Улисс (часть 1, 2) - Джеймс Джойс

Милли. Ой! Это же папулька! Но как же... Ой, папа, ты так постарел!

Белло. Как, изменился? Гляди, наша этажерка, наш письменный стол, за которым никогда не писали, кресло тетушки Хегарти, репродукции старых мастеров. Тут живет припеваючи мужчина со своими приятелями. Приют Рогоносцев! Отчего бы нет? Сколько у тебя было женщин, ну-ка? Шатался за ними по темным улицам, плоскостопый мозгляк, пытаясь их возбудить своим утробным урчанием. Что молчишь, мужчина с панели? Порядочные женщины, идущие с покупками. Теперь другой оборот. Получай той же монетой.

Блум. Они... Я...

Белло (обрывает его). Они затопчут тот ковер, под брюссельский, что ты купил на распродаже у Рена. В своих буйных забавах с резвушкой Молль, ловя блоху у нее под рубашкой, они уронят и изуродуют статуэтку, которую ты нес домой под дождем, ценя искусство ради искусства. Потом доберутся до всех секретов у тебя в нижнем ящичке. Пустят твой астрономический справочник на раскурку трубок. И будут поплевывать в твой камин через медную решетку, которую ты купил за десять шиллингов у Хэмптона Лидома.

Блум. Десять и шесть. Так ведут себя последние негодяи. Отпустите меня. Я вернусь. Я докажу...

Голос. Клянись!

Блум стискивает кулаки и ползет вперед, зажав в зубах охотничий нож.

Белло. Квартирантом или приживальщиком? Слишком поздно. Ты устроил у себя в доме постель второго сорта, и лежать в ней другим. Твоя эпитафия уже написана. Ты на самом дне, старый пень, и крепко заруби себе это.

Блум. Справедливость! Вся Ирландия против одного! Неужели никто... (Кусает пальцы.)

Белло. Сдохни и пропади, если в тебе осталась хоть капля приличия или достоинства. Я бы тебе могла дать такого старого редкого винца, от которого ты в два счета слетаешь в ад и обратно. Подпиши завещание, оставь нам весь капиталец. Если нету, добудь как знаешь, наворуй, ограбь, в бога душу! И мы тебя зароем возле сортира в кусточках, и будешь там лежать в дерьме и покое, рядом со старым Рогачом Коэном, моим приемным племянником, за которого я вышла, с этим сукиным сводником и педерастом, треклятым кривошеим подагриком, и с остальными моими мужьями, сколько их там, десять или одиннадцать, не вспомню, как их, сволочей, звали, чтоб все вы там гнили в одной помойке. (Разражаясь громким перхающим смехом.) Мы вас удобрим навозом, мистер Цветок! (Насмешливо писклявит.) Пока, Польди! Пока, папулька!

Блум (хватаясь за голову). Моя сила воли! Память! Я грешил! Я стра... (Рыдает без слез.)

Белло (издевается). Поплачь, малютка, уа, уа! Крокодиловы слезы!

Блум, павший духом, плотно спеленатый для жертвоприношения, рыдает, упав ничком. Слышится похоронный звон. У Стены плача темные фигуры обрезанных, в пепле и вретищах, М.Шуломовиц, Джозеф Голдуотер, Моше Герцог, Харрис Розенберг, М.Мойсел, Дж.Цитрон, Минни Уотчмен, О.Мастянский, преподобный Леопольд Абрамовиц, кантор. Размахивая руками, они пронзительно и протяжно оплакивают вероотступника Блума.

Обрезанные (с гортанным заунывным напевом осыпают его гнилыми плодами; цветов нет). Шема Исраэл Адонаи Элоим Адонаи Эхад [Слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь един есть (древнеевр.); иудейская молитва "Шема", Втор 6, 4].

Голоса (со вздохами). Итак, скончался. Да, да. Да, в самом деле. Блум? Никогда не слыхивал. Нет? Это странный был тип. Вот и вдова. Эта? Да, да.

Над погребальным костром для самосожжения вдовы подымаются пламя и дым смолистого камфарного дерева. Завеса благовонного дыма рассеивается. Выйдя из дубовой рамки, нимфа с распущенными волосами, в легких одеждах высокохудожественных чайно-коричневых тонов, спускается из своего грота и, пройдя под пологом ивовых ветвей, останавливается над Блумом.

Ивы (шепчут листвою). Сестра. Наша сестра. Ш-ш!

Нимфа (негромко). Смертный! (Ласково.) О нет, не стенай!

Блум (студенистой массой переползает под ветви; в полосах солнечного света, с достоинством). В таком положении. Я чувствовал, что от меня ждут этого. Сила привычки.

Нимфа. Смертный! Ты нашел меня в дурном обществе, с кафешантанными танцорками, уличными торговцами, боксерами, популярными генералами, безнравственными актерами пантомимы в телесных трико, модными исполнительницами шимми, Ла Аурора и Карини, музыкальный номер, сенсация века. Я была скрыта в розовой дешевой бумаге, пахнущей керосином. Меня окружали избитые непристойности для клубных бездельников, историйки, соблазнительные для зеленых юнцов, объявления о силуэтных открытках, самых совершенных игральных костях и бюстгальтерах, рекламы патентованных товаров, а также зачем носить бандаж, с аттестацией от джентльмена с грыжей. Интимные советы женатым.

