом с головы до ног. — Многие из тех, кому довелось знать Потемкина, писали о «моцартианской» гармонии — соответствии его поэзии и его человеческой сущности. Вот как сказано об этом у П. Пильского: «Вообще эта черта — не-старательность, какая-то внешняя небрежность одаренного человека — в нем примечалась с первой же беседы, с самого первого наблюдения над тем, как он говорил, встречался с людьми, писал, шутил легко и метко. По его страницам везде скользят улыбки — беззлобные, чуть-чуть колющие, но всегда непринужденные, веселые даже в своей ядовитой наблюдательности, никогда не приправленные уксусом ненависти и отравами желчи» (Пильский П. Памяти поэта //Сегодня. Рига. 1928. 3 июня). …у каждого из нас был свой незабываемый переход оттуда. — В воспоминаниях П. Пильского («Затуманившийся мир». Рига, 1929) рассказывается о том, что из Советской России Потемкин бежал вместе с балетной труппой в Бессарабию в 1920 году. Живя в Кишиневе, он сотрудничал в русских газетах, принял участие в организации театра миниатюр. Но свое, единственное, надломилось и отошло. — Это впечатление душевного надлома, происшедшего на чужбине, отмечали в Потемкине те, кто видел его незадолго до смерти: «Без Петербурга и без того воздуха меланхолический беженец-парижанин играл в шахматы, писал стихи, пьесы, газетные статьи, но увядал неудержимо. Это особенно заметно на поминках „Бродячей собаки“, устроенных не так давно в Париже самим Потемкиным. Среди многих случайных гостей были на этом вечере петербургские завсегдатаи „Бродячей собаки“. <…> Но, кажется, грусть Потемкина на этом вечере была не элегической, а горькой, трагической. От былой его веселости не осталось и следа, он осунулся, вид имел усталый. За бедным „эмигрантским“ ужином Потемкин прочел длинный стихотворный экспромт, посвященный „Бродячей собаке“. Не зная лично автора „Герани“ и его прошлого, можно было не понять волнения, с каким он говорил о петербургском литературном кабачке» (Оцуп Н. П. П. Потемкин // Дни. Париж. 1928. № 1410). «Деревья чахлые заплеванных бульваров» — строка из стихотворения П. Потемкина «Парижские зеркала». «И место действия — Москва…» — цитата из стихотворного цикла Потемкина «Двое»: Поляков-Литовцев С. Л. (1875–1945) — журналист и писатель. Автор пьес «Огненное кольцо» и «Лабиринт», романа «Саббатай-Цеви». Эмигрировал в 1917 году, сотрудничал в эмигрантской периодике, редактировал воспоминания Ф. И. Шаляпина «Маска и душа».

Русская земля. Альманах для юношества. Париж. 1928. Выход альманаха под редакцией А. М. Черного и В. В. Зеньковского приурочен к празднованию «Дня русской культуры», который отмечался нашими соотечественниками за рубежом в день рождения А. С. Пушкина. Годом ранее под редакцией Саши Черного вышел сборник для детей «Молодая Россия», имевший подзаголовок «Ко дню русской культуры». В него включена народная песня «Плач войска по императоре Петре I». Интерес поэта к устному народному творчеству и эпохе Петра I неслучаен (в 1925 году им написано стихотворение «Странный царь», а 25 апреля 1926 года он принял участие в вечере вместе с профессором В. П. Котеневым, прочитавшим фрагмент из своей книги о пребывании Петра Великого в Париже). Именно в отрыве от родины Саша Черный открыл для себя, а вслед за этим и для подрастающего поколения сокровищницы русского духа, бережно сохраненные в записях и изданиях устного народного творчества. Особое внимание поэта привлекли исторические песни и баллады — жанр, возникший на Руси еще в домонгольскую эпоху и просуществовавший до Отечественной войны 1812 года и Крымской кампании. В отличие от былин в исторических песнях и балладах действие обычно сведено к одному эпизоду, повествование, как правило, кратко, стремительно, сосредоточено на судьбе одного человека. Классический пример — написанная в лучших традициях народных песен М. Ю. Лермонтовым «Песнь о купце Калашникове». Сюжет исторических песен восходит обычно к реальному, пусть даже и не зафиксированному документами событию, факту народной жизни. Главные темы — борьба народа за волю и защита родной земли от вражеских нашествий. Одним из периодов расцвета исторического песнетворчества стала эпоха рубежа XVII–XVIII веков, когда Россия, по выражению Пушкина, «мужала с гением Петра». Пушкин понимал непреходящую ценность народных исторических песен (известны записи текстов, сделанных им самим). Данная статья Саши Черного предваряет публикацию следующих песен: «Рождение Петра», «Из песни „Полтавское дело“, „Беглый солдат“, „Петр Первый кончается“, „Плач войска“».

ПН- 1930. 13 марта. Рецензия на книгу рассказов Георгия Пескова «Памяти твоей». Париж. Изд. «Современные записки», 1930. Песков Г. — псевдоним Елены Альбертовны Дейши (1885–1977). С писательницей, принявшей в литературе мужское имя, связан комический эпизод: однажды в Редакцию «Последних новостей» явился почтенного и сурового вида господин, отрекомендовавшийся мужем Георгия Пескова. Недоразумение выяснилось: «Георгий Песков был псевдонимом одной из многоуважаемых дам, обогащавших газету Длинными рассказами с продолжением в следующем номере» (Дон-Аминадо. С. 300). Из Советской России писательница эмигрировала в 1924 году. Не отсюда ли наше жадное внимание к Зощенко. — М. Зощенко был, пожалуй, самым популярным советским автором в русском зарубежье, его рассказы часто перепечатывались эмигрантской прессой. Именно в них читатели, оказавшиеся вдали от родины, находили ту жизненную правду, которую не способны были сообщить никакие публицистические материалы или хроникальные реляции. И потому общим мнением русских эмигрантов о Зощенко могут быть слова, сказанные Дон-Амина-ДО: «О чудотворном таланте его, который воистину, как нечаянная радость, осветил и озарил все, что творилось и копошилось в темном тридевятом царстве, тридесятом государстве, на улицах и в переулках, в домах и застенках, на всей этой загнанной в тупичок всероссийской жилплощади, о чудодейственном таланте его еще будут написаны книги и монографии <…> После Зощенки кто мог читать Демьяна Бедного, Ефима Зозулю и прочих казеннокоштных старателей и юмористов» (Дон-Аминадо. С. 281–282).