Блум (поднимает у ее ног черепашью голову). Мы встречались прежде. На другой звезде.

Нимфа (печально). Резиновые изделия. Никогда не рвутся. Марка, предпочитаемая нашими великосветскими клиентами. Корсеты для мужчин. Излечиваю припадки, плата в случае неуспеха возвращается. Добровольные свидетельства о замечательном средстве профессора Уолдмена для развития груди. Мой бюст увеличился на четыре дюйма за три недели, сообщает миссис Гэс Раблин с приложением фотографии.

Блум. Ты имеешь в виду "Фотокартинки"?

Нимфа. Да, их. Ты унес меня оттуда, вставил в дубовую рамку с позолотой и повесил над своим брачным ложем. И однажды, в летний вечер, таясь, ты меня поцеловал в четырех местах. Ты любовно подрисовал карандашом мои глаза, мою грудь и мое стыдное место.

Блум (смиренно целует ее длинные волосы). Твои классические формы, о бессмертная красавица. Я счастлив был смотреть на тебя, восхвалять тебя как то, что причастно красоте, едва ли не молиться тебе.

Нимфа. Темными ночами я слышала твои хвалы.

Блум (поспешно). Да, да. Ты хочешь сказать, что я... Во сне у всех проявляется самое худшее, кроме разве детей. Я знаю, я свалился с постели, то есть меня столкнули. Говорят, что вино, если в нем полежит что-нибудь стальное, помогает от храпа. А от прочего - та английская выдумка, о которой мне на днях прислали проспект, по ошибке, спутали адрес. Говорится, будто она обеспечивает испускание без запаха и без шума. (Со вздохом.) Это уж всегда так. Брак, тебе имя - вероломство.

Нимфа (пальцами затыкает уши). А слова! Я их не нашла в словаре.

Блум. Но ты поняла их?

Ивы. Ш-ш!

Нимфа (закрывает лицо руками). Чего не повидала я в этой спальне? Чего только не встречал мой взор?

Блум (извиняющимся тоном). Я понимаю. Грязное белье, сложенное грязным наружу. И кровать разболталась. Из Гибралтара морем, уже давно.

Нимфа (низко опустив голову). Хуже! Хуже!

Блум (осторожно раздумывая). Стульчак разваливается. Это не из-за ее веса. Она тогда весила ровно семьдесят кило. Как перестала кормить, набрала девять фунтов. Там просто трещина и мало клея. А? И этот нелепый горшок в оранжевую полоску, одна ручка отломана.

Слышен шум водопада, веселые каскады плеска.

Водопад.

Пулафука Пулафука

Пулафука Пулафука.

Ивы (сплетаясь ветвями). Слушайте. Шепот. Она права, сестра наша. Мы росли у водопада Пулафука. Мы давали тень и прохладу в душные летние дни.

Джон Уайз Нолан (вдали, в форме Ирландского национального лесничества, приветно приподымает шляпу с пером). Растите и умножайтесь! Давайте тень и прохладу в душные дни, о деревья Ирландии!

Ивы (шепчут). Кто приезжал на Пулафуку со школьной экскурсией? Кто не пошел по орехи с одноклассниками, а вместо этого укрылся под нашей сенью?

Блум (узкогрудый, с покатыми, подбитыми ватой плечами, в неказистом черно-сером подростковом костюмчике, который уже тесен ему, в белых теннисных туфлях, в отогнутых носочках с каемкой и красной школьной фуражке со значком). Я был тогда мальчишка, подросток. Тогда мне хватало малого, тряский вагон, смешанные запахи из М и Ж, толпа на ступеньках старого театра "Ройял", которая сбилась в кучу (они ведь любят давку, это стадный инстинкт, и полусумрак театра, весь насыщенный сексом, разнуздывает порочность). Даже прейскурант их белья. Кроме того, жара. В то лето были пятна на солнце. Конец учебного года. Ромовые бабы в буфете. Идиллические дни.

Идиллические Дни, школьники в бело-голубых футболках и шортах, юные Доналд Тернболл, Абрахам Чаттертон, Оуэн Голдберг, Джек Мередит, Перси Эпджон стоят под деревьями на полянке и зовут юного Леопольда Блума.

Идиллические Дни. Деляга! Вали к нам. Ура! (Приветственные вопли.)

Блум (неуклюжий подросток в теплых варежках, в повязанном мамочкой шарфе, забросанный градом снежков, пытается встать). Еще! Мне шестнадцать! Ну, красота! Звоните во все колокола на Монтегю-стрит. (Жиденьким голоском восклицает.) Ура лучшей из школ!

Эхо. Осел!

Ивы (с тихим шелестом). Она права, сестра наша. Шепот. (По всему лесу слышны шепот и поцелуи. Лица гамадриад глядят из листвы, из стволов, превращаясь в распускающиеся цветы.) Кто осквернил нашу безмолвную сень?

Нимфа (стыдливо, сквозь веер пальцев). Как! Прямо под открытым небом?